Мастер

–Извините, я Ваша соседка. Дверь. Дверь, закрылась, а я в магазин, а тут – дождь… Лолита злилась на то, что запинается, мало того, краснеет. – И я совсем промокла…, – выдохнула она.

Иван, словно проснувшись, впервые взглянул на девушку. Да это же его соседка. Он и раньше видел ее. Вечно спешащую, опаздывающую куда-то, торопливо кивающую ему в знак приветствия в пролетах лестниц, либо при выходе из квартиры. Но теперь она совсем другая. Ярко-красное, влажное от прошедшего дождя платье, плотно облегало ее тело, подчеркивая малейшие изгибы. Губы алого цвета сливались с цветом платья. Карие, чуть раскосые глаза смотрели смущенно и одновременно дерзко. Он удивился, что раньше этого не замечал.

– Да, да входите, пожалуйста! – запоздало сказал Иван. И отступил в сторону, пропуская Лолиту вперед.

Лолита шагнула в квартиру, поражаясь своей, то ли наглости, то ли глупости, а может и тому и другому вместе. Если бы кто-нибудь сказал ей, что она замужняя женщина, вот так просто постучится к незнакомому мужчине, то не за что не поверила. Но сегодня уже много сделано такого, о чем Лолита и помыслить не могла. И нужно сказать, что ей это нравилось.

Отношения с женским полом у Ивана всегда были сложными. Он не мог принять того, что суть их в обычном жизни сводится к заключению брака, в целях выполнения определенной миссии по произведению себе подобных, то есть детей. Такой подход, характерный для большинства гомо сапиенс, он не только не воспринимал, но полагал, что это унижает человека и мало чем отличает от обыкновенного животного. Брак окончательно утвердил его в этой мысли. Исключением из правил могла быть любовь. Только это бессмертное чувство не подлежит приспособлению к общепринятому закону социума, поэтому и не выживает на этой грешной земле. Тут он скорее был согласен с философом Платоном, который утверждал, что у каждого человека должна быть своя половина, обретя которую он становится единым целым. Однако найти свою половину в этой жизни чрезвычайно трудно. В глубине души он жаждал этой встречи и надеялся на чудо. Поэтому наверное так завидовал Мастеру.

В квартире было светлей, чем на площадке перед дверью, и Иван смог лучше рассмотреть незваную гостью. Девушка действительно была красива, в ее облике сквозило что-то восточное. Ее красота не местная, а дикая, какая-то азиатская. От нее веяло ветром, степью и свободой. Мягкие бархатные глаза смотрели теперь спокойно и оценивающе.

Хозяин квартиры оказался вовсе не таким, каким она себе его представляла. Карие глаза, в которых ни без удовольствия, прочитала удивленное восхищение, то останавливались на ней, то, встречаясь с ее глазами, убегали куда-то в сторону, словно впервые видели эту квартиру. И все-таки он оценивал ее: смущенно, тайно, без той доли нахальства и пошлости, которая довольно часто проскальзывала во взглядах иных, знакомых ей мужчин.

Обстановка в комнате была спартанской. Большую ее часть занимали книжные полки доверху, заполненные томами. Они были повсюду. Так, что из жизненного пространства, свободного от литературы, оставался старенький диван и небольшой письменный стол с поржавевшей настольной лампой.

–Все эти книги, Вы прочитали? – прервала затянувшееся молчание Лолита.

–Практически, все. Вообще, большинство из них мне перешло по наследству от родителей. Остальные я приобрел в разное время, в основном для работы.

Лолита пробежала глазами по корешкам книг, отметив названия, известные из школьной программы и другие, многие из которых не знала. Тут была и классика, исторические романы и книги религиозного содержания. Она пыталась определить род занятий обладателя этой библиотеки.

– Вы случайно не писатель? – сама не зная, почему спросила Лолита.

Иван не смог удержаться от улыбки: «вот уже второй раз за день, его персону связывают с этой профессией».

– Нет, я не писатель. Когда-то сочинял стихи. Но меня вовремя остановили, и я не успел прославиться, – с иронией в голосе проговорил Иван. Потом добавил, глубоко вздохнув:

– В настоящем, преподаю в институте историю.

– А я буквоед, в смысле занимаюсь почерковедческой экспертизой, изучаю почерк и мне это порядком надоело. А Вам не надоела ваша история? – просто сказала Лолита.

– Несколько лет назад я сам стал участником такой истории, что теперь не уверен, что все, что мы знаем о прошлом доподлинно верно, – не зная, почему произнес Иван.

Еще в больнице он осознал, что любые попытки вновь поднять эту тему, не приведут ни к чему хорошему, разве только намного дольше задержат его в этом учреждении. Поэтому, для него самого стало удивительным, что так просто коснулся ее в разговоре с незнакомым человеком. Но, наверное, подсознательно, это желание давно рвалось уже на свободу, нужен был только повод. Он устал быть один, наедине с этой тайной и ему просто необходимо было с кем-то выговориться. А эта девушка, смотревшая на него сейчас любопытными глазами, почему-то вызывала доверие.

Все это время, пока Иван прокручивал в голове эти мысли, Лолита внимательно наблюдала за ним. Что-то в нем было недосказанное. Вот он тут рядом с нею, но в то же время его взгляд постоянно куда-то уходил вдаль. Как будто он что-то вспоминал, а может, видел нечто ей непостижимое. Слова Ивана оправдали ее подозрения, и Лолита боялась сейчас только одного: что он перестанет говорить.

Однако, помолчав, Иван, сначала спокойно, но затем, по мере развития известных событий, лихорадочно вел свой безумный рассказ. С первых же эпизодов, Лолита была заинтригована и чем далее говорил Иван, тем нереальней казалось ей услышанное, особенно ее поразили места, связанные с Понтием Пилатом и казнью Христа в изложении Воланда. Она ни минуты не сомневалась в правдивости этой истории, потому что такое не мог придумать больной человек, а только наверно гениальный писатель, воистину Мастер, как назвал его Иван.