Тайная жена моего мужа
Все, что означала открывшаяся мне правда, все последствия того, что сказала эта Инга, еще не дошли полностью до сознания, еще не обрушились на мою голову пониманием всех грядущих проблем и лишений…
Но уже сейчас я ощущала со всей ясностью: моя жизнь разрушена. Все, во что я верила и для чего жила – рухнуло в одночасье…
А перед глазами, словно выжженная теперь навечно на радужке, так и стояла надпись:
«Заключен брак…»
Меня накрыло новым приступом рыдания. Чудовищным чувством потери…
Сколь же многое объясняла эта одна-единственная надпись…
Глава 5
Несколько лет назад
Я тоненько взвыла и выругалась про себя, в очередной раз споткнувшись о коробку в прихожей и следом ударившись бедром о тумбочку, и только чудом не повалив на пол детскую коляску…
С этим решительно пора было что-то делать. Моя однокомнатная квартира уже катастрофически не вмешала всех вещей, что появились здесь с того момента, как мы с Яковом стали жить вместе, а уж после появления сына дом и вовсе стал напоминать какой-то склад…
Уже негде было поместить всю имевшуюся одежду. А новый шкаф, который можно было в теории приобрести, было попросту некуда поставить…
И как я ни изворачивалась, стараясь разместить вещи в доме как можно компактнее, тщетность всех этих попыток стала окончательно ясна с появлением у нас сына. Детские вещи, коляска, игрушки – все это занимало кучу места, которого и без того не хватало. И жить дальше в условиях, когда не всегда удавалось найти в доме нужную вещь, было уже попросту невыносимо.
– Яш, поговорить надо, – выдохнула я устало, вставая прямо перед мужем, который в этот момент возился с сыном.
Я так любила смотреть на них двоих в такие моменты…
Я обожала Якова, который ворвался ураганом в мой скучный и серый до него мир, расцветив тот такими яркими эмоциями, на какие я прежде считала себя попросту неспособной…
Казалось, любить его сильнее уже просто невозможно, но выяснилось, что сердце способно выбивать какой-то особый, сакральный ритм при виде того, как любимый муж держит на руках нашего сына, качает его в объятиях, и с каким обожанием он на него смотрит…
Это было такое простое, на первый взгляд, счастье, но самое важное на свете. Глядя на мужа и сына, я понимала, для чего живу сама на этом свете. И поражалась тому, что когда-то видела смысл совсем в ином…
– Наша мама, кажется, чем-то недовольна, – проворковал муж, обращаясь к сыну, на что тот только радостно рассмеялся, а потом Яков поднял свои невозможно ласковые глаза на меня и уточнил:
– Что случилось, Кариш?
Я на миг забыла, как дышать. Ну почему он был такой красивый? Во всяком случае, для меня. С первого же взгляда в эти глаза, излучавшие, как казалось, какой-то внутренний свет, что-то в груди у меня безнадежно треснуло, заныло, потянулось к нему…
И я поняла: это пошла трещинами бронь, в которую я себя заковала. Вот так легко и просто, за одно лишь мгновение, многолетняя защита просто рассыпалась на части… но это было лучшим, что произошло со мной за всю жизнь.
– Я так больше не могу, – проговорила в ответ, не без труда вернувшись мыслями к насущному вопросу.
– Ты нас бросаешь?! – шутливо ужаснулся муж и, скорчив рожицу сыну, вопросил Ромку:
– Нет, ну ты представляешь?!
Я сделала вдох, стараясь не растаять от того, что видела и все-таки как-то настоять на решении давно назревшего вопроса.
– Не смешно, Яш.
Я выразительно потерла отбитое уже не в первый раз бедро и твердо продолжила:
– Надо что-то делать с жильем. Мы втроем тут уже давно не помещаемся! И это Ромке сейчас только год, а что будет дальше? Скоро ему понадобятся всякие санки, лыжи, велосипеды, куча новой обуви и одежды… а где это все хранить?! Я больше не могу спотыкаться о вещи на каждом шагу, рискуя получить травму прямо у себя дома! Или и того хуже – постоянно бояться, что на Рому что-нибудь свалится!
Вся эта моя пылкая речь Якова явно не обрадовала. Он и прежде избегал разговоров о том, чтобы обзавестись жильем попросторней, но на сей раз я намеревалась добиться от него какого-то конкретного ответа и решения.
Отведя взгляд в сторону, рассеянно поглаживая по сына по животику, он, наконец, откликнулся с тяжелым вздохом:
– Кариш, милая, но ты же знаешь, что мы пока ничего не можем с этим поделать. Я вложил все деньги в магазин, и в ближайший год, с учетом всех наших трат, мы вряд ли накопим хотя бы даже на первоначальный взнос, если брать жилье в ипотеку… Нужно потерпеть пока что, ты же сама понимаешь…
Я шумно, с досадой выдохнула, давая понять, что терпеть дальше категорически не намерена.
Он задумчиво нахмурился, становясь вмиг таким серьезным, что в подобные моменты мне казалось, что моего солнечного и жизнерадостного мужа мне попросту подменили…
– Ладно, – произнес Яков после некоторых раздумий. – Ну хочешь, будем снимать другую квартиру, побольше? А эту можем сдавать, чтобы как-то возместить стоимость аренды новой…
Я уставилась на него со всем возможным осуждением, обвела рукой забитую вещами комнату…
– Нам только не хватало с ребенком и всем этим добром скитаться по съемным квартирам! Ты хоть понимаешь, как сложно это все собирать, упаковывать, перевозить? А если переезжать придется не раз?
Муж сложил руки на груди, терпеливо взглянул на меня и уточнил:
– Ну и что ты предлагаешь?
Я улыбнулась:
– С этого вопроса и стоило начать.
Он вопросительно выгнул бровь, снова растянул губы в этой невозможно-обаятельной улыбке…
– Похоже, у моей умницы-жены есть какой-то план.
Я кивнула, с трудом заставив себя не улыбнуться в ответ, что могло меня сейчас только сбить с толку…
– Да. Я много думала об этом… И пришла к мысли: мы ведь можем продать эту квартиру. Вот и будут деньги на первоначальный взнос. Мы сможем взять в ипотеку как минимум двушку или даже трешку, если решимся жить где-нибудь в новостроящемся районе…
Муж посмотрел на меня внимательно, очень серьезно сказал:
– Но это ведь твоя квартира, Кариш. Тебе не жалко ее продавать?
В глубине души мне, конечно, было жаль. Эту квартиру мне когда-то помогли купить родители, продав более старую, оставшуюся от бабушки, и я сама еще некоторое время платила по ней ипотеку, отчего, конечно, испытывала к этому жилью особые чувства…
Но я ведь теперь была не одна. И нужно было думать о том, чтобы всем нам, одной семье, было комфортно и хорошо.
– Я готова ее продать, – отрезала решительно.
Яков снова погрузился в размышления, и на лице его ясно отражалась какая-то тяжелая внутренняя борьба…
В итоге он осторожно произнес:
– Родная, а ты понимаешь, что оформить ипотеку мы сможем только на меня? Тебе ее не дадут, потому что ты сейчас не работаешь…
– Понимаю.
На его лице заиграли желваки, он сглотнул, но все же продолжил:
– И то, что прав у тебя на новую квартиру не будет юридически, так как мы не женаты, ты тоже понимаешь?
Я едва не выпалила: ну так, может, это неплохой повод официально зарегистрироваться?!
Но сдержалась.
Мы уже давно решили, что официальный брак для нас совсем не важен. Глядя на своих родителей, я вовсе не стремилась к штампу в паспорте, да и Яков на вопросы друзей и знакомых о том, когда мы уже позовем их погулять на свадьбе, шутливо говорил, что с учетом того количества родственников и прочих близких, что у нас имелось, это будет слишком дорогое мероприятие, которое нас попросту разорит…
Поэтому данную тему мы никогда больше не обсуждали.
Но сейчас я ожидала, что он, быть может, все же решится…
Но нет.
И мне не осталось ничего иного, кроме как пошутить:
– А ты что, собираешься кинуть нас с Ромкой?
Я рассмеялась, подчеркивая факт того, что никогда не поверю, будто муж на такое способен. Но Яков при этом остался сосредоточен, даже хмур. Проговорил твердо:
– Нет, конечно.
Я поразилась тому, как серьезно он воспринял мой вопрос.
– Да я и не думала…
Муж порывисто поднялся со своего места, подхватив сына одной рукой, а второй притянул меня к себе…
– Ладно, будь по-твоему, Кариш. Будет тебе новая квартира…
Глава 6
Тик-так. Тик-так…
Тук-тук. Тук-тук…
Вдох. Выдох. Вдох.
Я жива?.. Я дышу?..
Первыми в сознание ворвались звуки. Тиканье часов. Стук собственного сердца. Надсадное, отчаянное дыхание…
Следом как-то удалось раскрыть ставшие тяжелыми, буквально каменными, веки.
Холодно. Холодно телу, по коже бегут мурашки. Но что еще хуже – душу охватил практически арктический лед.
Взгляд уперся в настенные часы на кухне. Как озарение молнии: почти пять вечера!
Сын…
Вдох… выдох… вдох. С губ сорвался мучительный стон, но мне как-то удалось встать на четвереньки, а потом – на ноги…
Ощущение, что не владею даже собственным телом. На проснувшееся сознание разом обрушилось все: понимание обмана… предательства… тяжелой ситуации, в которой, видимо, я останусь без всего…
Да что там я? Сын…
Захотелось плакать. Пожалеть себя. Свою глупость, наивность, бесконечное доверие и слепую любовь…
Изнутри поднялся протест: разве он мог так? А может, неправда? А может, все не так?..
Конечно, нужно было поговорить с Яковом. Разве не ему мне следовало доверять, не его слова должны были стать важнее чьих-то чужих наветов?..
Ведь не мог же он жить на две семьи все это время! Не мог! Не мог спать рядом каждую ночь, вступать со мной в близость, так обожать сына, если мы у него были не единственные?..
Или мог?..
Столько путанных, тяжелых вопросов… а в качестве ответа только печать в паспорте другой женщины… Печать с вписанным в нее именем.
Именем моего мужа. Или не моего?..
На трясущихся ногах я дошла до ванны. Ополоснула лицо холодной водой, стерла с лица разводы туши… И, из последних сил выпрямив спину и гордо расправив плечи, я прошла в прихожую, накинула пуховик и вышла из дома.
***
– Тебе уж звонить хотели.
Сын буркнул эти слова, едва завидев меня в дверях садика.
Я шагнула ему навстречу, прижала к себе так сильно, как никогда прежде, желая почувствовать его живительное тепло, что единственное могло сейчас удержать меня на краю пропасти, у которой зависла одной ногой…
– Мам, задушишь… же… нууу…
Ромка недовольно заворочался в моих объятиях и я неохотно расцепила руки. Сын вгляделся в мое лицо, в этот момент так поразительно напоминая собой отца, что из глаз невольно едва не брызнули слезы.
– Мам, случилось чего? – испуганно уточнил мой ребенок.
Я судорожно втянула в себя воздух. Было так сложно просто держаться на подгибающихся ногах, но ради Ромки стоило быть сильной…
Тем более, что еще ничего было до конца неясно.
И вместе с тем – в глубине души мне было ясно уже все.
– Все нормально, – ответила, мучительно растягивая непослушные, потрескавшиеся от этого усилия, губы, в дрожащей улыбке. – Просто по работе… замучили.
– Да у вас вечно на работе фигня какая-то, – проворчал Рома. – Но такой я тебя еще не видел.
Я невольно хмыкнула. До этого момента мне казалось, что удается хоть как-то держать лицо… но, видимо, я заблуждалась.
– Сегодня особенно… тяжелый день, – ответила сыну и практически при этом не соврала.
Худший день в моей жизни.
– Пойдем домой, – предложила, беря его за руку.
Короткое слово «домой», вырвавшееся из собственных уст, больно ударило по нервам. А был ли он у нас, этот дом?.. Или все то, во что я вложила столько сил, любви и, наконец, денег, мне не принадлежало ни на метр?..
– Ну… ладно, – откликнулся Ромка, явно недовольный моим объяснением.
Мы вышли на улицу. Дороги были засыпаны недавно выпавшим снегом, и сейчас еще мягкими хлопьями опускавшимся на обледеневшую землю. С каждым выдохом изо рта вырвалось облако пара, растворяясь в стылом декабрьском воздухе. Мерзли руки, щеки, мерзла… душа. Леденела от понимания, что мир треснул напополам и ничего уже не будет так, как прежде.
– Мам, а чего чемодан не собран? – поинтересовался Ромка, когда мы вошли в квартиру.
Я следом за ним взглянула на все еще распластанный на полу чемодан, который собирала словно бы еще в иной, уже непринадлежащей мне, жизни…
– Ром, мы, наверно, никуда не поедем. Возникли некоторые проблемы…
– Ну как так-то? – протянул сын разочарованно.
– Слушай, как папа придет – мы с ним все обсудим и будет видно.
Я вдруг поняла, что если все то, что сказала мне эта Инга – правда, то у меня вскоре не будет даже работы. Не будет вообще ничего…
– И ужина нет? – донеслось с кухни, куда сын прошлепал в первую очередь.
– Прости, Ром, я… не успела. Закажу пиццу, пойдет?
– Годится.
С трудом заставляя себя сосредочиться на меню пиццерии, я покидала в корзину все, что обычно любил сын. И настал самый страшный момент: ожидание…
С каждой минутой, приближающей обычное время возвращения с работы Якова, сердце в груди билось все тяжелее, надрывнее, тревожнее…
Я не могла сосредочиться ни на чем. Понимание, что следующий час решит буквально всю мою жизнь, давило и дестабилизировало…
И вот наконец – звук поворачиваемого в замке ключа.
Я не вышла ему навстречу. Пытаясь просто дышать, просто жить, мраморной статуей застыла посреди кухни, дожидаясь, когда он подойдет сам…
– Кариш, а что у нас за бардак творится? – поинтересовался муж, проходя в кухню и кивая в сторону прихожей. – И ужин не готов… – добавил следом, кинув взгляд на холодную, пустую плиту.
Я сама поразилась тому спокойствию, с которым прозвучал мой голос, когда парировала:
– Действительно, что за бардак у нас творится, Яков?
Он взглянул мне в лицо и красивые черты исказила тревога… за которой стояло нечто большее. Чувство вины?..
Мои призрачные надежды, что все неправда, что всему есть разумное объяснение, стремительно таяли при виде того, как он отводит в сторону глаза…
– Покажи мне свой паспорт, – потребовала холодно, хотя внутренности охватил адский пожар.
– Что? – переспросил он удивленно. – Зачем, Кариш?
– Покажи мне свой чертов паспорт!
Крик ударил по стенам кухни, отскочил от них, взметнувшись к потолку и перейдя в дрожащее крещендо…
Яков вздрогнул.
А я… все окончательно поняла.
Глава 7
Повисла тишина. Тяжелая, давящая, безнадежная.
Яков молчал. Не двигался. Лишь смотрел на меня, но, вероятно, даже и не видел, будто меня и вовсе не было.
А я – смотрела на него. На его лицо, вдруг ставшее замкнутым, мрачным, что делало его в этот миг совершенно не похожим на себя самого, практически незнакомцем.
В голове тревожно забилась мысль: а знала ли я его по-настоящему хоть когда-нибудь?..
Воображала ведь, что знаю каждую его черту, точку, самую мелкую родинку. А оказалось, что никогда не знала главного – его души. Его мыслей…
И все это делало нашу совместную долгую жизнь какой-то призрачной, почти ненастоящей.
– Паспорт, – напомнила я каркающим голосом – хриплым, срывающимся, противным мне самой.
Яков вздрогнул, моргнул, словно очнувшись от забытья. Его взгляд наконец прояснился, он зябко повел плечами…
Было видно: он совсем не ожидал подобного приема по возвращении домой. Ни этого крика, ни этого требования…
Но и я не ожидала однажды узнать, что мой муж давно женат и вовсе не на мне, а наша квартира принадлежит кому угодно, но только не мне и сыну.
Тряхнув головой, муж наконец проговорил:
– Карин, я не понимаю… зачем это все?
«Карин»… эта форма имени, такая непривычная в его устах, резала слух. Резала саму душу. И вместе с тем – словно бы сигнализировала, что точка невозврата действительно пройдена. Что все изменилось – резко и безвозвратно.
– Я тоже много чего не понимаю. Поэтому покажи наконец мне этот паспорт!
Его попытка сбить градус разговора, отвлечь ненужными вопросами, выдавала его вину куда больше, чем все остальное, разжигая внутри раздражение и досаду.
– Сначала успокойся и объясни, что случилось, – произнес он так размеренно, что этот тон, резко контрастировавший с тем, что творилось у меня внутри, породил лишь взрыв.
– Хорошо, я найду сама, – бросила сквозь зубы, направившись в прихожую.
И тут же поняла, что даже не знаю, носит ли он с собой паспорт. Где его хранит? Всякими организационными моментами муж всегда занимался сам – оформлением документов, покупкой билетов для поездок, а у меня попросту не было необходимости лезть к нему в паспорт и что-то проверять…
Я ему верила. Чертова идиотка.
Я протянула руки к его куртке, пошарила по карманам и ничего не нашла. Огляделась, увидела кейс, аккуратно прислоненный к спинке небольшого диванчика, схватила его и раскрыла…
Паспорт был там. Яков было дернулся ко мне, чтобы помешать, но в последний момент, будто смирившись с неизбежным, застыл с так и протянутой навстречу рукой…
Руки дрожали, когда я спешно, без лишних слов, словно боясь передумать, открыла документ на нужной странице…
Конечно, такого шока, как в тот момент, когда ко мне заявилась Инга, уже не было. Но в груди все равно что-то пошло трещинами, когда я увидела уже знакомую печать:
«Зарегистрирован брак…»
Отбросив от себя паспорт, как нечто мерзкое и ядовитое, я отвернулась. Сделала вдох, прикрыла глаза, пытаясь обрести спокойствие, которого не было и быть в такой ситуации не могло…
Яков тоже молчал. Молчал, как обреченный на казнь и даже не пытавшийся оправдаться преступник.
– Ничего объяснить не хочешь? – спросила наконец, устав от гнетущей тишины, от понимания, что ему даже нечего сказать.
– Ты все видела сама.
Его голос звучал безо всякого выражения, без малейшей эмоции.
Я резко обернулась к нему: недоумевающая, возмущенная тем, что он даже не считает нужным попросить прощения, объясниться…
Господи! Да он, живя со мной все эти годы, считал меня такой дурой, что даже не подумал поменять паспорт! И надо было признать – именно дурой я и была.
Иначе не лишилась бы всего, продав единственную квартиру и вручив свою жизнь и жизнь сына тому, кто был мне по закону никем.
Как бы горько это ни звучало, но факт.
– Вопрос в том, почему я не видела этого раньше.
Он поднял на меня глаза, и проблеск сожаления в них резанул по сердцу болью. Неужели все вот так и закончится – больно, нелепо, внезапно?..
Его упрямое молчание ранило. Желая получить хоть какую-то реакцию, я резко замахнулась и со всей силой той обиды и боли, что чувствовала, ударила его по щеке…
Его голова мотнулась в сторону, сквозь сжатую челюсть вырвался свистящий выдох…
– Я имела право знать! Господи…
Его непробиваемость убивала. Схватившись за голову, я растерла ладонями и без того горящие щеки, ощущая, как по ним течет что-то обжигающее, соленое…
– Я тебе столько лет отдала… Жизнь отдала. Родила сына, воображая, что у нас семья, что я – жена, хоть и не по документам… а оказалось, что я… Кто я тебе, Яков? Никто?
– Я этого не планировал.
Он говорил отстраненно, почти безразлично, и это ранило сильнее всего.
– Не планировал чего? Того, что твоя настоящая жена заявится сюда и все расскажет?
– Тебя… не планировал. Сына…
Казалось, сильнее ранить было уже невозможно, но ему это удалось. Того, что мы с Ромой в его жизни вообще лишние, я услышать точно не ожидала.
Не обращая внимания на продолжавшие течь самопроизвольно слезы, я метнулась в нашу с Яковом спальню и, достав из просторного шкафа, о котором так когда-то мечтала, чемодан, стала бросать туда все вещи мужа, что только попадались под руку.
Его пальцы резко и неожиданно сомкнулись на моем запястье, он с силой дернул меня на себя, и, подавляя сопротивление, прижал к груди…
– Ты не дослушала. Я не планировал вас в своей жизни, но вы стали лучшим, что в ней было.
Я слышала, как громко, быстро, надрывно колотится в груди его сердце, выдавая истинный непокой и небезразличие. Так же, как было сейчас и со мной.
– Ты должен был сказать, – повторила глухо. – Когда я забеременела. Когда продавала квартиру. Когда ты свои фальшивые обещания давал!
Я резко вырвалась из его объятий, запустила руку в волосы, до боли их сжала…
– Пятнадцать лет! Ты женат уже пятнадцать лет! Ты виделся с ней все эти годы, что мы были вместе? Жил на две стороны? Что вообще происходило, Яков, в то время, как я думала, что у нас настоящая семья?!
Вопросов было много, все они не помещались в голове, путались, мысли спотыкались одна о другую, пытаясь опередить друг друга…
– У нас и есть настоящая семья, – проговорил он после паузы.
– Нет, – качнула головой яростно. – В настоящей семье люди честны друг с другом. Они не скрывают такие вещи! Я же тебе верила, понимаешь? Верила! Никогда не лезла в твои телефоны, документы, вещи… А чем ты на это ответил? Ты же нас с Ромой оставил буквально без всего!
Он нахмурился:
– Что ты имеешь в виду?
– Эта твоя Инга приходила сюда, чтобы посмотреть квартиру. Которая, как она заявила, принадлежит ей. Квартира, которую мы купили, продав мою собственную!
Его лицо снова сделалось отстраненным, чужим. Не своим голосом он спросил:
– Ты меня считаешь… вот таким? Способным так с вами поступить?
С моих губ сорвался горький, резкий смешок.
– Я, как выяснилось, вообще не знаю, кто ты такой. Может, у тебя вообще гарем? И еще сотня дурочек продали свои квартиры и где-то сидят сейчас без всего, зато радостно воображая себя твоими женами?
Его лицо исказилось, перекосилось. Внутри меня все отчаянно болело, билось, умирало. Мне хотелось очень простой вещи: чтобы он нормально все объяснил. Чтобы убедил, что мы с Ромой в его жизни – не какое-то пустое место…
Но вместо этого он отвернулся к двери, коротко сказав:
– Вряд ли у нас сейчас получится нормальный диалог…
По моим венам пробежал холодок. Удивляясь собственной решимости, я отчеканила:
– Или ты все объяснишь сейчас же или выходишь в эту дверь и встретимся мы в следующий раз уже только в суде. Выбирай.
Глава 8
Яков застыл.
Я видела, как напряглась его спина, как руки сжались в кулаки, выдавая то ли раздражение, то ли решимость.
Он развернулся ко мне: медленно, как-то механически, словно и не живой вовсе.
– Ты же несерьезно это? – уточнил севшим, ставшим вдруг незнакомо-скрипучим голосом.
Я жадно глотнула воздух полной грудью, пытаясь унять беспорядочно скачущие мысли.
– А ты – серьезно? – парировала в ответ и кончик языка едва не щипало от горечи, которой было не скрыть, да я и не пыталась. – Выясняется внезапно, что у тебя есть так называемая законная жена, которая претендует на нашу квартиру, а ты не считаешь нужным ничего объяснить и собираешься вот так просто, спокойно уйти?!
– Я просто не хочу ругаться.
– Тогда надо было давно уже все рассказать! А сейчас не ругаться – уже не выйдет! Ты же как минимум обманул меня, и бог знает, что еще там у тебя на уме на самом деле!
Яков открыл было рот, чтобы что-то ответить, но в этот момент дверь распахнулась и в проеме показалась лохматая черноволосая макушка сына.
– Вы чего кричите? – спросил он обеспокоенно.
Я заметила, как Ромка крепко прижимает к себе неизменный планшет, словно тот сейчас был его спасением и ориентиром в этой ситуации, когда между родителями происходило что-то странное, ранее ему непривычное.
Яков нашелся с ответом первым.
– Просто поспорили, что вам стоит взять с собой в поездку, – солгал спокойно и меня неожиданно замутило.
Как же ловко у него это, оказывается, выходило! Вот и мне он так же врал много лет подряд, называя женой, говоря, что у нас настоящая семья…
Я отвернулась, начиная для вида что-то искать в шкафу.
– Да, все хорошо, сынок, – проговорила, надеясь, что голос не выдаст. – Иди к себе.
Некоторое время еще чувствовала: сын неловко мнется на пороге, явно до конца не веря тому, в чем его пытались убедить. Но вот дверь скрипнула, тихо притворившись, и я с прерывистым вдохом обернулась к мужу.
– Кстати, о поездке. Ты для этого нас пытался сбагрить в Турцию? Чтобы тут… со своей этой Ингой встречаться? Или чем там еще ты намеревался с ней заниматься?
Я говорила быстро, зло, резко, каждым словом желая задеть, ранить, зацепить. И вместе с тем, в глубине души отчаянно желая, чтобы он возразил, переубедил, поспорил…
Но раньше, чем изо рта Якова вырвалось хоть слово, я уже заметила его взгляд. Неловкий, стыдливый, виноватый…
– Карин, ну ты что говоришь такое? – откликнулся вяло, словно и сам до конца не был уверен в том, что нужно возражать.
– А что еще мне говорить? Что думать? Тем более, что ты не торопишься что-либо объяснять!
Я изо всех сил старалась не переходить на крик, чтобы не пугать сына, но нотки истерики порой еще прорывались, выдавая волнами набегавшее на душу отчаяние.