– До конечной, так до конечной, – улыбнулась кассирша и протянула ей билет.
Этот билет она сохранит за свою решительность и смелость начать новую жизнь, а может даже и спасти её. А сама всё боялась, как бы успеть, не пропустить вагон. Всего-то три минуты и этот час длился для неё так долго, она с опаской поглядывала на вокзальные двери. Казалось, вот сейчас появится её муж и её знобило от страха и боли.
За 20 минут до прибытия они с Машей вышли на перрон. И вот, наконец, поезд. Пятый вагон. Ей не пришлось бегать, искать, он остановился прямо возле них. Ее попутчицей оказалась бабушка Настя (они сразу познакомились) с добрыми, голубыми глазами, яркие, не потерявшие своей голубизны. Такие бывают у людей с добрым сердцем. Морщинки бороздили её худощавое лицо, руки, огрубевшие, с большими венами от тяжелой работы. Такая маленькая, худенькая, но Вере с ней стало спокойно. Машеньку она уложила, как только тронулся поезд. Та сразу же уснула. А Вере было больно пошевельнуться, болело всё тело, и она сдерживалась, чтобы не заплакать.
Баба Настя наблюдала за ней, тихонько вздыхала, понимая, что эта молодая женщина не просто оказалась её попутчицей.
Утром, когда они с Машей проснулись, на столике уже был чай в красивых подстаканниках, домашние блинчики, котлеты, от запаха которых текли слюнки.
– Ну, девочки, давайте завтракать. Ехать нам еще долго, а покушаем, так веселее будет.
Баба Настя не спрашивала ни о чем, понимала: захочет – расскажет сама. И Вера рассказала. И про Тимофея, что любит его до сих пор; и про своё неудачное замужество; и почему ей пришлось бежать из дома.
– Бедная ты, бедная. Столько уже натерпелась, – думала баба Настя. – Нужно тебе помочь. – Послушай меня, детка, а давай-ка со мной поедешь. Посёлок наш небольшой, но люди у нас хорошие. А профессия у тебя есть какая?
– Я – парикмахер, училась, а потом работала. Мне нравится моя работа.
– Вот и хорошо. А с жильем я тебе помогу. Была у меня подруга, продружили мы с ней очень долго, всегда друг другу помогали и выручали. Детей у неё не было, жила одна. А недавно её не стало: годы да болезни, вот и нет моей подруги. А свой дом она завещала мне. Вот и стоит, ждет своего хозяина. Вот ты в нем и поселишься. Ну, как, согласна?
Вера не могла поверить такой удаче:
– Конечно, согласна.
Через два дня они прибыли на бабушкину станцию. Встречал её племянник, розовощёкий, здоровяк, на старенькой машине. Вере дом понравился. Окна были большие, и, зайдя в дом, она почувствовала, что он примет её, как хозяйку. Здесь было уютно и спокойно.
– Ну, как, нравится? – спросила баба Настя.
– Очень, очень нравится.
И зажили они с Машкой. Она старалась не вспоминать прошлое, а скорее забыть. На работу Вера устроилась в райцентр, Маша в садике. Работа Вере нравилась. И люди были не злые, улыбались. Появились свои клиенты. С бабой Настей они очень подружились. Вера ей помогала по хозяйству, а летом в огороде. Как-то бабушка приболела, лежала с высокой температурой. И когда пришла Вера, стала рассказывать ей, что живет у них в поселке молодой мужчина, но он калека. Ходить он может, но видит плохо, и лицо сильно обгорело при пожаре. Он почти никогда не выходит из дома.
– Жена его бросила. Его друг, наш местный, привез его к нам, купили домик. Сейчас он напоминает мне моего сына. Хотя лицо изуродовано, но характером, разговорами, такой же добрый. И, главное, не озлобился. Я не могу сегодня к нему сходить, так ты, Вера, зайди в магазин, купи продукты, отнеси ему, он будет ждать, привык он ко мне и ни с кем больше не общается.
– Конечно, конечно, я схожу, только скажите адрес.
Набрав продуктов, Вера поспешила к дому, где жил бабушкин знакомый. Она даже немного побаивалась его увидеть. Наверное, сильно пострадал, раз сторониться людей. Дверь была не заперта, и она вошла не постучавшись. За столом сидел молодой мужчина. Лица она не видела. Он сидел, наклонившись, пытаясь что-то отремонтировать.
– Здрасьте, – сказала Вера. – Я вот от бабы Насти Вам продукты принесла.
Он даже не поднял голову:
– Положи вот там, на кухне.
Вера вздрогнула, голос был такой знакомый, где она его могла слышать? Сделав вид, что не расслышала, переспросила еще:
– Так куда положить продукты?
Он приподнял голову и посмотрел на нее, едва различая силуэт:
– Там, на кухне, оставь.
Всё было знакомо ей в этом человеке, волосы, движения, поворот головы, руки, голос. Она так и стояла, не могла поверить, такого не может быть!
– Тимофей, – очень робко спросила она.
Он резко встал, такой же высокий, стройный, но вот лицо, глаза…
– Вы кто?
Вера бросила сумки:
– Тимофей, это я, Вера. Ты помнишь меня?
–Вера? – Он стал такой растерянный, засмущавшийся. – Ты откуда здесь?
А она уже обнимала его, вдыхала его запах. И слёзы текли по её лицу, как два ручейка. И та боль, которую она носила столько лет, уходила, уплывала со слезами.
– Вера, прости, – он тоже не мог поверить, что она здесь, сейчас с ним. – Ведь я всё время помнил о тебе, думал, если вернусь – не простишь. А потом я стал вот таким…
А она не могла от него оторваться. Так и стояли они, обнявшись, не веря своему счастью. И будут жить они долго и счастливо. Родят двух прекрасных сыновей. Глаза ему подлечат, а лицо… Ну, что лицо? «С лица воды не пить», – как говорят в народе. Была бы душа да любящие сердца. А это теперь у них никому не отобрать. Такая судьба.
Желтоликая луна.
Ночи, и частенько бессонные, с тысячами мыслей, которые днем где-то прячутся в глубине подсознания, а ночью – будто бы настал их час, – выползают из каких-то глубин, до мельчайших подробностей, и точат, точат твою память, всплывают события, о которых уже не хочется никогда вспоминать. А уж тем более, ночью, когда стараешься изо всех сил уснуть, но они как паразиты тревожат, вызывая беспокойство усталой души. И ты встаешь, идешь к окну, как будто бы оно имеет какую-то связь с твоим прошлым и сглаживает те ощущения, которые хочется стряхнуть с себя и забыть. Долго смотришь в темное небо, беззвучно произнося слова, которые днем не имели бы для тебя никакого смысла. Иногда из-за туч появляется нависшая луна, подмигивая тебе желтым оком. Держись, человек, ты – частичка Вселенной, и я тоже принимаю участие в твоей жизни. Влияю на твое настроение: встанешь ли ты утром бодрым, или, как сейчас, будешь стоять у окна, а утром – разбитый, с опухшими глазами, станешь ругать и эту ночь, и луну, которая нагло заглядывала в твое окно. Но таких мыслей не было у этой женщины – уже далеко не молодой и не умеющей рассуждать о великой Вселенной и о влиянии луны на судьбы людей. Ей тоже не спалось, и в такие ночи она вставала, открывала окно пошире, если позволяли сезон и погода, и, облокотившись на подоконник, вглядывалась в эту тягучую темень. Её подслеповатые глаза почти не различали стволы деревьев и стоящих неподалеку многоэтажек. Но в некоторых домах горел свет, люди тоже где-то не спали по каким-то причинам, ее это почему-то радовало. Ну, совсем чуть-чуть. Ее маленькие и тоненькие ноги уже чувствовали холод. Ночной прохладный воздух наполнил комнату, и по ее исхудавшему тельцу пробегала дрожь, но старушка не уходила. Эта темнота чем-то манила и пугала одновременно. Казалось, сейчас что-то произойдет из ряда вон выходящее. Но только где-то далеко лаяла собака отрывисто и зло. Женщина уже окончательно замерзла, но продолжала стоять лишь для того, чтобы потом почувствовать наслаждение от теплого толстого одеяла, под которым её почти не было видно, ведь оно ее так заботливо согревало, покрывая своим теплом. Будильник, отсчитывающий секунды и минуты, был для нее живым существом, стоял на старенькой тумбочке и создавал атмосферу уюта.
Скрипучая железная кровать… Она помнила ее еще молодой, полной сил. Все эти положительные мелочи были для нее радостью бытия. Отойдя от окна, она тихонько мелкими шажками, двигалась к кровати. Застиранная, старая ночная рубашка не облегала её тело, она висела на ней мешком, но она ее очень любила, и ей совсем не хотелось никакой другой, потому что эта уже срослась с ней и чувствовала она себя в ней комфортно, а заменить – это как бы предать старого друга.
Седые волосы были мягкие и тонкие, как у ребенка, и, выходя куда-то, она их стеснялась, прически не получалось и при малейшем дуновении ветра они разлетались, как одуванчик. Сейчас её уже не волновали прическа и внешний вид, ни её руки, которые иногда она все-таки пристально рассматривала, лёжа в постели. Ей некуда было спешить, некому было готовить завтрак, даже если бы и было кому, то силы её были совсем невелики и, чтобы досадить самой себе, она начинала себя рассматривать. Вначале руки. Она помнила их изящество и тонкость кистей, длинные фаланги пальцев – как будто продолжение её чувственности и эмоций. Она поднимала их и опускала, как раненая птица, которая пытается взлететь и не может. Всматривалась в эти морщинистые узловатые конечности (так она их теперь называла), оттягивала кожу, которая не пыталась сопротивляться и если бы чуть поднапрячься, то, наверное, её можно было стянуть, такая она была податливая. С отчаянием старушка переводила взгляд на свое тело. Кто смиряется, как оно стареет? О, эти ноги – длинные и упругие, они не знали усталости, их так любили целовать мужчины, а теперь это напоминало две высохшие палки, без мышц, с крючковатыми пальцами. А руки уже поднимались выше к груди, нащупывали какие-то пустые мешочки. Куда делась ее налитая, как спелое яблоко, красивая грудь? И она с отчаянием одергивала руки. Ну, уж ниже талии она и трогать не будет, зная, что там отвисшая старая задница с дряблой кожей.
Такие обследования тела были редкими. Она и так его знала и видела, как её тело готовится, не спрося её, уйти в другой мир. Иногда она подходила к иконам и молилась, прося прощение за несмирение и неприятие такой старости. Ведь Богу нужна душа, а не морщинки, которые не пощадили и её лица тоже, изуродовав его вдоль и поперек. У зеркала она почти никогда не задерживалась, а если и случалось, то не сразу смотрела на себя. Там была другая женщина, которую ей не хотелось знать и видеть, от нее прежней ничего уже не было. Что такое время, откуда оно приходит и куда уходит, сметая всё на своем пути, меняя до неузнаваемости? А, главное, зачем? И снова её тянуло к окну, где уже близился рассвет и розоватые тени прочертили темное небо. Она садилась, вытягивала руки, кому-то невидимому, может, надеясь исправить непоправимое. Нет, не надеясь, а мечтая, её мозг еще мог мечтать. Вспоминая себя молодой, задорной, веселой. И в ушах слышались те давние слова: «Женщина, Вы так прекрасны!» Ну, почему нельзя умереть молодыми, нет, то есть старыми, но не состарившимися. Эти мысли её утомили, ей захотелось прилечь. Маленькие тонкие ручки приподняли одеяло, и она неуклюже прилегла на край кровати. Уже совсем рассвело. А ей уже снился сон, из которого ей не захочется уходить. Большой шумный город, вечерние красивые огни, она идет с молодым красивым мужчиной, и ее сердечко стучит, учащая удары. У нее любовь и ее тоже любят, она там счастлива.
А народ уже просыпался, начинался новый день. День для тех, кто спал и выспался, не рассматривал свое состарившееся тело, но время караулит всех. И однажды ты тоже подойдешь к окну и ваши взгляды встретятся: её -желтоликий и насмешливый, из того необъятного и непознанного мира, и ваш – тревожный и озабоченный. Вы не услышите и не скажете ничего, но с каждым взглядом в это далекое и темное небо всё больше будет появляться мыслей о той неизбежности и быстротечности времени, которое нас так меняет. А луна еще больше напускает таинственности, смотря свысока желтым глазом: «Я с тобой буду всегда, человек. Всегда».
Наши врачеватели.
Случился это спор весной, не ранней, а когда в лесу уже не было снега, и лес просыпался от долгого зимнего сна. Набухшие почки на деревьях уже показали свои нежные зеленые листочки. Молодая трава украшала зелёным ковром пригорки и сам лес. Щебетание птиц было таким радостным и шумным, они старались понравиться друг другу, чтобы потом обзавестись семьями. Время уже было к полудню, как вдруг стройная высокая ель, у которой на лохматых и пушистых ветках красовались шишки, чуть подёрнутые красноватой краской, вдруг во всеуслышание заявила:
– Я хочу, чтобы вы все знали, что в лесу я самая главная, всегда зелёная и люди меня выбирают к себе домой на самый любимый праздник. Наряжают красивыми игрушками, водят хороводы вокруг меня. Я радую всех: и детей, и взрослых.
Но тут возмутилась сосна:
– Как это ты – главная? Я тоже зеленая, стройная. Приношу людям много пользы. Лечу бронхиты, заболевания лёгких, моя хвоя лечебная, моим сосновым воздухом люди лечатся. А как любил рисовать меня художник Шишкин! Вот знаменитая картина «Утро в сосновом лесу», которая находится в Третьяковской галерее. «Сосна на песке», «Вечер», картина «Опушка леса», да их много живописных полотен. Рисовал меня не только Шишкин, но и многие другие художники.
Пока все слушают сосну, мы немного отвлечёмся. Каждое дерево имеет своё биополе, представляя собой свечение в форме правильного кольца, оказывающее особое воздействие на биополе человека, способного подпитывать и стимулировать жизненную энергию людей. У каждого из нас есть свой природный покровитель – дерево по знаку зодиака. Дата рождения связана с определенным деревом, общаясь с ним, человек может восстанавливать свои силы. Существует гороскоп друидов. Это жрецы, жили они в лесах, занимались врачеванием, общением с Богами, предсказателями. Гороскоп друидов – древний, ему более двух тысяч лет.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
