Когда мне было лет семь-восемь, моя одноклассница сказала: «Она тебе не мать. Твоя родная мать исчезла». Для меня это прозвучало какой-то дикостью. Ни у папы, ни у Синтии я допытываться не стала. А просто запрятала это известие подальше, но для себя решила – вероятно, на подсознательном уровне, – что получила объяснение некоторым странностям, которые были заметны мне и раньше, но оставались без ответов.
Только в одиннадцать лет я разложила все по полочкам. К этому времени чего я только не наслушалась в школе. Например: «Твоя родная мама сбежала». А потом один мальчик, самый зловредный, выдал: «Твою мать убили: ей голову отрезали».
Прибежала я домой, передала эти слова отцу. Хотела, чтобы он посмеялся, чтобы сказал «какая чушь», «вот ведь негодяй какой»… но отец побелел как полотно.
В тот же вечер они с Синтией попросили меня спуститься из спальни в гостиную, усадили перед собой и открыли мне правду. И все мои домыслы рухнули, – негромко сказала Анна. – Мыслимо ли представить, что такие ужасы могут коснуться твоих родных? Я обожала Син. И если честно, была к ней ближе, чем к отцу. А тут я узнаю, что она мне вовсе не мать, что они оба мне лгали, а попросту говоря, дурили мне голову своими недомолвками.
Теперь оказалось, что моя мать как-то вечером вышла из амбулатории и исчезла без следа. Последней, кто ее видел, была девушка из регистратуры. По ее словам, доктор направлялась в паб, что на той же улице, в пяти минутах. Там у нее была назначена встреча с близкой подругой. На встречу моя мать так и не пришла, а ее подруга, Уна Кеннеди, прождав час, решила, что моя мать перепутала день. Она позвонила нам домой. Матери дома не оказалось. Отец стал названивать в регистратуру, но амбулатория уже не работала. На улице стемнело. Мать все не возвращалась, и отец заявил в полицию.
Следствие растянулось на долгие месяцы. И никаких результатов. Ни зацепок, ни улик… по крайней мере, так мне сказали, но с тех пор я нашла много материалов, где говорится совсем другое.
Я спрашивала и у папы, и у Син, где живут родители матери. Мне отвечали, что их уже нет в живых. Это соответствовало истине. Мой дед скончался от сердечного приступа через пару лет после ее исчезновения, а бабушка пережила его на один год и умерла от инсульта. Моя мать была единственным ребенком; других родственников, с кем я могла бы о ней поговорить, не осталось.
Помню, я попросила дать мне какие-нибудь ее фотографии. Отец сказал, что у него не сохранилось ни одной, а Син через пару недель где-то раскопала несколько снимков. При этом она умоляла меня не проболтаться отцу и хорошенько их спрятать. Так я и сделала; у меня был детский дорожный чемоданчик в виде кролика, и материнские фотографии хранились в нем много лет.
– Отец с мачехой не высказывали каких-нибудь предположений – что же все-таки могло случиться с вашей матерью? – спросил Страйк.
– Вы имеете в виду причастность Денниса Крида? – уточнила Анна. – Отдельные намеки проскальзывали, но в подробности меня никто не посвящал. Сказали только, что мать, видимо, лишил жизни… какой-то злодей. Им пришлось об этом заговорить после выходки того мальчишки.
До чего же мучительно было думать, что ее убил Крид… это имя открыли мне одноклассники – каждый рвался показать свою осведомленность. У меня начались ночные кошмары, в которых мать являлась мне без головы. Порой она будто наяву по ночам входила ко мне в спальню. Иногда в своих снах я раскапывала ее голову в ящике для игрушек.
На Синтию с папой я всерьез разозлилась, – продолжала Анна, заламывая пальцы. – Разозлилась, естественно, за их скрытность, но потом задумалась: а не скрывают ли они что-нибудь еще? Не причастны ли к ее исчезновению? А может, сами же и отправили ее на тот свет, чтобы не мешала их счастью? Меня как подменили, я начала прогуливать школу… однажды в выходной день сбежала, и домой меня вернули с полицией. Отец пришел в ярость. Конечно, задним числом его можно понять: после того, что случилось с матерью… мое исчезновение, пусть даже на считаные часы… Если честно, я превратила их жизнь в кромешный ад, – смущенно призналась Анна. – Но надо отдать должное Син: она была на моей стороне. И ни разу не отступилась. К тому времени у них с отцом уже родились свои дети – мои младшие брат и сестра. Син организовала семейную терапию, на каникулах придумывала разные способы нас сблизить, причем по собственной инициативе – отец всячески уклонялся от этих затей. Любые разговоры о матери вызывали у него вспышки гнева и злобы. Помню, как он разорался: неужели до меня не доходит, сколько ему пришлось пережить, и каково ему теперь, когда все кому не лень смакуют подробности, и какие чувства, с моей точки зрения, испытывает он… Когда мне исполнилось пятнадцать, я решила отыскать Уну – подругу, с которой мать договорилась встретиться в тот самый вечер… Кстати, они обе когда-то работали в нарядах плейбоевских зайчиков, – сообщила Анна с едва заметной улыбкой, – но в ту пору я еще этого не знала. Мне удалось найти координаты Уны в Вулвергемптоне, и она растрогалась, услышав в телефонной трубке мой голос. Мы с ней стали перезваниваться, причем к обоюдной радости. Я смогла узнать многое из того, что меня интересовало: какие мать любила шутки, какие предпочитала духи… оказалось – «Рив Гош»… и на другой день я взяла деньги, подаренные мне на день рождения, побежала в магазин и просадила всю сумму на флакон этих духов… и как она обожала шоколад, и как фанатела от Джони Митчелл. В воспоминаниях Уны мать представала более живой, чем на фотографиях или в рассказах папы и Синтии.
Но отец прознал о моих контактах с Уной – и как с цепи сорвался. Вытребовал у меня ее номер телефона, позвонил и наговорил, что она сеет в нашей семье вражду, а я и так не в себе, что состою под наблюдением психиатра и мне противопоказано любое «возбуждение». Кстати, пользоваться духами «Рив Гош» он мне запретил – ему, видите ли, делалось дурно от этого запаха.
С Уной мы так и не встретились, и когда я, уже в возрасте за двадцать, попыталась возобновить наше знакомство, следов ее я не нашла. Допускаю, что она могла умереть. Я поступила в университет, уехала из дому и взялась читать все, что касалось Денниса Крида. У меня начались прежние кошмары, но я ни на шаг не приблизилась к пониманию происшедшего.
Оказывается, следователь, который вел это дело, инспектор криминальной полиции Билл Тэлбот, заведомо считал, что мою мать похитил Крид. Тэлбота, видимо, нет в живых – он уже тогда собирался в отставку.
Через пару лет у меня, еще студентки, возникла гениальная мысль создать свой сайт, – рассказывала дальше Анна. – Мне помогла девушка с нашего курса, прирожденная компьютерщица. А у меня в этом отношении был совершенно девственный ум, – вздохнула она. – Я выложила все сведения о себе и попросила присылать мне любую информацию о моей матери.
Можете себе представить, что тут началось. Чего только мне не писали: одни, явные психи, советовали, где копать, другие говорили, что эта история – дело рук моего отца, третьи утверждали, что я вовсе не дочь Марго Бамборо, а мошенница, жаждущая денег и публичности, четвертые, откровенно злобствуя, твердили, что моя мать сбежала с любовником или еще того хлеще. Связывались со мной и журналисты. Один опубликовал в «Дейли экспресс» грязный материал о нашей семье; другие вышли на моего отца – и тем самым вогнали последний гвоздь в гроб наших отношений. Которые так и не восстановились, – уныло добавила Анна. – Когда я призналась папе в своей ориентации, он, похоже, решил, что у меня в жизни одна цель: ему насолить. А Синтия за последние годы переметнулась на его сторону. Она теперь приговаривает: «У меня есть обязательства не только перед тобой, Анна, но и перед твоим отцом». Вот, собственно, к чему мы пришли, – закончила она.
В гостиной наступила короткая пауза.
– Ужасающая ситуация, – сказала Робин.
– Именно так, – согласилась Ким, вновь опуская руку на колено Анны, – и я, поверьте, целиком разделяю желание Анны поставить точку в этой истории. Но есть ли разумные основания полагать, – она перевела взгляд с Робин на Страйка, – не в обиду будь сказано… что по истечении столь длительного срока вы сумеете утереть нос полиции?
– Разумные основания? – переспросил Страйк. – Их нет.
Робин заметила, что Анна опустила свои большие глаза, внезапно наполнившиеся слезами. Этой далеко не юной женщине можно было только посочувствовать, но откровенность Страйка заслуживала уважения, которым, видимо, прониклась даже скептически настроенная Ким.
– А реальные перспективы таковы. – Страйк тактично просматривал свои записи, пока Анна тыльной стороной руки смахивала слезы. – Я считаю, у нас будет возможность поднять материалы дела благодаря неплохим связям в Главном полицейском управлении. Мы сможем вновь просеять имеющиеся сведения, повторно опросить свидетелей, если сохраняется такая возможность, и не по одному разу проверить каждую мелочь. Но велика вероятность того, что за давностью лет мы не сумеем утереть нос полиции, да к тому же перед нами встанут два серьезных препятствия. Первое – это отсутствие заключения судмедэкспертизы. Как я понимаю, ваша мать исчезла бесследно, это так? Полиция не обнаружила ни предметов одежды, ни автобусного билета – ничего.
– Да, это так, – пробормотала Анна.
– А второе вы и сами отметили: многие из тех, кто мог бы дать свидетельские показания, наверняка ушли в мир иной.
– И это тоже верно. – С носа Анны сбежала сверкающая на солнце слеза и упала на плексигласовый стол; Ким обняла супругу за плечи. – Не иначе как на меня влияет сорокалетний рубеж, – всхлипнула Анна, – но мне невыносимо думать, что я сойду в могилу, так и не узнав правды.
– Мне понятны ваши чувства, – сказал Страйк, – но никаких гарантий успешного завершения дела я дать не могу.
– Скажите, – вступила в беседу Робин, – не появилось ли за эти годы каких-нибудь улик или подвижек?
На этот вопрос ответила Ким. Встревоженная неприкрытым отчаянием Анны, она не отпускала ее от себя.
– По нашим сведениям – нет, правильно я говорю, Анни? Но любая информация такого рода в первую очередь была бы направлена отцу Анны. И не факт, что Рой захочет с нами поделиться.
– Он делает вид, будто ничего не произошло, ему так легче. – Анна вытерла слезы. – Притворяется, что моей матери никогда не существовало. И только одно ему мешает: ведь если моей матери не существовало, откуда взялась я? Хотите – верьте, хотите – нет, но меня гложет мысль, что она могла уйти без принуждения и просто не захотела вернуться, не захотела узнать, как сложилась моя судьба, или сообщить о себе. Невыносимо об этом думать. Моя бабушка по отцу – я никогда ее не любила, это была злобная особа – любила повторять, что, по ее глубокому убеждению, моя мать попросту сбежала. Чтобы не быть женой и матерью. Мучительно думать, что мать сознательно обрекла нас на этот ужас неизвестности и ни разу не проведала свою родную дочь… Погибни она от рук Денниса Крида, это было бы страшно… жутко… но горе имело бы свое начало и свой конец. Я могла бы ее оплакивать, а не терзаться от мысли, что она живет себе где-то в другом месте, под другим именем и не желает нас знать.
Воспользовавшись очередной краткой паузой, Страйк и Робин допили кофе, а Ким сходила в кухонный отсек, чтобы оторвать от рулона бумажное полотенце.
В гостиной появилась вторая кошка-рэгдолл. Окинув презрительным взором четверку особей человечьей породы, она растянулась на полу в лучах солнца.
– Это Лейси, – сказала Ким, пока Анна вытирала лицо. – Она, вообще говоря, никого не любит, даже…
Страйк и Робин еще раз вежливо посмеялись.
– Как у вас поставлено дело? – жестко спросила Ким. – Какова система оплаты?
– Почасовая, – ответил Страйк. – Вы будете ежемесячно получать детализированный отчет. Могу направить вам прейскурант по электронной почте, но, думаю, вначале вам стоит взвесить все за и против, а потом уже принять решение.
– Не сомневайтесь, – ответила Ким, но тут же записала для Страйка свой электронный адрес и в тревоге посмотрела на Анну, которая сидела с поникшей головой, то и дело промокая глаза бумажным полотенцем.
Затекшая культя возмутилась под массой Страйка при его резком подъеме, но предварительная беседа уже закончилась, тем более что Анна давно умолкла и заливалась слезами. Немного сожалея о нетронутом печенье, сыщик пожал холодную руку Анны.
– В любом случае я вам благодарна, – сказала женщина, и у Страйка возникло ощущение, что он ее разочаровал: видимо, она надеялась услышать слово чести, клятву в успехе дела, которое оказалось не по зубам всем остальным.
Ким проводила их к выходу.
– Мы позвоним, – сказала она. – Сегодня вечером. Это удобно?
– Вполне. Будем ждать вашего звонка, – ответил Страйк.
Когда они спускались по залитой солнцем садовой лестнице, Робин оглянулась и увидела, что Ким провожает их каким-то испытующим взглядом, будто в сегодняшних визитерах ей открылось нечто неожиданное. Встретившись глазами с Робин, она задумчиво улыбнулась и затворила синюю дверь.
7
В согласье долгим шли они путем
Чрез грады, веси, мимо стен твердыни…
Эдмунд Спенсер. Королева фей
На выезде из Фалмута Страйк заметно повеселел; Робин для себя объяснила это предвкушением нового дела. Она давно заметила, что любая интригующая история захватывает Страйка целиком, вопреки любым житейским перипетиям.
Отчасти так оно и было – история Анны, безусловно, вызвала у него жгучий интерес, но основная причина такой смены настроения заключалась в другом: Страйк получил возможность на несколько часов дать отдых протезированной ноге и при этом унестись подальше от своей сестры. Он опустил оконное стекло, чтобы впустить в салон старого автомобиля бодрящий морской воздух, закурил и, выдыхая дым в сторону от Робин, спросил:
