Русская елка. История, мифология, литература

Ель в мировой мифологии

Ель – вечнозеленое хвойное дерево семейства сосновых с конусообразной кроной и длинными чешуйчатыми шишками. Это дерево издавна использовалось в качестве магического растительного символа. В Древней Греции, например, ель почиталась в качестве священного дерева Артемиды, богини охоты. Участники дионисийских шествий обычно несли еловые ветви с шишками и ветки плюща. В одном из древнегреческих мифов рассказывается о том, как Кибела – богиня гор, лесов и зверей – превратила бога Аттиса, умиравшего от раны, нанесенной ему кабаном Зевса, в дерево, под которым она сидела и плакала до тех пор, пока Зевс не пообещал ей, что оно станет вечнозеленой елью. Есть мнение, что именно из древесины серебристой ели, считающейся столь же старым деревом на севере Европы, как и пальма на юге, был сделан Троянский конь. Согласно легенде, еловая древесина была использована в качестве символа на потолке храма Соломона. В кельтской мифологии ель, символизировавшая собою день зимнего солнцеворота, воспринималась как существо женского пола: как дерево рождения или сестра тиса, который считался деревом смерти [см.: 538: 388].

У многих народов ель была особо почитаемым деревом в первый день Нового года, связанным с днем зимнего солнцестояния. Так, например, народы Западной Сибири – ханты и манси – считали ее «священным шестом», которому они приносили жертвы. Удмурты, также поклонявшиеся ели, зажигали на ней свечи, совершали моления, принося жертвоприношения еловым ветвям, которые почитались у них как богини. В «Житии Трифона Вятского» (начало XVII века) есть рассказ о «посечении» преподобным Трифоном священной ели вотяков (удмуртов), увешанной «утварью бесовской» – серебром, золотом, шелком, платками и кожей:

Обычай бо бе им, нечестивым по своей их поганской вере идольские жертвы творити под деревом ту стоящим, и всякой злобе начальник враг-Диавол вселися ту и обладаше деревом тем, мечту творя всяким злоказньством [78: 166; см. также: 383].

Те же удмурты обычно клали на пол еловую ветвь, предлагая ей в жертву хлеб, мясо и питье, а перед началом строительства дома ставили под фундамент маленькую елочку и, расстелив перед ней скатерть, приносили ей жертвоприношения. Возвращаясь после похорон с кладбища, они стегали друг друга еловыми ветками, дабы воспрепятствовать злым духам преследовать их до дома. В качестве таких ритуальных бичей еловые ветви использовали многие северные народы.

Широко применялось еловое дерево в магии и медицине. Согласно бытовавшему в Баварии поверью, для того чтобы сделаться невидимым, перед зарей накануне дня Ивана Купалы необходимо отыскать ель и съесть семена из тех ее шишек, которые растут вверх. Германские народы верили в то, что ель излечивает подагру. Страдавший от этой болезни человек либо завязывал узел из ее ветвей, либо в течение трех «благоприятных» пятниц после захода солнца ходил к ели и, произнося магические стихи, «переносил» свою подагру в дерево, которое в результате засыхало и умирало. Сделанный из еловой хвои или молодых кончиков еловых веток бальзам использовался от цинги, грудных и легочных болезней, для излечения ран, язв и пр. Этим бальзамом также натирали обветренные и потрескавшиеся руки. Для его приготовления внутреннюю кору ели раздалбливали до мякоти и настаивали на кипятке, после чего из полученного настоя делали припарки. Некоторые индейские племена использовали ель для излечивания от головной боли [см.: 538: 388].

Наряду с этим ели издавна приписывалась смертная символика. Еще Плиний Старший (I век н. э.) считал ель похоронным деревом. Если в еловое дерево, растущее возле дома, ударяла молния, это рассматривалось как знак скорой смерти его хозяев.

История превращения ели в рождественское дерево до сих пор во всех деталях не восстановлена. Существует мнение, что этот обычай восходит к гораздо более древней традиции майского дерева. Наверняка известно лишь то, что случилось это на территории Германии, где ель во времена язычества была особо почитаемой и отождествлялась с мировым деревом: «Царицей германских лесов была вечнозеленая ель» [1: 20]. Именно здесь она и стала сначала новогодним, а позже – рождественским растительным символом. Среди германских народов был распространен обычай ходить под Новый год в лес, где выбранное для обрядовой роли еловое дерево освещали свечами и украшали цветными тряпочками, после чего вблизи или вокруг него совершали соответствующие обряды. Со временем еловое деревцо стали срубать и приносить в дом, где его устанавливали на столе. К нему прикрепляли зажженные свечки, вешали яблоки и сахарные изделия. Возникновению культа ели как символа неумирающей природы способствовал вечнозеленый покров этого дерева, позволявший использовать его во время зимнего праздничного цикла.

После крещения германских народов обычаи и обряды, связанные с почитанием ели, начали постепенно приобретать христианский смысл, и ее стали употреблять на Рождество, устанавливая в домах не на Новый год, а в Рождественский сочельник (24 декабря), отчего она и получила название рождественского дерева – Weihnachtsbaum. С этих пор в сочельник (Weihnacht) праздничное настроение стало в Германии создаваться не только рождественскими песнопениями, но и елкой с горящими на ней свечами [544: 261–278][2].

О происхождении рождественского дерева существует множество легенд. Согласно одной из них, в ночь Рождества Христова все деревья в лесу расцвели и дали плоды. Возможно, именно на основе этой легенды и укоренился обычай вешать на елку яблоки, цитрусовые и другие фрукты. В некоторых местах Европы в качестве рождественского растительного символа до сих пор используется цветущее дерево: так, например, вишню содержат в особых условиях, добиваясь того, чтобы она расцветала как раз к Рождеству.

В другой легенде говорится о том, как в Рождественскую ночь все растения отправились в Вифлеем поклониться рожденному Спасителю. Первыми пришли растущие неподалеку от Вифлеема пальмы, затем дошли чужестранные болиголовы[3], буки, березы, клены, дубы, магнолии, нежные тополи, изящные эвкалипты, гигантские красные деревья и высокие кедры. А с дальнего холодного Севера пришла маленькая елочка, которая на фоне других деревьев выглядела скромной Золушкой. Деревья делали все возможное, для того чтобы скрыть ее от глаз Святого Младенца. И вдруг на небе свершилось чудо: началось движение звезд. Они стали падать на землю и так, падая одна за другой, опускались на ветки маленькой елочки, пока вся она не засияла блеском сотен огней.

В третьей легенде рассказывается об ангелах, которые пошли в лес выбирать дерево Рождества. Вначале они сочли, что таким деревом должен стать могучий дуб. Однако один из ангелов не согласился с этим мнением. «Нет, – сказал он, – мы не можем выбрать дуб. У него слишком твердая и слишком хрупкая древесина, а кроме того, из дуба делают кресты для могил». Отправившись дальше, ангелы подошли к буку, и тогда второй ангел сказал: «И бук мы не можем выбрать в качестве рождественского дерева, потому что осенью он слишком рано увядает и быстро теряет листву». Когда ангелы увидели березу, третий из них заметил: «Береза тоже не подходит для наших целей, поскольку ее ветки обычно используют в качестве бичей для наказания провинившихся». Точно так же была отвергнута ива: по мнению четвертого ангела, это дерево бóльшую часть времени плачет и потому никак не подходит для того, чтобы быть символом радости. Наконец ангелы подошли к ели и из‐за ее вечнозеленого покрова, стройной, симметричной формы и приятного запаха хвои единодушно выбрали ее деревом Рождества. Так ель и стала рождественским деревом [см.: 546: 45–46].

В одной из старинных германских легенд рассказывается о том, как однажды в Рождественский сочельник лесник и его домочадцы, собравшиеся возле очага, вдруг услышали робкий стук в дверь. Открывший дверь хозяин увидел стоявшего у порога продрогшего и изможденного ребенка. Он пригласил мальчика в дом, где малютку приветствовали, обогрели и накормили, а мальчик Ганс уступил ему свою постель. Утром все проснулись от звуков ангельского пения и увидели, что ночной гость стоит преображенный среди ангелов. И только тут в малютке, которого они приютили у себя, признали Младенца Христа. Прощаясь с семьей лесника, Господь отломил еловую ветку, воткнул ее в землю и сказал: «Зрите, я принял ваши дары, а это мой подарок вам. Впредь это дерево всегда будет плодоносить на Рождество, и вы всегда будете жить в довольстве и достатке» [546: 46].

О том, где и когда елка впервые была использована в качестве рождественского дерева, существует множество мнений. По одним сведениям, это случилось в Эльзасе. Данное свидетельство относят к 1521 году, когда власти города Селеста поручили леснику срубить для них елку на Рождество. «К середине XVI века этот обычай настолько полюбился, что елки повсеместно стали устанавливать в домах, так что в 1555 году отцы города вынуждены были ввести штраф за порубку леса» [508: 88–89].

Однако чаще всего начало использования ели как символа Рождества связывают с именем знаменитого немецкого реформатора Мартина Лютера (1483–1546), хотя в XVI веке этот обычай еще не получил на территории Германии широкого распространения. Лютеру же приписывается и установление рождественского дерева в доме. Исторические свидетельства этого факта отсутствуют. Достоверно известно лишь то, что именно Лютер санкционировал, утвердил и одобрил празднование Рождества как мирского праздника, полагая, что это послужит основанием для невинных общественных удовольствий и семейных торжеств, в которых особое место уделяется детям.

Мартин Лютер, празднующий Рождество со своей семьей. Гравюра Е. Л. Кёнига // Stork T. B. Luther’s Christ-Baum. Philadelphia, 1855

Сохранилась легенда о том, как в один из Рождественских сочельников Лютер возвращался домой сначала по заснеженному полю, а потом через лес. Он глубоко задумался и вдруг, взглянув на небо, увидел звезды, ярко сверкавшие сквозь темные ветви елей. Эта картина напомнила ему первую рождественскую ночь в Вифлееме, которая свершилась за много столетий до переживаемого им момента. Лютер стал размышлять о безграничной любви Бога, пославшего в мир своего единственного сына как Спасителя всех грешных людей. Эти думы не покидали его и по возвращении домой, где он поделился с домочадцами. Для подкрепления своих мыслей Лютер вышел в сад, срезал маленькую елочку, принес ее в дом, прикрепил к ней свечи и зажег их, тем самым представив милость открывшихся небес, позволивших Господу Иисусу спуститься на землю. После этого случая на каждое Рождество в доме Лютера устанавливалось рождественское дерево. Сохранилась гравюра XVI века, на которой Лютер с семьей изображен возле елки с горящими на ней свечами [536: 106].

Согласно другому варианту легенды о Лютере, именно он в честь рождения Христа прикрепил к ели горящие свечи. Однажды, как гласит эта легенда, в Рождественский сочельник Лютера очень взволновало видение мириадов мерцающих звезд, которые, как ему казалось, дотрагивались до верхушки величественной ели. Стремясь передать свое впечатление от этого зрелища, он срубил дерево и установил его в своем доме как символ силы и мира, приходящих к человеку через Христа. Прикрепленные к ветвям дерева зажженные свечи символизировали собою тот свет, который сиял в ночь рождения Христа [534: 19].

Если отраженный в легендах эпизод действительно имел место и если именно Лютер породил обычай устанавливать в Рождественский сочельник елку, то все же следует отметить, что его примеру соотечественники последовали далеко не сразу. Через полстолетия после смерти Лютера на территории Германии еще незаметно следов широкого использования ели на Рождество. Первое письменно зафиксированное свидетельство о начале этого обычая относится к 1605 году: на Рождество некий немецкий путешественник пришел в Страсбург, бывший в то время вольным городом империи. Когда он пересек Рейн, то увидел в домах тамошних жителей украшенные (но неосвещенные) елки. Он был удивлен и впоследствии написал по этому поводу: «В Страсбурге на Рождество приносят в дома еловые деревья и на эти деревья кладут розы, сделанные из цветной бумаги, яблоки, вафли, золотую фольгу, сахар и другие вещи» [546: 46]. Из Страсбурга обычай устанавливать в сочельник ярко украшенное дерево стал распространяться по другим городам и деревням вдоль Рейна. Это обыкновение стало широко известным, так что пасторы вдруг увидели в нем опасность. Один лютеранский теолог в своих проповедях неоднократно осуждал новый обычай, говоря, что блеском, сверканием и красотой дерево отвлекает людей от мыслей о Рождестве Младенца Христа, который должен быть единственным центром праздничного торжества.

Новогодняя елка у колодца. Гравюра Отто фон Рейнсберг-Дюрингсфельда. Баварская государственная библиотека. Мюнхен

Обычай зажигать на дереве свечи очень давний, и он неоднократно упоминается в литературных произведениях; так, например, в легендах о короле Артуре встречаются эпизоды, где описывается освещенное дерево [см.: 533]. Первые письменные данные о рождественском дереве с зажженными на нем свечами, установленном в городе Ганновере, центре Нижней Саксонии, относятся только ко второй половине XVII века. При этом в них говорится не об одном еловом дереве, а о нескольких маленьких деревцах со свечками на каждой ветке. Со временем группа деревьев была заменена одной большой елкой [см.: 71: 149]. Рождественское дерево со свечами и украшениями впервые упомянуто только в 1737 году. Пятьюдесятью годами позже датируется запись некой баронессы, которая отмечает, что в каждом немецком доме «приготавливается еловое дерево, покрытое свечами и сластями, с великолепным освещением» [546: 47].

Таким образом, окончательно на территории Германии рождественская елка была освоена только к середине XVIII века. В романе Гёте «Страдания юного Вертера», вышедшем в свет в 1774 году, мельком, как уже о чем-то хорошо знакомом и привычном, говорится, с каким нетерпением дети ожидают поездки к Лотте на елку, где они получат подарки:

Дети вскоре нарушили его (Вертера. – Е. Д.) одиночество, они бегали за ним, висли на нем, рассказывали наперебой: когда пройдет завтра, и послезавтра, и еще один день, тогда они поедут к Лотте на елку и получат подарки; при этом они расписывали всяческие чудеса, какие им сулило их нехитрое воображение» [97: 87].

На рубеже XIX столетия на площадях немецких городов в Рождественский сочельник начали устанавливать большие еловые деревья. Свидетельством окончательного усвоения немцами этого обычая можно считать появление елок на рождественских ярмарках. Если в 1785 году на ярмарке в Лейпциге елки еще не продавали, то в 1807 году на Дрезденской ярмарке их уже было множество.

В сочельник установленную в доме елку украшали блестками и мишурой, освещали свечками, лампочками или фонариками. Под ней или же на ее ветвях раскладывали подарки вначале только для детей, а позже – и для остальных членов семьи. К верхушке прикреплялась Вифлеемская звезда или же геральдический ангел. Дерево (а иногда лишь одна его ветка) стояло в доме в течение всего праздничного периода. Во многих местах считалось необходимым выносить елку из дома перед Двенадцатой ночью (Богоявлением). В соответствии с распространенным суеверием во избежание несчастья все рождественские украшения нужно было убрать из церкви перед Свечной мессой. Считалось, что любая хвоинка или еловая веточка, оставшаяся на церковной скамье, способна принести несчастье тому, кто на нее сядет. По той же причине немцы следили и за тем, чтобы на рождественском дереве было четное количество свечей [см.: 538: 388].

Освоенный в Германии обычай к концу XVIII столетия начинает распространяться по другим странам Европы. Первыми рождественское дерево переняли у немцев жители северных европейских стран, хотя полного признания елка не получила у них вплоть до середины XIX века. Гораздо чаще хвойными ветками они украшали лишь потолок и двери. Иногда же вместо елки использовался обвитый красной и зеленой бумагой шест, освещенный восемью или десятью свечками [см.: 181: 109]. Первые сведения о рождественском дереве в Швеции относятся к концу XVIII века, в Финляндии – к 1800 году, в Дании – к 1810‐му, а в Норвегии – к 1828 году. В Бельгии и в Нидерландах рождественское дерево (Kerstboom) было освоено только к середине XIX века, а во многих провинциях этот обычай не принят еще до сих пор: его, например, не признают в некоторых частях Фландрии. И все же в настоящее время «в большинстве городских и сельских домов нарядная елка, увенчанная звездой и обвешанная блестящими шарами, яблоками и конфетами, является необходимой принадлежностью» зимнего праздника [181: 75]. К Рождеству ветки падуба, омелы и ели доставляют в города Бельгии и Нидерландов на баржах по каналам и продают на рынках и на улицах. К. Смык в своей недавней книге, посвященной польской елке и ее символике в польской культуре, датирует появление первых елок в Польше 1815 годом [548: 30].

Полагают, что в Париже рождественское дерево впервые появилось в 1840 году при дворе короля Луи-Филиппа. Инициатором этого события стала невестка короля лютеранка герцогиня Елена Орлеанская, урожденная немецкая принцесса Мекленбургская. Дерево было воздвигнуто перед королевским дворцом Тюильри. Однако обычай рождественской елки распространялся по Франции медленно. Впервые дерево было установлено снаружи, а не внутри помещения, отчего его нельзя было осветить, и потому выглядело оно не слишком эффектно. Кроме того, во Франции долго сохранялся обычай жечь в сочельник рождественское полено (le bûche de Noёl), и елка усваивалась не столь охотно, как в северных странах. В рассказе-стилизации писателя-эмигранта М. А. Струве «Парижское письмо», где описываются «первые парижские впечатления» русского юноши, отмечавшего Рождество 1868 года в Париже, говорится: «Комната… встретила меня приукрашенной, но елки, любезной мне по петербургскому обычаю, даже хотя бы и самой маленькой, в ней не оказалось» [438: 635]. 19 декабря 1925 года Марина Цветаева писала своей чешской приятельнице Анне Тесковой из Парижа:

…Прага: там все подарочно, все елочно. Здесь (нынче 19-ое) елкой и не пахнет, в самом настоящем смысле слова. Елка считается германским обычаем, большинство ограничивается сжиганием в (дымящем!) камине – «bûche de Noël». Подарки к Новому Году, в туфлю. И всё [494: 36].

В Англии первое рождественское дерево было установлено в 1841 году, когда королева Виктория вышла замуж за немца АльбертаСаксен-Кобург-Готского. Именно тогда в Виндзорском замке (летней королевской резиденции) по настоянию принца и было устроено рождественское дерево «для удовольствия его молодой жены и маленьких детей». После праздника, проведенного с украшенной и освещенной елью, принц Альберт писал отцу, как он сам с большим нетерпением ожидал этот «милый рождественский сочельник» и как этому событию радовались его дети: «Сегодня я принимал двух своих деток, чтобы вручить им подарки, которые (они и сами не знали отчего) были несказанно счастливы и дивились на немецкое рождественское дерево и его сияющие свечи» [542: 75].

Рождественское дерево в Виндзорском замке. Иллюстрация из рождественского приложения к «Иллюстрейтед Лондон Ньюс». Декабрь 1848. Британская библиотека

Вскоре каждая британская семья, бывшая в состоянии купить и украсить елку, стала подражать королевскому дому, и этот обычай столь же распространился, как обязательные рождественские блюда – жареный гусь и плум-пудинг [1: 20]. В декабрьском номере лондонской газеты «News» за 1848 год была помещена иллюстрация, на которой изображалась королевская семья, собравшаяся у рождественского дерева, и было дано подробное описание молодой елки высотой около восьми футов с прикрепленными к ее ветвям восковыми свечами и маленькими корзиночками (бонбоньерками), наполненными бонбонами (конфетами) и другими сластями. На вершине дерева была установлена маленькая фигурка ангела с распростертыми крыльями и с венками в обеих руках [542: 75].