…Марго Бамборо, врач общей практики из Кларкенуэлла, 11 октября 1974 года.
Инспектор криминальной полиции Билл Тэлбот, возглавлявший следственную группу, сразу обратил внимание на подозрительное сходство между исчезновением молодой женщины-врача и похищениями Веры Кенни и Гейл Райтмен.
И Кенни, и Райтмен были похищены темными ненастными вечерами, когда раскрытые зонты и залитые дождевыми струями лобовые стекла автотранспорта затрудняли обзор потенциальным свидетелям. Марго Бамборо также исчезла в сильный дождь.
Незадолго до исчезновения Кенни и Райтмен вблизи места преступления в обоих случаях был замечен небольшой фургон, предположительно с поддельными номерными знаками. Впоследствии трое свидетелей независимо друг от друга описали аналогичного вида небольшой белый фургон, мчавшийся на высокой скорости вблизи амбулатории в день исчезновения Марго Бамборо.
Еще более существенны свидетельские показания автомобилиста, заметившего на тротуаре двух женщин, одна из которых едва держалась на ногах, будто от недомогания или слабости, а вторая ее поддерживала. У Тэлбота мгновенно возникла ассоциация не только с нетрезвой Верой Кенни, которую видели при посадке в фургон, предположительно в сопровождении другой женщины, но и с показаниями Пегги Хискетт, которая заявила, что на безлюдной автобусной остановке мужчина в женской одежде уговаривал ее распить с ним бутылку пива и начал проявлять агрессию, в связи с чем женщина, к счастью для себя, решила посигналить проезжавшему мимо автомобилю.
В твердой уверенности, что Бамборо стала жертвой серийного убийцы по прозвищу Эссекский Мясник, Тэлбот…
У Страйка раздался телефонный звонок. Придерживая страницу, он потянулся за мобильным и даже не посмотрел, кто звонит.
– Страйк слушает.
– Здравствуй, Блюи, – мягко произнесла женщина.
Страйк положил книгу на кровать страницами вниз. Наступила пауза; сквозь тишину слышалось дыхание Шарлотты.
– Чего ты хочешь?
– Поговорить.
– О чем?
– Все равно. – У нее вырвался полусмешок. – На твой выбор.
Страйку было знакомо такое настроение. Она выпила полбутылки вина или пару раз плеснула себе виски. После этого у нее наступала та стадия опьянения – даже не опьянения, а легкого подпития, – на которой Шарлотта делалась очаровательной, даже забавной, но еще не агрессивной и не слезливой. Однажды, ближе к концу их помолвки, когда природная честность заставила его посмотреть в лицо фактам и задуматься о неудобных материях, он задался вопросом: может ли здравомыслящий, да и просто здоровый человек желать для себя такую жену, которая вечно будет подшофе?
– Ты не перезвонил, – упрекнула Шарлотта. – Я оставила сообщение твоей Робин. Она тебе не передавала?
– Передала.
– Но ты не стал перезванивать.
– Что тебе нужно, Шарлотта?
Незамутненная часть его рассудка требовала окончания этого разговора, но Страйк не отрывал трубку от уха, прислушивался, выжидал. Слишком долго она была для него как дурман: не то наркотик, не то болезнь.
– Любопытно, – задумчиво выговорила Шарлотта. – Я уж подумала, она решила ничего тебе не говорить.
Он промолчал.
– Вы ведь все еще вместе, правда? Она вполне миловидна. И всегда под боком. Только свистни. Очень удоб…
– Зачем ты звонишь?
– Я же сказала: поговорить… Тебе известно, какое сегодня число? День рождения близнецов – им исполнился годик. Сюда нагрянуло все семейство Росс, чтобы с ними посюсюкать. Только сейчас я улучила момент…
Конечно, он знал, что у нее родились близнецы. «Таймс» разместила объявление, поскольку в аристократических кругах, куда после свадьбы вошла Шарлотта, принято делать все рождения, бракосочетания и смерти достоянием гласности через посредство газетных колонок, которые, впрочем, Страйк не просматривал никогда. Эту новость сообщила ему Илса, и Страйк тут же вспомнил слова Шарлотты, сказанные в ресторане, куда она год назад заманила его хитростью.
«Единственное, что удерживает меня на плаву во время беременности, – это мысль о том, что, произведя их на свет, я смогу уи?ти».
Но младенцы появились на свет преждевременно, и Шарлотта их не бросила.
«Детки-то из материнской утробы появляются. Мужику этого не понять».
В прошлом году Страйк дважды выслушивал подобную нетрезвую болтовню, и оба раза по ночам. Первый телефонный разговор он прервал сразу, потому что ему дозванивалась Робин. А во второй раз трубку ни с того ни с сего повесила Шарлотта буквально через пару минут.
– Никто не верил, что они выживут, тебе это известно? – заговорила сейчас Шарлотта. – Ведь это же, – она перешла на шепот, – настоящее чудо.
– Раз сегодня день рождения твоих детей, не смею задерживать, – сказал Страйк. – Спокойной ночи, Шарл…
– Подожди! – заговорила она с внезапной страстью. – Подожди, умоляю.
Повесь трубку, сказал голос у него в голове. Но Страйк не послушался.
– Они спят, они сладко спят. Им неведомо, что сегодня у них день рождения. Это дурная шутка. Праздновать годовщину того кошмара, будь он трижды проклят. Страшно вспомнить: меня всю изрезали…
– Мне надо идти, – перебил ее Страйк. – У меня дела.
– Умоляю! – Она почти стонала. – Блюи, я так несчастна, ты даже не представляешь, мне так дерьмово…
– Ты замужняя женщина, мать двоих детей, – безжалостно оборвал Страйк. – И нечего плакать мне в жилетку, которой нет. Есть анонимные службы – туда и звони. Бывай, Шарлотта. – Он повесил трубку.
Дождь усиливался. Капли барабанили в темные окна. Лицо Денниса Крида на обложке отброшенной книги было перевернуто вверх тормашками. От этого глаза, обрамленные светлыми ресницами, казались посаженными наоборот. Создавалась тревожное впечатление, будто глаза на фотографии живут собственной жизнью.
Страйк опять взялся за книгу и продолжил чтение.
9
Я, сударь, лишь о дружбе вас молю,
Невзгод за вас мне выпало сполна.
И муки ран поныне я терплю,
Добром ответьте ж мне – я злата не люблю.
Эдмунд Спенсер. Королева фей
Джорджу Лэйборну пока не удавалось заполучить досье Бамборо; между тем настал день рождения Робин.
Она впервые в жизни не испытала никакого душевного волнения, проснувшись утром девятого октября; когда она сообразила, какой сегодня день, настроение поползло вниз. Ей исполнилось двадцать девять лет – это даже звучало как-то странно: двадцать девять. Не то чтобы какой-нибудь ориентир, а скорее промежуточный пункт: «Следующая остановка – ТРИДЦАТНИК». Полежав несколько минут в одиночестве на двуспальной кровати съемного жилища, она вспомнила слова любимой двоюродной сестры Кэти, сказанные, когда Робин в свой последний приезд домой возилась с двухлетним сыном Кэти и помогала ему рассаживать пластилиновых монстриков в кузове игрушечного самосвала.
– Ты, похоже, движешься не туда, куда мы все, а в другую сторону.
Но, заметив какую-то тень, промелькнувшую на лице Робин, она поспешила добавить:
– Я не говорю, что это плохо! Мне кажется, в твоей жизни есть счастье! Ну то есть свобода! Честное слово, – неискренне заверила Кэти, – порой даже завидно.
