Все не так закончилось
– Наташа?
– Привет, Шарлотта.
Ее шелковистый акцент подчеркивал, насколько мы разные, хотя она никогда не использовала это против меня. То, что мне когда-то слышалось в ее тоне как пренебрежение, теперь звучало как дружелюбие. Наташа была интересной, почти такой же очаровательной, как Филипп. Она никогда не упускала возможности упомянуть, как она была благодарна за то, что я появилась в жизни Филиппа. Однажды она сказала, что мой практичный характер хорошо подходит ее бывшему мужу, и тогда я ей поверила.
– Где Филипп?
– В душе.
Наташа сделала паузу. С ней это случалось редко. Она была деловой и прозаичной.
– Что случилось? – спросила я.
– Да что может случиться?
Ее голос совсем немного изменился, но я сразу уловила это.
– Унылый лондонский день, – сказала она и рассмеялась, – Хотя в Лондоне каждый день унылый. Будь душкой, попроси Филиппа перезвонить мне.
Наташа что-то от меня скрывала.
– Все в порядке?
Но она уже переключилась на нервную болтовню, и я слушала ее историю о случае с недавним клиентом – старым знакомым ее и Филиппа – и про работу, которую она выполняла в его доме в Холланд-парке. Она думала, что я не замечу ее попытку отвлечь меня.
– Наташа, выкладывай все!
На заднем плане хлопнула дверь.
– Шарлотта, мне нужно бежать. Брюс только что вернулся домой. Передай мое сообщение Филиппу. Ему нужно сразу же перезвонить мне.
Я встретила Филиппа около душа, он смахивал капли воды со своего тела.
– Звонила Наташа. Она была странной.
– Она всегда странная.
– Нет, в этот раз это было что-то другое.
– Я уверен, что все в порядке, Шарлотта. Что она сказала?
– Важнее то, чего она не сказала.
Я взяла полотенце и промокнула места, которые он пропустил. Его кожа была мягкой, и я заметила веснушку, которую не видела раньше.
– Филипп, что происходит?
Он коснулся моего носа кончиком пальца.
– Ты слишком беспокоишься, дорогая.
Гудок с улицы напомнил, что Филипп опаздывает. Я наблюдала, как он готовится к поездке в центр города, и пыталась спрятать свои опасения в складках постиранного белья.
– Ты не очень хорошо все спланировал, – напомнила я ему. – Тебе стоило отправиться туда прямо из аэропорта.
– Но тогда я бы лишился этого, Чарли, – сказал Филипп, увлекая меня в глубокие объятия.
Пока он был в пути к своему офису в Брикелле, я уселась за столом на нашей кухне. До центра города было больше часа, и Филипп проводил время, просматривая газеты и отвечая на звонки.
Опершись локтями о белый мрамор, я в оцепенении помешивала чай и смотрела на неспокойную бурлящую воронку. Хотя я привыкла к нашим мимолетным встречам, когда Филипп приходил и уходил прежде, чем у нас была возможность настроиться, это чувство грызло меня. Санни скулил у моих ног, откликаясь на мои эмоции. Для него потребность в прикосновении, в ласке была первобытной. Он стал моей тенью, преследуя меня, куда бы я ни шла.
Мой телефон зажужжал. Наверное, он сейчас едет по Стретч – 18-мильному участку шоссе US-1, который соединяет Флорида-Сити и Ки-Ларго.
«Перестань волноваться, Чарли. Все в порядке.»
Таившееся во мне напряжение исчезло, унося с собой мои прежние заботы. Я потрепала Санни по голове.
– Твой папа – сумасшедший, – сказал я, глядя в его жалобные глаза и на блестящий черный нос.
– Что нам ему написать?
Санни тяжело дышал, а я потянулась к телефону и начала печатать.
Я люблю тебя. И я любила. Мне нравилось, как он скорее хихикал, чем смеялся. Как он разбудил меня утром, поцеловав ступни моих ног. Он был ничуть не против киномарафона – просмотра девчачьих фильмов ленивыми воскресеньями, не против завтрака вместо обеда. Мне нравились его глупые, бессмысленные факты: «Фамилия принца Чарльза – Маунтбеттен-Виндзор», «Запах дождя называется петрикор». Его непристойные шутки. Мне нравились все-все дешевые снежные шары, которые он мне привозил из всех городов, где бывал. Лучше самих подарков было только представлять, как он заходит в сувенирные магазины и спрашивает, где находятся снежные шары. Он одет в свой отглаженный костюм и итальянские мокасины, а продавцы следуют за ним между рядами, гадая, для кого он покупает подарок. Для дочери? Девушки? Жены?
Жена.
Это слово распространилось по всему моему телу до кончиков пальцев. Я напечатала: «Не могу дождаться, когда стану твоей женой, Филипп».
Он сразу ответил: «Ты уже моя жена. Ужин в 8. Гусу не терпится тебя увидеть».
Я закинула телефон в сумку и оставила Санни внизу, где он мог воспользоваться своей собачьей дверцей. Когда я шла к парадным воротам, наш обшитый вагонкой гостевой дом словно улыбнулся мне, его поведение было очень похоже на поведение Филиппа. Нелепо. Навязчиво. Вызывающе. Дом достался нам с собственностью – островным бунгало на сваях, которое мы оставили в первоначальном состоянии для пляжного отдыха. Бунгало было предназначено для наших гостей. В нем была кухня и ванная, а на крыльце висела табличка: «Хижина любви».
Воздух был теплый, как всегда в Кис, и я совершила короткую прогулку до клиники Либерти. Филипп никогда особо не хотел, чтобы я работала. Он поощрял амбиции и поддерживал мои поиски работы, но в то же время мягко напоминал, что мне нет никакой необходимости снова работать. Школы на юге были укомплектованы квалифицированными учителями, и члены профсоюза смотрели на меня с сочувствием и обещали, что будут на связи. Я скрывала тоску по своим ученикам, и мне было дико ничем не заниматься, но, когда я встретила Либерти, в моей жизни произошли перемены.
Помню, что, когда я впервые увидела, как Либерти блуждает вверх и вниз по пляжу Анны, я подумала, что у нее тот тип красоты, который говорит о хорошо прожитой жизни. Еще до того, как она протянула мне визитку и пленила своими чарами, меня поразила ее живая энергия. Либерти была неистовым оратором, редко останавливающимся, чтобы перевести дыхание. Ее слова сливались друг с другом в один изнурительный монолог. Санни откопал в ближайшем песке что-то похожее на кость, и Либерти крикнула:
– Не дай этим костям себя обмануть.
У меня не было ни малейшего понятия, что она имела в виду, и, честно говоря, я подумала, что она может быть немного чокнутой, поэтому я притянула Санни к себе.
Это только заставило Либерти придвинуться ближе. У нее была бледная безупречная кожа.
– Ты здесь новенькая?
Я кивнула, и тогда она подошла и схватила меня за запястье. Санни не вздрогнул.
– Легенда гласит, что на этом пляже есть человеческие останки.
Это была наша вторая неделя в городе. Мы с Филиппом наконец-то закончили разгружать коробки, и я была не в настроении слушать небылицы.
Я попыталась вырвать у нее свою руку, но она вцепилась сильнее. Санни, с его проницательностью и неистовыми навыками сторожевого пса, тоже не помог. Ему понравилась энергичная женщина, и он предпочел терпеливо сидеть у ее ног, вгрызаясь в предмет, который, возможно, был частью легенды.
Она продолжила вдаваться в детали ужасной истории сильного урагана 1935 года. Рузвельт послал ветеранов построить шоссе, соединяющее Ки-Уэст с Майами, и они трагически погибли в сильном шторме.
– Ужасающие последствия, – продолжила она – Несчастные люди, без охлаждения, без транспортировки… не было возможности похоронить их должным образом. Единственным выходом было сжечь тела.
Как я ни старалась, мои ноги были неспособны увести меня от Либерти Скотт. Ее история приковала меня к земле.
– Я думаю, что скелеты этих несчастных время от времени выносит волнами на берег.
Я нагнулась и стала рассматривать то, что свисало из пасти Санни.
– Напугала тебя, да?
И тут она разразилась смехом.
– Это что, была шутка? – спросила я.
Она заглянула своими прозрачно-голубыми глазами в мои.
– Разве можно шутить над чем-то подобным? Легенда гласит, что эти разгневанные люди разбушевались на небесах и пригнали Ирму в наши края. Восемьдесят два года спустя.
Вскоре я узнала, что Либерти родилась и выросла на лоне соединенных островов и была известна, тем, что делилась их преданиями. В тот первый день Либерти развлекала меня длинным гобеленом, который лег в историю острова. Она рассказала мне, что в Исламораду тянет разных людей, но у них всех есть что-то общее: чувство близости к великолепию природы, глубокое уважение к сокровищам земли и, конечно же, к Джимми Баффетту. Мне нравилось думать, что я влюбилась в эту часть страны, взглянув на нее радужным взглядом Либерти, но чувствовала, что это еще не все.
* * *В поле зрения появилось обособленное здание, напоминающее очаровательный коттедж, и я повернула дверную ручку. Несмотря на то, что я опоздала, по коридору разнесся жизнерадостный сумбурный голос Либерти. Несмотря на попытки шокировать меня своими странными, жуткими историями и пугающими легендами, она взяла меня под свое крыло, и я всегда буду ей благодарна.
Те, кто не понимал Либерти, легко могли бы назвать ее «умалишенной» или «чокнутой». Санни она понравилась с самого начала, а это всегда для меня что-то значило. Мое тело расслабилось, когда я вспомнила о том дне и обо всем, что она мне открыла. Либерти утверждала, что может помочь с аллергией на миндаль, и я перестану жить в страхе, и настояла на том, чтобы я позвонила ей на следующий день. Я это и сделала.
Я заметила один из наших знаков, свисающий с доски объявлений в зале ожидания: «Из соображений уважения к людям с серьезной аллергией, пожалуйста, не приносите еду или напитки в нашу клинику и воздержитесь от использования духов или лосьонов с сильным запахом». Я вставила канцелярскую кнопку в хрустящую бумагу и разгладила края.
Клиника была первым и единственным центром лечения методом NAET в Исламораде.
Я узнала, что люди как активно критиковали, так и серьезно обсуждали метод по избавлению от аллергии имени Намундрипад. Критиковали и саму Либерти, но, поскольку я прошла эту программу, то имела все права защищать ее действенность. Сделав запрос в Google, я прочитала, что NAET лечит тех, кто страдает умеренной и тяжелой аллергией, причем неинвазивным и безыгольным методом. Это было совсем не похоже на мой преподавательский опыт с практичной структурой предложений и точными правилами грамматики. Лечение подходило не всем, и я понимала и уважала скепсис людей.
Я никогда не забуду выражение лица Либерти, ее сияющую улыбку, слезы, текущие из глаз, когда она показала фотографию бывшей пациентки, впервые пробующей праздничный торт. Ребенку было двенадцать. Множество сильнейших аллергий исключили из ее жизни шоколад и глазурь. Я удивлялась, что за сила притягивает нас, столь разных и чуждых, друг к другу и по каким принципам она работает. Но все же я угодила в собственную ловушку, когда Либерти предложила мне работу в ее офисе.
– Ты можешь какое-то время поработать моим помощником, – сказала она однажды на пляже, когда мы направлялись к своим машинам. Вечернее небо было так красиво усыпано звездами.
– Просто на время, пока у тебя не появится преподавательская вакансия. Я хорошо справляюсь со своей работой, Шарлотта, но я крайне неорганизованная. Держу пари, ты смогла бы привести мой офис в порядок, верно? Это будет на высоте!
Когда говорила, она жестикулировала активно руками:
– Шарлотта, тебе понравится!
Хотя я скучала по преподаванию и общению с учениками, Либерти Скотт была тем человеком, кому я не могла отказать.
* * *Была пятница, и до двух часов мы не принимали пациентов. Обычно я приходила к часу, но сегодняшний день был исключением. В клинике лечили не только аллергию. Либерти практиковала иглоукалывание и утверждала, что лечит дисбаланс веса, бесплодие, тревогу и хронические боли. Она также исповедовала идею о том, что ничего не пропагандирует. Метод NAET был ее «личным решением», а восточная и западная медицина, «вместе взятые, могли быть очень эффективными».
Устроившись за столом, я включила компьютер и радио. Только мои пальцы прикоснулись к клавиатуре, как раздался пронзительный голос Либерти:
– Сегодня днем придет какой-то парень, Бен, со своим сыном. Он сказал, что это ты его направила?
Глава 8
Май 2016, прошлое
Канзас-сити, штат Миссури
Мама однажды сказала мне, что уважающая себя девушка никогда не выйдет замуж за того, с кем она переспала на первом свидании. Если еще точнее, она сказала: «Не будь такой девушкой. Если он так легко переспал с тобой, он, вероятно, также поступает и со многими другими».
Я была взрослым человеком со своим собственным пониманием ограничений, но, надо признать, я все-таки оказалась в постели с Филиппом на нашем первом свидании, хотя я вряд ли назвала бы это свиданием. Ключевое слово здесь в постели.
Он появился у моей двери, его покрасневшие глаза были затуманены поволокой страсти. Солнце уже поднималось, и его лучи превращались из нежных в палящие. Жгучее желание прикосновений. Жгучая жажда слиться воедино и больше никогда не расставаться.
Его телефон с громким грохотом упал на кафельный пол, и мне казалось, будто я вижу свое отражение в треснувшем стекле, и каждый осколок словно кричал мне: «Спасайся!».
* * *Он перешагнул через разбитый телефон и взял меня за руку. По одежде Филиппа нельзя было сказать, что он собирается на самолет. Он был в выцветших синих джинсах и тонком свитере цвета металлик. В Миссури почти наступил июнь. Температура поднималась за пределы нормы. Ладони Филиппа были вспотевшими, он дышал как человек, который куда-то спешит. Я огляделась, рассчитывая увидеть на полу его чемодан. Это ведь было прощание. Он пришел попрощаться перед тем, как отправиться в аэропорт. Но чемодана не было.
– А как же твой рейс? – нервно осведомилась я, когда он сделал со мной несколько коротких шагов в направлении кровати.
– Это то, что я думаю? – спросил Филипп.
Мое дыхание тоже участилось. Его вопрос сбил меня с толку. Я чувствовала, как смущение окрашивает мою кожу в пунцовый цвет.
– Сто лет не видел подъемной кровати.
Он ошеломленно оглянулся.
– О, Чарли, я не должен здесь находиться.
Я была слишком поражена, чтобы говорить. Филипп был в моей квартире!
– Джентльмену неприлично находиться в женской спальне.
Он повернулся, чтобы уйти, но ко мне вернулся голос.
– Все наоборот, – подхватила я взволнованно.
Включился кондиционер, но даже его громкий звук не мог заглушить мое желание.
– Это леди не следует находиться в спальне мужчины.
Он посмотрел на кровать, а затем на меня. Моя тонкая белая майка подчеркивала те части тела, которые я еще не была готова ему показать. Он нетерпеливо наблюдал, как я стягиваю вниз ткань майки, чтобы прикрыть живот. Одну руку он положил на мою, другой – притянул меня за затылок. Его губы коснулись моих, и я прошептала:
– Может быть, я не леди.
Мы целовались медленно, и за его спиной холст пустого неба простирался на многие мили. Я оказалась в ловушке, в шелковистом лабиринте, из которого я не могла сбежать. И не хотела. Не знаю, о чем я думала в тот момент. Я вполне представляла, куда приведет нас поцелуй и соблазн неубранной кровати. В моей голове кружились десятки образов, хотя ни один из них не сравнился с тем, что произошло в то утро.
Филипп отстранился первым, он приобнял меня и повел к постели.
Часы у кровати показывали 7:17. Он заметил, как я смотрю на цифры, и в одно мгновенье снял часы со стены и отбросил их в сторону.
– Я куплю новые, – сказал он сквозь поцелуй, когда я услышала, как часы с грохотом ударились об пол.
– Ты ведь сейчас должен садиться в самолет…
Он бросил меня на кровать, а раннее солнце осветило его лицо лучом света.
– У меня изменились планы.
Похоже, мне не нужно было беспокоиться о физических несовершенствах, потому что Филипп не собирался раздевать меня, он не собирался делать нас парой в таком смысле. Он обнимал меня, полностью одетую. И мы разговаривали.
– Ты что-то со мной сделала, Чарли Майлз.
Я легонько ударила его кулаком:
– Майерс.
Он сделал вид, что не заметил, и устроился поудобнее под одеялом. Наши тела ощущались, как одно целое, и я прислонилась головой к его свитеру, перебирая мягкую ткань.
– Тебе не нравится, когда я зову тебя Майлз?
– Нет.
– Все называют тебя Майерс. Я не хочу быть как как все.
– Это мое имя, мистер Стаффорд.
– Имена можно изменить.
Он улыбнулся.
Это станет одним из моих самых ранних воспоминаний о Филиппе. Его странное чувство юмора. Он был мужчиной, который меня заинтриговал интеллектуально.
Кем-то, кто, как мне казалось, разделял мои страдания и умел скрывать самые тяжелые чувства. Мы обнимались, не обращая внимания на время и предстоящую неотложную поездку Филиппа.
Это было одно объятие, которое продлилось четыре дня. Четыре дня изучения мыслей, а в конечном итоге и тел друг друга. Мы говорили о его работе, о компании, которую они вместе с Меган поставили на ноги и которой теперь управляли на международном уровне.
О покупке и продаже убыточных предприятий с имуществом и землей и о превращении их в жизнеспособные компании, в которых работают тысячи человек. Пока мы не дошли до более глубоких тем. Его успех и осторожный путь, который он избрал для его достижения, если подвести итог. Но Филипп представлял собой нечто гораздо большее, чем его победы.
Например, Филипп плакал, когда пел национальный гимн на спортивном мероприятии. Я знала об этом, потому что видела его на матче Роялс. Мы обсудили это позже за барбекю, после того как я напомнила ему, что в Канзас-Сити одни из лучших ребрышек в стране.
– Есть что-то удивительно патриотичное в том, чтобы стоять плечом к плечу с товарищами, положив руку на сердце. Гордость. Это просто прекрасно.
– Ты же британец, – напомнила я ему.
– У меня есть сердце, Чарли. Оно многое слышит. Многое.
Это объясняло также и то, почему он посещал клубы для подростков почти в каждом городе своего маршрута. Там он обедал с детьми, играл в баскетбол и обсуждал их будущее. Для него эти дни были столь же вдохновляющими и мотивирующими, как и для самих детей.
– Из-за своего бизнеса я мотаюсь по всему свету, Чарли. Как бы вычурно это ни звучало, но везде преобладает бедность. Ни в одной стране, которая отвергает нуждающихся, нет очарования. Я могу тратить на все это огромные деньги, но этим детям нужны люди, на которых они могут равняться, те, кто в них верит. Это куда более продуктивно.
Я наклонилась ближе:
– Держу пари, женщины находят тебя невероятно притягательным, когда ты так говоришь.
– Большинство, да, – сказал он, кусая кукурузный маффин.
– Именно так я отношусь к своим ученикам. Поэтому я и призываю их читать. Это бесплатные каникулы, возможность посетить места, в которых они никогда не были, и, возможно, никогда не смогут побывать. Чтение обогащает их словарный запас, учит лучше писать и говорить. Это мой посильный вклад в то, чтобы изменить мир к лучшему.
Возможно, он этого не замечал, но я точно знала, что теперь мы помогаем нуждающимся детям во многом из-за нашего неполноценного детства. Когда-то мы были такими же детьми.
– Вот это точно сексуально. Ты собираешь волосы в пучок на затылке и надеваешь очки как у библиотекаря? Держу пари, что некоторые парнишки влюблены в тебя по уши.
Боже, каким же он был привлекательным, когда был бодрым… Я погладила его щеки пальцами, испачканными в барбекю, а он их поцеловал.
– Мне нравится, что ты заставила меня ждать, Чарли. Сколько времени тогда прошло? Два дня? Три? Он поднял пальцы в подтверждение своей точки зрения. – Была еще лишь одна женщина, которая заставляла меня ждать, и я на ней женился.
Наташа.
Я слушала, как он говорил о ней, вытирая лицо салфеткой.
Я представила себе супермодель, на фоне которой мои недостатки становились еще заметнее.
– Она жила по соседству с нами. Раньше я пытался наблюдать за ней в окно. Мы безумно влюбились друг в друга после того, как одним летним днем она выстрелила в меня пальцем. Мы поженились в восемнадцать. Развелись в двадцать два. Мы до сих пор разговариваем каждый день.
Когда я слушала их историю, у меня по спине стекал пот. И он не был вызван палящим на меня солнцем или острыми ресторанными приправами.
Он был вызван чем-то другим.
В глазах Филиппа блеснул огонек, как будто он уличил меня в какой-то неотесанности. Но мне было чуждо чувство ревности.
– Тебя это беспокоит? – спросил он.
– А должно?
– Это она бросила меня, – сказал он, – А не я ее.
Его признание повисло в воздухе.
– Я уже не влюблен в нее, – продолжил он, – если вдруг ты об этом подумала.
Я не знала, о чем я думала, но понимала, что хочу услышать больше.
– Она замужем. Пятеро детей и муж-врач.
– Что произошло?
– То, что и всегда, – сказал он, сжимая мою руку и ведя меня через переполненный внутренний дворик. – Ожидания…
В моей голове роились вопросы о Наташе и их неудавшемся браке, но Филипп думал кое о чем другом. О мороженом. Он привел меня в диковинный магазин, известный своими вафельными рожками, где он заказал клубничное мороженое, а я – с кусочками мятного шоколада. Он сказал:
– Ты знаешь, что люди, которые выбирают клубнику – отличные любовники?
Я проглотила холодный кусочек и закатила глаза.
– А еще они интроверты и полностью преданы любимым.
Он взял мою руку.
– А как насчет мятной шоколадной крошки? – спросила я.
– Ты действительно хочешь знать, Чарли?
Я с готовностью кивнула.
– Любители мяты обожают поспорить.
– Это я-то?
Я пританцовывала вокруг него, мороженое стекало с моей руки, сарафан развевался на ветру.
– Я не спорила, когда ты заявился в мою квартиру.
Он взял в руки свой новый телефон и поискал в Google статью о мороженом.
– Вот, послушай, – сказал он. – Любители мяты демонстрируют амбиции, уверенность, бережливость и склонность к спорам. Они не успокоятся, пока не обнаружат потускнение на серебряном подносе.
Я потянулась к телефону и выбрала клубнику: «Любители клубники обычно терпимы, преданы и замкнуты… Поклонники ягодного вкуса также логичны и вдумчивы».
– Здесь нигде не говорится, что они хороши в постели, Филипп.
Филипп убрал стекавшее мороженное губами с моего подбородка. Маленький мальчик и девочка, проходившие мимо со своей мамой, захихикали, и мы рассмеялись в ответ. Мы были так счастливы – я и этот незнакомец, которого я встретила всего несколько дней назад.
– Теперь я знаю, что ты интроверт и сексуальный любитель клубники, но я понятия не имею, куда все же ты должен был улететь в то утро, когда появился в моей квартире. Ты собирался домой?
– Дом, – пожал он плечами, притянув меня к себе, когда мы шли к художественному музею. – У меня нет места, которое я бы назвал домом. В отличие от тебя, Чарли. Как тот дом, который у тебя здесь с мамой.
Мама звонила мне не меньше ста раз после того, как получила от меня загадочное сообщение: «Я знаю, что ты загадала. Думаю, это сбылось».
Моему взору открылась нижняя часть айсберга, и вот уж где все было на славу запутано.
– Я нахожусь в разъездах, Чарли. Постоянно. Я никогда не привязан к одному месту. В Англии у меня не осталось семьи, и я постоянно в пути. Меган такая же. Никаких корней. Никаких привязок. У нее есть девушка в Бостоне, так что полагаю, там и есть ее дом, как ты его называешь. У нас есть бизнес, который мы должны поддерживать.
Если бы я была настоящим любителем мятной шоколадной крошки, я бы заметила предсказуемое потускнение его образа, но этого не произошло. К тому же, меня охватило знакомое чувство. Меня обволакивало едва зародившееся увлечение.
Пострадавшие видят только то, что хотят видеть. Мы шли дальше по многолюдной улице.
– Знаешь, я ведь тогда подумала, что она твоя любовница.
– Наверное, поэтому ты и засунула язык в глотку того парня, как там его зовут?
– Даниэль, – подсказала я ему. – Ты все правильно понял.
– Конечно, понял, Чарли, – он обнял меня крепче. – Они с Микой вместе уже много лет, но это могло бы стать отличным сюжетом для сериала.
Мы смеялись, пока он не вернулся к теме своей занятости, объясняя, что его компании для него как дети.
– Каждое место – это дитя, за которым нужно ухаживать.
– У тебя правда нет дома? – снова спросила я с вопросительным выражением лица.
– Нет.
Он ждал моего ответа, а я, открывавшая его разные стороны, гадала, что делать с этой.
На нем была бледно-синяя рубашка и белые хлопковые брюки. После пары дней наших прогулок по городу и пикника в парке в послеобеденное время его кожа порозовела.
У меня возник угрожающий вопрос. Его жуткая вездесущность не давала мне покоя.