Атаманщина

В то же время в марте 1918 года Миронов утверждал: «К идее большевизма я подошел осторожными шагами и на протяжении долгих лет, но подошел верно, и отдам свои убеждения только с головою… Когда 25 октября большевики захватили власть, что, откровенно скажу, я встретил не сочувственно, – я начал усиленно изучать программу с-д партии вообще, ибо видел, что так или иначе борьба, в которой я участвую с 1906 г., потребует и моих сил». Он утверждал, что стоит «на защите чистоты идеи социализма»

Миронов был противником проводимой большевиками политики «расказачивания», но в столкновение с советскими отрядами не вступал. 21 декабря 1918 года Миронов телеграфировал командарму 9-й П.Е. Княгницкому:

«Сегодня ко мне явилась делегация от хут. Челышова с постановлением хуторского собрания, подписанным всем населением, из коего приходится усмотреть факты насилия над жителями и захват у них лошадей, одежды и обуви бродячими партиями красноармейцев Тамбовского и Орденского полков. Население просит оградить его от насилия. Полагаю, что это не в интересах революции и прошу ее именем соблюдать чистоту Красного Знамени».

В мае 1918 г. он возглавил советские войска Усть-Медведицкого округа, в августе преобразованные в бригаду, а в октябре – в 23-ю (1-ю Медведицкую) советскую дивизию. В одном из приказов Миронов напоминал «о корректности поведения с населением и строгом внимании к его имуществу. Никаких обысков и реквизиций без мандатов за моею подписью и подписью начальника штаба т. Федорова не делать… Нужно всегда помнить, что излишние жертвы мирного населения людьми и имуществом несут озлобление и ненависть к одной из враждующих сторон. Будьте же, товарищи, такою стороною, какую не будут проклинать, и я глубоко убежден, что такое наше отношение к населению, уже наполовину разбивает контрреволюционные кадетские банды». Правда, далеко не всегда такого рода приказы реально претворялись в жизнь.

Но большевики казакам Миронова не доверяли, как, впрочем, не слишком доверяли тому же Буденному. 4 августа 1918 года Сталин писал Ленину: «Неблагоприятную обстановку следует объяснить… казачьим составом войск Миронова (казачьи части, именующие себя советскими, не могут, не хотят вести решительную борьбу с казачьей контрреволюцией; целыми полками переходили на сторону Миронова казаки для того, чтобы, получив оружие, на месте познакомиться с расположением наших частей и потом увести за собой в сторону Краснова целые полки; Миронов трижды был окружен казаками, ибо они знали всю подноготную мироновского участка и, естественно, разбили его наголову».

Миронов вместе с тем не допускал грабежей и этим отличался в лучшую сторону, например, от того же Буденного. В одном из приказов Филипп Кузьмич писал:

«Громилы и хулиганы несут своим поведением тот вред революции, что на Красную Армию смотрят именно как на шайку людей, которая только и занимается, что грабит…

Нет места в бригаде убийцам, т. е. тем, кто совершает самосуды над захваченным врагом или жителями без приговора революционного суда; нет места грабителям, крупным ворам, забирающим без разрешения у населения деньги, скот и лошадей, и мелким воришкам, таскающим с огородов картофель и т. п., картежникам и пьяницам.

Чтобы достичь этой нравственной высоты, каждый член бригады обязан строго следить за самим собою и своими товарищами. Слабых поддерживать, а злых, упорных нарушителей революционного порядка без сожаления изгонять из своих рядов».

Разумеется, как и другие народные вожди, Миронов с трудом терпел комиссаров. 18 ноября 1918 года он писал военкому дивизии Позднякову: «Ввиду недовольства частей дивизии так называемыми политическими работниками, прибывшими с Вами, и ввиду того, что лично Вами взяты функции, не входящие в программу политического комиссара, и стремления Вашего умалить достоинство начальника дивизии, именем революции предлагаю, собрав Ваших помощников, которых Вы, кстати, без моего ведома и без представления мне, разослали по частям, оставить дивизию, ибо за ее политическую целость и боевую способность не ручаюсь. В дивизии достаточно политических сил, чтобы держать ум товарищей на высоте к стремлению за торжество социальной революции».

В связи с началом политики расказачивания Миронов телеграфировал Троцкому: «Население Дон[ской] области имеет свой бытовой уклад, свои верования, обычаи, духовные запросы и т. п. Желательно было бы при проведении в жизнь в Донской области декретов центральной власти обратить особенное внимание на бытовые и экономические особенности донского населения и для организации власти на Дону посылать людей, хорошо знакомых с этими особенностями, могущих вследствие этого быстро приобрести популярность среди населения, и с хорошими организаторскими способностями, а не таких, которые никогда на Дону не были, жизненного уклада Дона не знают, и такие люди кроме вреда революции ничего не принесут».

Характерно, что эту телеграмму вместе с Мироновым подписал политком дивизии Бураго. Однако никакого эффекта она не возымела, в том числе и потому, что Троцкий непосредственно не отвечал за проведение инициированного Лениным и Свердловым «расказачивания» и не мог убедить вышестоящих товарищей в пагубности такого курса по отношению к казачеству.

Единственное, что мог сделать Миронов, это воспрепятствовать проведению расказачивания подчиненными ему частями. 21 января 1919 года он издал приказ-воззвание по своей 23-й дивизии и другим частям 15-й и 16-й дивизий подчиненной ему Сводной группы:

«Именем революции воспрещаю вам чинить самовольные реквизиции скота, лошадей и прочего имущества у населения. Воспрещаю насилие над личностью человека, ибо вы боретесь за права этого человека, а чтобы быть достойным борцом – необходимо научиться уважать человека вообще. Воспрещаю вам пьянство, ибо пьяный человек подобен свинье, соседство с которой так противно, и да пьяный и плохой солдат! Это не борец, а хулиган!

Воспрещаю вам всякого рода грабежи, ибо тогда каждый из вас не только не защитник трудового народа, не только не проводник правопорядка и строитель новой светлой жизни, а разбойник. Разбойникам нет места в рядах Красной Армии!

Население станиц и хуторов по занятии их красными войсками немедленно собирать, организовать местную власть, назначить милицию и совместно с начальниками частей поддерживать порядок и разбирать все недоразумения.

Начальников Красной Армии именем той же революции прошу обратить самое серьезное внимание на борьбу с этим злом, перешедшим в одной из дивизий границы терпимости.

Зло это есть явный союзник Краснова – так не будьте даже невольными союзниками этого всевеликого разбойника «всевеликого» войска Донского».

Миронов также заявлял, что выдвинутые Донбюро на посты комендантов освобожденных станиц коммунисты «не могут быть допущены по тому поведению, которое проявили в тяжкий момент революции. Теперь революция сильна, все слизняки ползут на солнце и делают пятна на нем».

Несомненно, своеволие Миронова в Москве не нравилось, но, пока он был нужен для борьбы с белоказаками, это своеволие приходилось терпеть.

Миронов распускал пленных казаков по домам вместе с лошадьми и всем снаряжением, хотя Донбюро требовало направлять их за пределы Донского округа. Миронов писал: «…Мною целые полки отпущены по домам с лошадьми и конским снаряжением.

Предлагаю и во имя революции, правды и справедливости начальнику 15-й дивизии возвратить просителям лошадей и снаряжение.

Не думаю, что темнота и невежество казаков будут зачтены им за преступление. Люди эти достойны жалости, но не лишения, да месть – штука обоюдоострая и никогда к цели не ведет: трудовому народу это не нужно».

Наконец самоуправство Миронова и его препоны проведению политики расказачивания заставили центр отозвать его с фронта.18 февраля 1919 года Троцкий потребовал от Реввоенсовета 9-й армии немедленной отправки Миронова в Серпухов для получения более высокого назначения, а также «дабы дать возможность Полевому штабу и мне ближе с ним познакомиться».

Тут же в Реввоенсовет пошли жалобы на Миронова местных партийных работников, утверждавших, будто «невероятно губительны политика, поведение и агитация гр. Миронова: устраивает по округу митинги, проливает демагогические крокодиловы слезы по поводу якобы нападок на него со стороны коммунистов, выдает себя за борца и сторонника бедноты, а коммунисты, по его словам, грабители, дезертиры и трусы, избегающие битвы с врагами. По его мнению, идейный коммунист – это только Ковалев, да и тот умер, и теперь наша грешная земля осталась без таковых. Определенный антисемит – это ярко видно из его речи по поводу теперешней власти, во главе которой в большинстве стоят юноши 18–20 лет, не умеющие даже правильно говорить по-русски. Результаты его политики уже налицо – казаки и кулачество уже поднимают голову. Его маневренный батальон настроен определенно, что с победой над Красновым им придется воевать с коммунистами, естественно, во главе с дедушкой Мироновым. Такие же слухи муссируются с разными вариациями его клевретами, мародерами, провокаторами и темными людьми из Красной Армии».

Коммунисты Усть-Медведицкого района сообщали в Донбюро:

«Все шло хорошо, пока не был затронут вопрос о коммунальной обработке земли. Тотчас же закричали: «Долой! Никаких нам коммун не надо!» По мнению крестьян, коммунисты – грабители. Дедушка Миронов им говорил, что сейчас воюем с Красновым за большевиков, а потом будем воевать с коммунистами».

На прощальном митинге в Михайловке Миронов заявил:

«Где появляются большевики, вернее, коммунисты, там прекращаются базары, прикрываются торговые предприятия, жизнь общественная замирает и начинается разгул бесчинств, отбирают продовольствие, налагают всевозможные налоги, и даже на лиц из его дивизии делают обложения, и он вынужден, по его словам, воскликнуть: «Ну и коммуна! Избави нас Бог от такой коммуны!» Причем о своей собственной особе он отзывается как о личности идейного борца за народ, не жалеющего живота своего во имя благ народных. Коммунисты не хотят работать, они оказались в ревкомах, учреждениях, а на фронте их нет, и землю они не обрабатывают». По мнению руководителей донских коммунистов, «это была сплошная демагогия и подыгрывание под настроения масс».

Тем не менее прибывшему в Москву Миронову Троцкий 14 марта 1919 года выдал следующий мандат:

«Тов. Миронов – заслуженный боевой командир, оказавший Советской Республике огромные услуги на Донском фронте. По моему вызову он прибыл сюда и хочет воспользоваться случаем для того, чтобы приобрести для своей обобранной и вконец износившейся семьи некоторое количество мануфактуры. Очень прошу соответственные учреждения оказать ему всяческое содействие в этом направлении».

К тому времени уже началось Вешенское восстание, спровоцированное политикой расказачивания. Миронову тотчас поручили формирование новой казачьей дивизии. Тогда же его попросили составить доклад о путях привлечения казаков на сторону Советской власти. 16 марта Миронов писал:

«Чтобы казачье население Дона удержать сочувствующим Советской власти, необходимо:

1. Считаться с его историческим, бытовым и религиозным укладом жизни. Время и умелые политические работники разрушат темноту и фанатизм казаков, привитье вековым казарменным воспитанием старого полицейского строя, проникшим в весь организм казака.

2. В революционный период борьбы с буржуазией, пока контрреволюция не задушена на Дону, вся обстановка повелительно требует, чтобы идея коммунизма проводилась в умы казачьего и коренного крестьянского населения путем лекций, бесед брошюр и т. п., но ни в коем случае не насаждалась и не прививалась насильственно, как это «обещается» теперь всеми поступками и приемами «случайных коммунистов».

3. В данный момент не нужно бы брать на учет живого и мертвого инвентаря, а лучше объявить твердые цены, по которым и требовать поставки продуктов от населения, предъявляя это требование к целому обществу данного поселения, причем необходимо считаться со степенью зажиточности его.

4. Предоставить населению под руководством опытных политических работников строить жизнь самим, строго следя за тем, чтобы контрреволюционные элементы не проникали к власти, а для этого:

5. Лучше было бы, чтобы были созваны окружные съезды для выбора окружных Советов и вся полнота власти передана была бы исполнительным органам этих съездов, а не случайно назначенных лиц, как это сделано теперь. На съезды должны прибыть крупные политические работники из центра. Нельзя не обращать внимания на невежественную сторону казачества, которое до сих пор еще не видело светлых политических работников и всецело находилось в руках реакционного офицерства, дворянства и духовенства. Съезды созвать экстренно, но в разные дни, чтобы можно было побывать на них и мне. Созыв поручить особой комиссии. С этого шага должна начаться подготовка мобилизации казачества на службу революции.

6. Не останавливаться перед высылкой с Дона в глубь России вредных элементов из числа зажиточных казаков.

7. Донскую буржуазию рассматривать на общем основании.

8. Необходимо центральной власти поощрить революционное казачество, которое стоит в данный момент в рядах советских войск».

В принципе мироновские предложения были разумны, но для большевиков они годились только в качестве пропагандистского материала. Ни Ленин, ни Троцкий не собирались полагаться на волю выборной стихии, не сомневаясь, что тогда к власти на Дону, а то и по всей России придут такие люди, как Миронов, большевиками не являющиеся, а в лучшем случае им сочувствующие.

21 марта Миронов прибыл на Дон для формирования дивизии, но Реввоенсовет Южного фронта и Донбюро добивались его отзыва. В разъяснительное телеграмме Троцкий дал понять, что «программа Миронова» имеет лишь пропагандистское значение, а вся полнота власти остается за Реввоенсоветом Южного фронта:

«Миронов призван командовать армией, а не развивать административно-политическую деятельность. Его программа представляла собой, очевидно, изложение частных мнений, равно как и надписи членов Реввоенсовета на программе. Вся полнота власти сохраняется в руках Реввоенсовета Южфронта, никакие мероприятия отдельных лиц, помимо Реввоенсовета Южфронта, недопустимы. Дополнительные директивы о внутренней политике на Дону (о смягчении политики расказачивания. – Б. С.) Реввоенсовет Южфронта получит через посредство т. Сокольникова. Что касается формирования дивизии для использования на другом фронте, то снова предлагаю место формирования назначить не в Филоново, а значительно севернее или западнее на Украине. Задача Миронова должна строго ограничиваться работой формирования. Мобилизация должна производиться через ревкомы… Сейчас я говорил по кремлевскому телефону с Араловым, который просит передать, что надпись его и Главкома на докладе Миронова была, конечно, не приказанием, а лишь изложением их мнения в интересах формирования. Само собою разумеется, что созывы политических съездов могли бы организовываться и проводиться лишь нашими политическими работниками, а никак не Мироновым. Участие же его было бы полезным, поскольку это касается мобилизационного дела».

Уже 24 марта Реввоенсовет Южного фронта попросил Троцкого удалить Миронова с Дона. 21 апреля в докладной записке члена Донбюро С.И. Сырцова в ЦК РКП(б) о положении на Дону особо отмечалось:

«Миронов, очень популярный среди казаков (и крестьян) казачий офицер, командовал одной из дивизий 9-й армии, пополненной казаками-перебежчиками и мобилизованными им. Такая персонификация, безусловно, опасное явление при наличности демагогических и честолюбивых наклонностей Миронова, это грозит еще большими затруднениями. Теперь Миронов т. Троцким (по нашим представлениям) под благовидным предлогом убран из Донской обл., но не устранена возможность его влияния на расстоянии. И, наконец ничто не препятствует появлению другого Миронова».

Чтобы удержать Миронова за пределами Дона, его, действительно, 28 марта назначили помощником командующего Литовско-Белорусской армией. 25 апреля он просил отправить его на Восточный фронт, где Колчак успешно развивал наступление. Для борьбы с Колчаком он хотел сформировать на Дону специальный отряд. Эта просьба остается без ответа, зато в мае он становится временно-командующим Литовско-Белорусской армией.

По поводу Вешенского восстания Миронов писал:

«Не оправдывая казаков за их восстание против Советской власти, желавшей им в свое время добра, я жестоко бился с этой контрреволюционной заразою и буду биться, но в душе я их глубоко жалел и жалею, как и всякого человека, когда беда сваливается на его голову от причин, в которых он разобраться не может».

В конце мая Миронов подписал несколько воззваний к восставшим казакам, призывая их покориться Советской власти. В июне ему поручается формирование Особого экспедиционного корпуса с последующим выступлением на Южный фронт. 13 июня как командир Особого корпуса он издает обращение к красноармейцам по поводу укрепления дисциплины, где в частности пишет:

«Гражданин красноармеец, я спрашиваю тебя от лица революции:

1. Возможны ли в свободной стране, первой в мире социалистической республике антисемитские и погромные агитации?!

2. Возможно ли, чтобы солдаты Красной Армии, носители и защитники идеи равенства и братства, совершали еврейские погромы?!

3. Допустимо ли, что красноармеец, солдат народной армии, отказался идти на позицию и самовольно ее оставлял?!

4. Допустимо ли, чтобы красноармеец в борьбе за свои интересы, в борьбе за землю и волю, за светлое будущее своего потомства и человечества роптал на недостаток обуви, одежды и т. п. лишения, зная, что страна переживает острый кризис во всем?!

И на все эти вопросы у меня и всякого честного гражданина ответ будет один: нет, нет, тысячу раз нет!!»

Назначение Миронова было вызвано тяжелыми поражениями Южного фронта в боях с А.И. Деникиным. 15 июня 1919 года Миронов направил телеграмму Ленину, Троцкому и Калинину. При назначении ему говорили, что в Особом корпусе насчитывается 15 тыс. штыков, а в действительности оказалось всего 3 тыс. Миронов по этому поводу возмутился, считая, что ему по-прежнему не доверяют: «Я стоял и стою не за келейное строительство социальной жизни, не по узкопартийной программе, а за строительство гласное, за строительство, в котором народ принимал бы живое участие. Я тут буржуазии и кулацких элементов не имею в виду. Только такое строительство вызовет симпатии крестьянской толщи и части истинной интеллигенции». Но как раз такого социализма большевики не хотели, и совсем не потому, что он был утопией. Поэтому Миронов всегда был опасен для них.

Филипп Кузьмич предлагал:

«Первое – усилить Особкор свежей дивизией;

– второе – перебросить в его состав дивизию, как основу будущего могущества новой армии, с которой я и ее начдив Голиков (начдив 23-й мироновской дивизии. – Авт.) лично пойдем захватывать вновь инициативу в свои руки, чтобы другим дивизиям армии и армиям дать размах;

– третье – или же назначить меня командармом 9-й, где боевой авторитет мой стоит высоко;

– четвертое – политическое состояние страны властно требует созыва народного представительства, а не одного партийного, дабы выбить из рук предателей-социалистов почву из-под ног, продолжая упорную борьбу на фронте и создавая мощь Красной Армии. Этот шаг возвратит симпатии народной толщи, и она охотно возьмется за винтовку спасать землю и волю. Не называйте этого представительства ни Земским собором, ни Учредительным собранием. Назовите, как угодно, но созовите. Народ стонет.

Я передал в Реввоенсовет Южфронта много заявлений, и между ними такое: крестьянин 34-го отдела, переименованного в Ленинскую волость. Семья 21 человек, 4 пары быков. Своя коммуна. За отказ идти в коммуну комиссар быков отобрал, а когда крестьянин пожаловался, то его убили. Я туда же передал доклад председателя одного из трибуналов Ермакова, от слов становится жутко. Повторяю, народ готов броситься в объятия помещичьей кабалы, но лишь бы муки не были бы так больны, так очевидны, как теперь;