Секлетея
Но пауза затянулась, а Лита холодно и как-то отстраненно смотрела на него. И он решил ее не жалеть и не успокаивать.
– Игорь просил передать вам, что больше не может с вами встречаться. Он только что женился на прекрасной девушке Ольге, и у них медовый месяц. То, что было между Вами, – это мимолетная страсть. А свою жену он любит, с ней у него на всю жизнь. Он желает вам счастья и всяческого благополучия.
Лита встала и натянуто улыбнулась:
– Большое вам спасибо, что вы нашли время встретиться со мной. Передайте, пожалуйста, Игорю, что я ему за все благодарна. Я очень рада, что он здоров и счастлив.
Владимир Васильевич похолодел: она не плакала, не жаловалась, она благодарила! Такое в его жизни было впервые. «Да, что-то неведомое мне есть в этой девушке. Какое самообладание!» И, так как она уже направилась к выходу, он достал из-под стола букет темно-бордовых ранних армянских роз, которые ему привезли утром с ереванского самолета, и протянул ей:
– Это вам. Он вам просил передать.
– Большое вам спасибо, – сказала она, сжала букет обеими руками и расцарапала себе ладонь колючими шипами.
Хлынула кровь, и он, ругая себя за то, что не срезал шипы, спешно достал платок и протянул ей. Несколько капель крови упало на платок, и при виде крови она побледнела, инстинктивно протянула ему букет и схватилась за край стола. Он еле успел подхватить ее, усадил ее на стул, аккуратно положил рядом цветы и побежал за секретаршей.
– Вызывайте скорую: вашей студентке вдруг стало плохо. Она, наверное, перезанималась. Нельзя так девушек загружать, – запричитал Владимир Васильевич.
Секретарша побежала в медпункт за нашатырем, и, когда они вместе с Владимиром Васильевичем привели ее в чувство, он засобирался на срочную и важную работу.
– Скорая будет с минуты на минуту, а мне нужно на службу. Я вам позвоню позднее и справлюсь о ней.
Через полчаса приехала скорая. Молодой врач-ординатор взял ее под руки и спросил:
– Вы можете идти? У вас очень низкое давление, и я повезу вас в больницу.
Услышав в ответ тихое «да», он попросил секретаршу проводить их до машины. Та подхватила букет и вещи Литы и пошла за ними к машине скорой помощи. Врач бережно положил ее на носилки, взял вещи и букет и сказал секретарше:
– Я везу ее в Склифосовского. Через какое-то время сможете ее навестить.
Анна Александровна приехала в больницу поздно вечером и добилась встречи с дежурным врачом. «У нее ничего страшного, было очень низкое давление, но мы сделали укол, и она сейчас спит. У нее было такое раньше? – и, получив отрицательный ответ, врач продолжал: – Мы ее завтра после утреннего обхода выпишем, а вы проверьте ее у гинеколога. Я думаю, что она беременна».
Москва, лето 1979 года
Лето 1979 года выдалось дождливым. Но они не поехали на юг, потому что в конце июля – начале августа Лита должна была родить. Она приняла новость о беременности с радостью, потому что в ней жил его ребенок.
Анна Александровна была очень деликатна: ни о чем не спрашивала и ждала, пока она сама ей что-то расскажет. А Лита молчала, усиленно занималась и готовилась к летней сессии, которую сдала на одни пятерки. Врачи сказали, что ей нужно гулять, и она каждый день гуляла по старой Москве, выбирая все новые маршруты.
В институте на нее косились, шептались за спиной, но, так как она помогала многим в группе с рефератами и переводами, ее не чурались и по-прежнему приглашали на дни рождения и вечеринки. Многие ее сокурсницы многозначительно повторяли слова своих мам: «Какая она неумная и непрактичная девушка! С ее красотой и талантом можно было многого достичь! Какая глупость – рожать ребенка неизвестно от кого!»
Лита никому не рассказывала об Игоре, даже своей близкой подруге Марине Присяжнюк, как будто она ждала ребенка от Святого Духа.
Однажды она сказала:
– Мама, ребенок родится в августе. У меня сейчас повышенная стипендия – целых 50 рублей, а у тебя пенсия – 70 рублей. Я буду брать технические переводы, мне на кафедре обещали помочь. Переводами я заработаю еще рублей 20 или 30. Мы как-нибудь проживем. Я не буду брать академический отпуск и сразу же 1 сентября пойду в институт.
Анна Александровна удивилась ее спокойствию и рассудительности и ответила:
– Да, моя дорогая девочка. Конечно, проживем.
И стала готовить приданое новорожденному. Ее подруга отдала им видавшую виды детскую деревянную кроватку и скромную дерматиновую коляску. Анна Александровна все тщательно вымыла хозяйственным мылом и уксусом. Лита связала ребенку два детских комплекта: шапочку, кофточку и пинетки из остатков литовской шерсти и хлопчатобумажных ниток. Лита смотала тонкие нитки в клубки и вязала в четыре сложения, так что получился отличный бирюзовый хлопчатобумажный комплект.
Практичная Анна Александровна накупила в магазине «Лоскут» разных отрезов бязи, ситца и фланели. Магазин торговал невостребованными в специальных магазинах тканей лоскутами разных размеров, как правило, от 80 сантиметров до 1 метра 20 сантиметров по ценам на 40% ниже, так что на три рубля Анна Александровна купила бязь и фланель на пеленки, а сатин – на распашонки и ползунки. А в аптеке на улице Горького она купила 20 метров аптечной марли, которая стоила пять копеек за метр.
И они принялись вечерами шить приданое для ребенка. Лита вышила мулине белую праздничную простынку, а Анна Александровна сшила теплые и холодные пеленки32, распашонки, ползунки, а из марли, сложенной в три слоя, – подгузники.
Однажды в конце июля они вечером пошли гулять в Александровский сад. Лита должна была скоро родить, и Анна Александровна больше не отпускала ее одну. В Александровском саду у липовой аллеи был разбит розарий, вдоль которого стояли деревянные скамейки причудливой парковой формы с чугунными обрамлениями. Нежный аромат белых и желтых роз разносился по парку, а в конце аллеи выделялась великолепная куртина33 из парковых бордовых роз. Анна Александровна немного устала и хотела предложить Лите присесть на свободную скамейку, но не успела. Девушка сильно побледнела и, едва успев дойти до скамейки, упала в глубокий обморок34.
Собрались прохожие, кто-то побежал к телефону-автомату звонить в скорую. Через 30 минут приехала машина скорой помощи, врач бегло осмотрел Литу и сказал: «Нужно вести в роддом. Будет лучше, если ее положат на сохранение. У вас есть какие-то документы?»
Документов с собой не было, но Анна Александровна решила, что лучше Лите побыть в роддоме перед родами. Она дала согласие на ее госпитализацию, а сама поехала домой за документами.
В приемном отделении роддома было несколько рожениц. Молодой врач осмотрел Литу: он очень внимательно слушал сердце ребенка и не услышал ничего. Испугавшись, врач побежал к старшей акушерке, которая спокойно взяла трубку, приложила к Литиному животу и многозначительно сказала: «Ну что вы паникуете? Вот оно маленькое сердечко тихо бьется. Вы уже мамашу напугали».
– Женщина, переодевайтесь. Вот вам рубашка и халат, – обратилась акушерка к Лите и протянула ей видавшую виды застиранную рубашку и серый халат на завязках.
Лита не отзывалась: она смотрела по сторонам и искала женщину, к которой обращается акушерка. Молодой врач, оценив Литину юность, сказал:
– Девушка, вам нужно переодеться в больничную одежду. Здесь такие правила.
Но тут влетела Анна Александровна, предъявила Литин паспорт и справку об анализах на инфекционные заболевания и, умоляюще взглянув на акушерку, сказала:
– Можно домашнюю рубашку и халат?
Акушерка посмотрела на серую рубашку и потрепанный халат и сказала:
– Рубашку можно, но халат берите больничный, потому что если халат будет Ваш, то он будет выделяться и мне попадет, а рубашку под халатом никто не заметит.
Анна Александровна еще успела передать Лите роман Джорджа Голсуорси «Сага о Форсайтах», а точнее его пятую часть «Белая Обезьяна», которую ей задали по английской литературе на лето.
В домашней кружевной рубашке, сером больничном халате с хлипкими завязками и в домашних тапочках, которые ей тоже разрешили, Лита вошла в огромную больничную палату, где было не меньше 20-ти кроватей. Все женщины здесь лежали на сохранении, а некоторые из них, как и Лита, ожидали роды. Медсестра принесла мензурку с вечерними таблетками, Лита выпила лекарства и погрузилась в жизнь буржуазного английского общества начала 20 века.
Через пять дней вечером она почувствовала боль. «Началось», – подумала она и пошла на пост к дежурной медсестре. Та бегло ее осмотрела и многозначительно сказала:
– Еще рано: дня два или три.
– Но мне так больно, – прошептала Лита.
– Терпи, моя дорогая, – сказала медсестра, – если будет хуже – позови.
Всю ночь Лита не спала, а на утро она пожаловалась на боли дежурному врачу, который совершал регулярный обход. Тот сделал ей укол снотворного и ушел. Лита проснулась только к вечеру и почувствовала, что вся горит. Медсестра измерила температуру и побежала за врачом, который, глядя поверх Литы, произнес: «Если температура, то нужно ее переводить в инфекционную. Я отвечать не буду, если она нам здесь всех перезаразит».
Литу повели к грузовому лифту, который доставил ее в инфекционное отделение. Там ее разместили в отдельном боксе, потому что в основной палате лежали роженицы без анализов на сифилис и гонорею и те, которых подобрали на улице. Пожилая акушерка, мимоходом проходя мимо Литиного бокса, сказала: «Ну почему все они хотят рожать ночью? А мы ночью хотим спать!» – и медсестра сделала ей еще один укол снотворного.
В утренний обход пришел новый врач, а с ним группа студентов – негров, или, как их сейчас называют – афроамериканцев. Студенты с любопытством смотрели на Литу, а врач что-то рассказывал. Потом он вдруг спросил, как долго у нее продолжаются схватки. Медсестра сказала, что не знает и что вечером ее спустили из «патологии» с температурой. И врач постановил делать стимуляцию. Они кололи ее в живот стимуляторами через каждые пятнадцать минут, а через полтора часа медсестра пришла и сказала: «Пойдем в «родовую», вставай, сама пойдешь». Лита оперлась на медсестру и еле добрела до «родовой». Там уже были студенты и врач, который приказал ей ложиться на стол. Затем он показал ей скальпель и очень внятно сказал: «Тужься, дорогая. У тебя 20 минут. Если ребенок начнет задыхаться, то я буду резать по живому. Квота на заморозку на сегодня уже закончилась».
Лита все поняла, она тужилась изо всех сил. Пришла старая акушерка, которая пожалела ее. Она легла ей на живот и стала подталкивать ребенка. Наконец врач принял новорожденного и стал его взвешивать.
– Какой богатырь: 4 килограмма и 200 граммов», – сказал врач и надел на ребенка четыре бирки с фамилией, именем и отчеством матери на ручки и ножки и поднес ребенка к лицу Литы. – Мамочка, кто у вас?
Так как Лита молчала, он стал трясти ребенка перед ее лицом и повторять:
– Скажите, кто у вас!
И когда Лита сказала, что родился мальчик, врач отдал ребенка медсестре, которая плотно запеленала его в серые больничные пеленки и унесла.
Литу перенесли на каталку, накрыли темно-серым больничным одеялом и вывезли из «родовой» в коридор. Там она лежала еще три часа, и каждый проходящий мимо врач со словами «не спать, не спать» легонько шлепал ее по щекам. И только студент-негр сказал ей о том, что роды были тяжелыми и что ей нельзя спать, пока они не убедятся в том, что нет кровотечения.
Потом ее отвезли в инфекционную палату рожениц, где она лежала вместе с татаркой, которую сняли с поезда, и нерадивой студенткой, у которой не было инфекционных анализов.
Утром она получила гладиолусы и письмо от Анны Александровны, в котором она поздравляла ее с рождением сына и писала: «Это будет ребенок 21 века, нового тысячелетия. Я желаю Вам счастья».
«Да, мы с сыном будем счастливы, – подумала Секлетея. – Я назову его Владимиром в честь своего отца».
Москва 1979 – 1980 годы
Литу выписали на девятый день, потому что она поступила из «патологии» и по советским медицинским стандартам роды считались тяжелыми. При нормально протекающих родах в СССР выписывали на 6-7 день.
Анна Александровна с цветами ждала ее и малыша у роддома. На такси они приехали домой, и маленький Владимир оказался в квартире, где 63 года назад был рожден его дед. Лита покормила его и с наслаждением легла на свежую вышитую простынь и наволочку, накрылась легким одеялом, обернутым в льняной прохладный пододеяльник. Она сразу уснула, а абсолютно счастливая Анна Александровна еще долго сидела у детской кроватки и вглядывалась в черты младенца. Наконец, она решила, что ребенок похож на своего деда Владимира Красицкого.
Утром пришла медицинская сестра и, глядя на Владимира, с восхищением сказала: «Какой богатырь! И уже пытается держать голову! Вы должны заниматься с ним гимнастикой, мамаша», – и легким движением руки она повернула его за ножку на животик, а малыш в ответ на несколько секунд поднял голову. Потом она приставила ладони к его ступням, и малыш стал отталкиваться от опоры и немного прополз. «Удивительно сильный мальчик, – сказала медсестра. – Кормите его каждые три с половиной часа, а если он будет просыпать кормление, не будите. У вас все нормально с грудным молоком? Пейте шесть раз в день сладкий чай с молоком, спите побольше и через день начинайте с ребенком гулять. Я приду через неделю».
Лита по совету медсестры повесила над кроваткой детскую погремушку, и, когда малыш просыпался, он подолгу ее рассматривал. Анна Александровна пыталась понять, какого цвета у него глаза, но не могла, потому что они напоминали растворенную черную или темно-серую акварель. Через две недели ребенок уверенно держал голову и полз, когда его переворачивали на живот и приставляли к ступням руки. Плакал он редко и главным образом, когда просыпал кормление, а проснувшись, возмущался тем, что так голоден.
1 сентября Лита пошла в институт. Так как было уже прохладно, она надела фланелевые брюки и голубую водолазку и была так прекрасна в этом наряде, что поразила и сокурсников, и преподавателей. А когда на английской литературе она уверенно ответила на вопросы по книге Голсуорси «Сага о Форсайтах», сокурсники почувствовали в ней новую, ранее дремавшую, силу и талант. Уже через день она немного снисходительно помогала одногруппникам с переводами и рефератами, за что те писали ей под копирку лекции, на которых она не могла присутствовать, так как кормила малыша.
Режим ее дня был полностью подстроен под ребенка. Они просыпались в семь часов утра, так как Владимир просыпал шестичасовое кормление. Лита кормила его и шла гладить пеленки и подгузники, которые были постираны вечером. Затем она строгала ножом хозяйственное мыло в большой бак, наливала туда теплой воды и клала испачканные пеленки, подгузники, ползунки и распашонки. Этот бак она ставила на газовую плиту и доводила воду до кипения. Потом она тщательно размешивала белье деревянной палкой и оставляла его на 3-4 часа остывать.
В 10 часов она сцеживала молоко на одно кормление и уходила в институт ко второй паре. Анна Александровна тщательно прополаскивала белье, а потом кормила ребенка из рожка. Лита возвращалась около трех часов пополудни, и к этому времени Владимир был уже таким голодным, что она сразу же расстегивала блузку и принималась его кормить.
А потом они вместе с Анной Александровной шли с ним гулять на Тверской бульвар. Через две недели медсестра на специальном голубом рецепте прописала Владимиру бесплатный кефир и творог с детской молочной кухни. Но, так как Владимир пил кефир редко и предпочитал грудное молоко, утром они сами съедали бесплатный творог и кефир, которые были отменного качества. Через месяц после рождения они повели Владимира на первый медицинский осмотр в районную поликлинику; врач взвесила его и сказала, что он поправился на целый килограмм.
В книгах по воспитанию детей Лита прочитала, что раньше шести месяцев ни в коем случае нельзя сажать ребенка, потому что у него от этого могут искривиться кости. И когда Владимир в 3,5 месяца, держась за прутья кровати, сел, она испугалась и положила его на подушку. На следующий день он сел опять и, когда она попыталась опять его положить, стал кряхтеть и возмущаться, и она оставила эти попытки. А к шести месяцам они опустили матрац на кровати, так как ребенок уверенно начал вставать.
В 9 месяцев ребенок пошел, а в 10 месяцев – принес Лите на кухню из коридора трехкилограммовый мешок с картошкой и со словами: «Мама, на!» – протянул ей. «У нас растет настоящий мужчина», – с улыбкой сказала Анна Александровна.
В марте 1980 года Лита экстерном окончила специализированные курсы, сдала экзамены на одни пятерки, и ее приняли на работу в группу переводчиков английского языка Олимпиады-80. Занятия в институте в этот важный для СССР год завершались к 15 мая, и все студенты поступали на работу строителями, уборщиками, горничными, продавцами и разнорабочими на объекты Олимпиады. Лита попала в самый привилегированный отряд студентов: ее зачислили переводчиком при открывшейся к Олимпиаде московской гостинице «Космос».
Москва, Олимпиада 80
Максим Викторович Овчаров, 42-летний профессор Московского института электронного машиностроения, был командирован в гостиницу «Космос» для руководства студентами на период подготовки и проведения Олимпиады. В его производственном отряде сервиса МИЭМ было 30 человек: 10 юношей и 20 девушек. Они отвечали за обустройство и уборку номеров гостиницы, а потом – за размещение и обслуживание гостей из Великобритании, Бельгии, Голландии, ФРГ, Франции и Швейцарии.
Максим Викторович был потомственным ученым. Его родители преподавали в Казанском авиационном институте, и сам он в прошлом был выпускником, а затем и аспирантом КАИ. После защиты кандидатской диссертации Максим Викторович задумался о переезде в Москву. Он был давно и несчастливо женат на дочери друзей матери, у него в семье подрастал сын.
В 1970 году началось строительство города-спутника Москвы – Зеленограда, в котором создавались новые институты в области автоматики и вычислительной техники. Специалистов этого профиля в СССР было мало, и практически отсутствовали профессионалы в области элементной базы вычислительных комплексов и компьютеров. Диссертация Максима Викторовича была посвящена вопросам непозиционных вычислений и пороговой логики, так что его компетенция более чем устроила руководителя лаборатории разработки элементной базы перспективного советского компьютера «Электроника-НЦ».
Для размещения молодых ученых в Зеленограде строились целые микрорайоны хрущевок. Домов было так много, что их называли по номерам и объединяли в кварталы. Шло время, в этой части города так и не построили улиц, и Максим Викторович поселился в корпусе 1621 квартала Старое Крюково. Его семье: ему, жене и сыну – дали двухкомнатную хрущевку общей площадью 48 квадратных метров на четвертом этаже пятиэтажного дома без лифта. В квартире было две комнаты, маленькая шестиметровая кухня и совмещенный санузел. Максим Викторович уходил на работу рано утром, возвращался поздно вечером и часто работал по субботам. В воскресенье он старался как-то отдохнуть: зимой ходил на лыжах, а летом и в межсезонье бегал в живописных лесах, которые раскинулись вокруг местной деревни Крюково.
Изредка они с женой ездили в Москву к ее подругам на дни рождения, свадьбы, крестины и другие семейные торжества. Так как машины у них не было, они сначала ехали до центральной усадьбы Зеленограда на местном стареньком автобусе, оттуда на скоростном автобусе по Ленинградскому шоссе до станции метро Речной вокзал и уже на метро добирались до московской квартиры гостеприимных хозяев. На дорогу до центра Москвы уходило два часа и минимум два часа обратно. Вечером автобусы в Зеленоград ходили редко и не по расписанию. Когда они возвращались из гостей, то нередко ждали автобус больше часа. Он приезжал к центральной усадьбе Зеленограда уже за полночь, и так как местный зеленоградский автобус так поздно уже не ходил, то домой добирались пешком, а если были деньги, то на такси.
Максим Викторович разведал еще одну дорогу в Москву – на электричке от станции Крюково до Ленинградского вокзала. Так называемые местные электрички ходили со всеми остановками и один раз в два часа, а проходящие мимо Крюково электрички дальнего следования из Солнечногорска, Клина или Калинина были всегда переполнены людьми, которые по выходным ездили в Москву за дефицитными продуктами. Максим Викторович с сожалением думал о том, что жизнь проходит мимо: он ничего не видит, кроме своей лаборатории, хрущевки и тесных кварталов Зеленограда.
Однажды к ним в лабораторию приехал молодой аспирант МИЭМ – москвич из блатных, ему нужен был акт внедрения для защиты кандидатской диссертации. Максим Викторович с одного взгляда понял, что диссертация ни о чем и внедрять там нечего, но парень непростой, чей-то. И он решил с ним подружиться. Парень устроил его на кафедру автоматики и вычислительной техники МИЭМа старшим преподавателем на 0,25 ставки, а Максим Викторович написал подробный отзыв о том, как они создали новый пороговый элемент и для этого использовали материалы из диссертации парня. Так как директор института был очень доволен работой лаборатории Максима Викторовича и они, действительно, успешно испытали новый пороговый элемент советского персонального компьютера «Электроника-НЦ», он не глядя подписал отзыв, а секретарша поставила на его подпись заветную печать, что подтверждало практическую ценность диссертации.
Максим Викторович обзавелся вельветовыми брюками, замшевым пиджаком и стал по субботам ездить на кафедру, читать лекции и проводить лабораторные занятия. Уже через месяц он стал популярен у студентов, которые мечтали после учебы поработать в его лаборатории. Он нравился также и немногочисленным девушкам факультета, которые мечтали совсем о другом: как бы ему понравиться и выйти за него замуж. Сам Максим Викторович также мечтал жениться на молодой красивой девушке, но обязательно с квартирой и перебраться к ней в Москву. Уже через полгода он покинул свою лабораторию, потому что избрался на позицию доцента кафедры автоматики и вычислительной техники Московского института электронного машиностроения. За три года, прошедшие с его избрания, он так и не встретил молодую красивую девушку с квартирой. Было два варианта, но в одном к ней прилагались родители, а другая красивая студентка, которая ему понравилась, и вовсе жила в общежитии.
Между тем Максим Викторович втянулся и полюбил работу на кафедре. Два раза в год он ездил с докладами на научно-практические конференции, которые проходили в Гурзуфе и Риге. А один месяц он проводил во Владивостоке, где читал лекции по архитектуре вычислительных комплексов студентам Дальневосточного университета. Еще в Зеленоградской лаборатории он практически подготовил материалы для защиты докторской диссертации, которую планировал провести в ученом совете Московского инженерно-физического института.
Олимпиада – 80 несколько нарушила его планы. Во-первых, в феврале часть студентов МИЭМа сняли с занятий и отправили на стройки Олимпиады, во-вторых, ввели сокращенный семестр, который должен был закончиться максимум 15 мая. И уже с 16 мая его назначили в производственный отряд сервиса МИЭМ и направили на работу в московскую гостиницу «Космос». «Слава Богу, меня назначили заместителем руководителя отряда. Как хорошо, что я беспартийный35 и могу быть только заместителем». Да, Максим Викторович был на кафедре единственным беспартийным доцентом. Сначала он опасался, что его будут настойчиво приглашать к вступлению в ряды КПСС, как это уже было в Зеленоградской лаборатории. Но потом он понял, что, будучи единственным беспартийным на кафедре, он занимал некоторое уникальное положение «свободного» ученого и был малой частью блока коммунистов и беспартийных МИЭМ. Ведь если все на кафедре будут членами КПСС, то как же тогда сформируется этот важный для страны блок коммунистов и беспартийных, который стоит во главе построения развитого социализма.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Столовые приборы из сплава, который похож на серебро.
2
Персонаж романа «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова.
3
Здесь имеется в виду гостиница «Россия», которая в советское время была крупнейшей гостиницей Москвы. Она находилась в историческом районе Зарядье и была снесена по приказу мэра Москвы Юрия Лужкова в 2006 году. В настоящее время на месте гостиницы разбит парк.