Марта. Игра в куклы
Я так долго жил на задворках собственной жизни, что многое успел возненавидеть, и порой я боюсь прикоснуться к тебе, ты почти невозможное чудо, а порой я трахаю тебя яростно, как обезумевшее от страха животное, но ты примешь меня и таким. Ты всегда принимаешь меня таким, каким ты меня любишь.
Ты сделана из силикона, ты совершенна, а я сделан из плоти, которая когда-нибудь сгниёт в этой общей могиле, если только огонь крематория не превратит её в пепел. Вся эта планета Земля – это огромное кладбище. Когда-нибудь я расскажу тебе много забавных историй о том, как это было раньше, и с чего всё началось. И о том, как я ждал тебя и пытался вызвать твой образ, оградившись магическим кругом, и жёг свечи, рисовал пентаграммы и бормотал заклинания. Не сделав должных расчетов по лености или небрежению, не имея всех нужных для этого талисманов и амулетов, купив только торт и бутылку шампанского, правда, побрившись и надев посвежее сорочку, галстук получше или купив новый, потому что этот ты уже видела, и подновив причёску, и даже начистив обувь… Как хлопотны приготовления к магическому сеансу!
И вот, расставив на полу по кругу высокие белые свечи, я зажигаю их одну за другой и на коленях сажусь в центр круга и, раскрыв перед собой книгу, произношу полагающиеся слова и, протянув к телефону руку, набираю очередной номер, соблюдая строгий порядок цифр. Наверное, было бы проще, если бы я знал твои точные координаты, а впрочем, не знаю – результат магического действия непредсказуем.
И так ночь за ночью, сверяя часы с календарём, каждый раз заново покупая шампанское, которое затем, после долгих и утомительных манипуляций, будет выпито на кухне при безжалостном электрическом свете оголённой лампочки, осколки плафона которой до сих пор валяются где-то в кладовке,– непонятно, зачем было их собирать, а тем более, хранить,– и в этой лампочке теперь сосредоточено твоё присутствие.
А ты и не покидала меня, и незачем было покупать новый галстук. Хотя конечно, нет ничего плохого в том чтобы сменить сорочку. В том чтобы каждый день начищать туфли и следить за причёской.
И утюжить брюки.
Вот только не следовало бы так много пить и столько есть сладкого,– взбитые с сахаром белки, бисквит, розочки из зелёного, жёлтого, красного и розового крема,– а впрочем, стоит ли соблюдать диету или хотя бы умеренность, когда причины явлений неведомы, а результат непредсказуем, когда меня уже нет или ещё не было, а я всё жду, что ты вот-вот придёшь. Но ничто не меняется, потому что не может придти тот, кто не уходил.
"Что отражает зеркало, когда перед ним пустота?" Я повторял этот вопрос как заклинание, столько раз уже произнесённое другими.
Для чего я расчерчивал пол мелом?
Магическое сочетание алфавитных знаков и грамматических символов.
И торопился домой, боясь опоздать, сверял часы, не сделав должных расчётов, и писал письма, всегда наугад и всегда о чём-то большем, чем всё, что я когда-нибудь бы сумел написать, и хранил эти осколки плафона…
Ты никогда не жалуешься, даже когда я делаю тебе больно, и всё, что есть между нами, останется навсегда между тобой и мной.
У меня нет от тебя секретов, ведь ты и есть моя жизнь, и знаешь обо мне больше, чем знаю о себе я. И когда в исступлении я не могу насытиться тобой, и это уже не страсть, а что-то страшнее и глубже, когда это даже не свобода уже, не счастье, а что-то большее… когда твоё тело так податливо, что вожделение моё вдруг превращается в ярость, и это как пропасть без дна, куда я падаю всё быстрее, быстрее, но оставаясь на месте, потому что там, где нет дна, нет и расстояний, и нет предела у этой скорости, и утратив жалость и страх, я падаю всё быстрее и дальше, дальше… оставаясь на месте… Сравню ли я это с бочкой данаид, что никогда не наполнится? Я не могу насытиться и знаю, что никогда не смогу насытиться тобой, и я падаю, и там, где была вода, стала суша, и я разобьюсь, мы разобьёмся, милая!..
И снова утро, и серый рассвет, мой город, сырой и безлюдный, и ветер…
Трамваи грохочут железом, и ранние пассажиры спросонья смотрят в забрызганные моросящим дождём стёкла, словно не узнавая эти улицы и стены домов, ещё слепые, во власти небытия, и зябнут, и ищут согреться в холодных своих одеждах. На перекрёстках ещё мало машин, и на дорогах нет пробок, здесь поздно встают и поздно ложатся спать, но кто-то, и я один из них, каждое утро видит свой город безлюдным, как будто нагим.
Пустыня дождей и тумана, пустыня ветров, пустыня каменных улиц и обшарпанных стен, изъеденный ветром кирпич прямоугольных труб над скатами черепичных крыш и голыми ветвями деревьев…
Стёкла трамвая запотевают, людей становится больше, они дышат, слабый запах духов от нестарых ещё женщин…
Девочка-кондуктор взывает оплатить проезд, повторяя одно и то же, безропотно и монотонно, и ей дают мелочь или бумажные деньги и терпеливо ждут, когда она отсчитает сдачу, или показывают свои проездные. Она отрывает билетик и идёт дальше, всматриваясь в эти лица, не появились ли новые. И лишь она одна ищет новые лица в толпе.
А мне безразлично; кто-то едет со мной уже три остановки, а кто-то войдёт на следующей, я еду без пересадок, и до самого вечера будет ещё один рабочий день, но всё это так неважно…
Ведь вечером я вернусь к тебе.
Ты ждёшь меня дома, и я вернусь к тебе.
Ты одна знаешь, как все эти годы я ждал тебя. И теперь каждый вечер ты ждёшь меня с работы домой…
3
Тринадцатое января. У Эдика собирается компания. Намечается вечеринка – будем праздновать Старый Новый Год.
Днём было пасмурно, но к ночи небо прояснилось. Светит луна.
Я решил прогуляться пешком по Кутузова до автобусной остановки у Дома Художника.
Эта странная улица без вывесок и магазинов, летними ночами так таинственно бывает здесь, почти неслышно шелестит листва, и в голову приходят мысли о призраках, что скрываются во тьме старых кирпичных стен на этажах безлюдных руин, они выходят на улицы, незримые в холодном пожаре электричества, среди неона, машин и световых реклам подстерегают они прохожих…
Летучие мыши, бесшумно возникающие из темноты и исчезающие в темноте, летучие мыши, что живут на разрушенных чердаках души моего города…
Необъяснимое расположение окон во тьме, там, куда не доходит свет фонарей, за тёмными ветвями деревьев…
Расстояния недолги, и скоро я буду там, где, наверное, уже все собрались, и мы будем праздновать. Надо бы купить по дороге пива.
В тот самый вечер мы и познакомились со Славой.
Меня представили ему. "Это Миша".
– Корнилов,– сказал я, протягивая ему руку.
– Слава,– пожав её, представился он.– Суховеев.
Он приехал сюда из Москвы и остался здесь, чтобы открыть кофейню. Теперь он ищет квартиру; я не знаю, случайно, не сдаёт ли кто-нибудь из моих знакомых?
Я сказал, что нет, не знаю. Он сказал, что это неважно, найдёт. Главное, чтобы был телефон.
– Это будет непросто,– предупредил я.– Телефон в этом городе редкость.
У него есть девушка, она сейчас в Москве, но скоро приедет. Её зовут Нина, я увижу её и всё пойму. Она просто чудо, я таких никогда не видел. Она сама жизнь или, если угодно, сама любовь. Но она очень требовательна.
– Ведь жизнь постоянно требует от нас, чтобы мы доказывали, что мы те, за кого себя выдаём,– сказал он.
– Я мог бы не согласиться,– сказал я.– Жизнь ничего не требует от нас, если только мы не предъявляем к ней требований. А любовь… Что такое любовь?
Он засмеялся и сказал, что вопрос этот явно риторический.
– Женщина,– сказал он,– требует от мужчины, чтобы он был достоин её любви, и чем сильнее она его любит, тем она требовательней.
Я сказал, что нет, это не так – напротив, чем сильнее она любит, тем безусловнее её любовь.
– А что такое, по-твоему, безусловная любовь?
– Ну вот я вышел на улицу, и вдруг начался дождь, и я промок, может быть, я заболею. И я не знаю, почему это так, да и не хочу знать. Я просто хочу, чтобы была хорошая погода, и я прошу: "Ну пожалуйста, не надо дождя!"
– Надо было взять зонт.
– Наверное, надо было. А ты всегда и всё знаешь заранее?
– Очень странный подход к метеорологии.
– Дело не в метеорологии.
– А мне нравится,– сказал он.– Только здесь я такое видел: когда дождь, и небо сплошь чёрное, и вдруг на этом чёрном фоне вспыхнет дерево в золотом сиянии листвы, освещённое пронзительным светом солнца, сверкнувшего у края тучи. Погода меняется здесь каждые полчаса.
– Ну, не каждые,– возразил я.
– Но почти каждые полчаса.
– Иногда и чаще.
– Это невероятно! И поэтому здесь особое, странное, непостижимое небо…
– Ты был здесь осенью?
– Да,– сказал он.– В первый раз я приехал сюда в сентябре. И вот, думаю, что остался здесь теперь уже навсегда.
– А Новый Год встречал тоже здесь?
– Нет. В Москве, с Ниной.
– Она ещё не была здесь?
– Нет.
Он стал рассказывать, как они встретились, потом мы снова заговорили о любви и о городе, и снова разошлись во мнениях, но спорить не стали.
Он спросил, какой у меня телефон. Пока ещё трезвые.
– Ты знаешь,– сказал я,– здесь чаще спрашивают адрес. У тебя чисто московская привычка.
– Правда?– сказал он.– А ты где живёшь?
– Записывай,– сказал я.
Я продиктовал ему свой номер.
Его идея с кофейней показалась мне несколько надуманной. Почему именно кофейня?
– Потому что этому городу не хватает хорошей кофейни,– объяснил он.
– Этот город,– сказал я,– пережил две блокады – во время чумы 1710 года и послевоенной зимой сорок шестого. Он знает, что такое голод, мор, эпидемии, пожары и "ковровая" бомбёжка, он почти полностью был разрушен, у него отняли его народ, и вопреки всему этому он жив. Это не вызывает у тебя уважения? Ты знаешь, когда-то, в бытность студентом, я голодал. Денег мне хватало только на сигареты, а на еду не оставалось почти ничего, со мной даже случались голодные обмороки. И вот однажды парню, с которым мы жили в одной комнате, прислали из дому пачку молотого кофе. Помнишь, были такие пачки в советское время, никакой не сорт, не марка, а просто "кофе молотый", и различались эти пачки только по цвету – красные и зелёные…
– А ты где учился?– спросил он.
– В Москве, где же ещё.
– А где?
– На физтехе. Так вот, и ты знаешь, что мы сделали с этой пачкой? Мы сварили кофе в большой кастрюле. И пили его всю ночь, потом весь день, а потом пачка кончилась.
– Ну и что?– сказал он.– Что это доказывает?
– Не знаю,– сказал я.– Жизнь – это просто жизнь, она ничего не доказывает.
– Ты что, не получал стипендию?
– Почему,– сказал я.– Получал. Но были же у меня и другие расходы, помимо сигарет и еды.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги