Ступа: «Я был на системе. Мне нужны были деньги, и я работал, мне было всё равно, где брать и что брать. Как-то шёл по центральному рынку между рядами и увидел хорошую кожаную женскую куртку на манекене, прикинул, что быстрее получится взять её вместе с манекеном. Я схватил его под мышку и стал отходить, и тут до меня дошло, что свернуть это всё и спрятать за пазуху, как обычно, не получится. Мне почти удалось выйти с рынка, но тут барыги очухались, поняли, что я не их коллега. Я тогда чудом спасся от серьёзных побоев».
Когда совсем прижимало, то на продажу шёл неприкосновенный запас – личная коллекция атрибутов Великой Отечественной войны.
В 1997 году сел на систему и Ростислав.
Ростислав Терехов: «После развода у меня часто стали случаться запои, и я решил закодироваться. В 97-м я стал часто тусить с Костиком и его компанией, алкоголь мне было нельзя, и я решил попробовать то, что принимали они».
И без того нечастые репетиции прекратились. В начале 97-го записали лишь одну песню – «Негр», она тоже вошла в сборник «Машины». После записи барабанщик и гитарист покинули группу. Однако ещё одно выступление в 97-м всё же состоялось.
Ростислав и Константин тогда прогуливались со своими девушками по городскому парку. Тут немного отвлечёмся от темы, расскажем об отношениях Костика с противоположным полом.
Хорошим девочкам нравился плохой мальчик, поэтому он никогда не испытывал недостатка в женском внимании. Достоверно известно, что он любил по-настоящему некую Елену (я пытался её найти, но не удалось). Но из-за образа жизни Костик никогда не был женат и потомства, насколько известно, не оставил.
Так вот, гуляли, значит, Ступа с той самой Леной, Рост, его девушка Таня, их боевая подруга-амфетаминщица Роксетка, а в это время на летней сцене проходило очередное рок-мероприятие.
Кто-то из организаторов заметил компашку и, здороваясь, предложил выступить. «В принципе, можно», – согласились ребята. Костик к тому времени уже умел играть на гитаре, нужен был только барабанщик для поддержания ритма, его одолжили у одной из групп-участниц.
Вышли, отработали свою короткую программу, а в конце решили исполнить недавно отрепетированного «Негра». Как только ребята сошли со сцены, к Ступе подошли два омоновца и спросили: «Ну что? Хорош тот мент, который мёртв?» Ступа ответил, что да, мол, в песне же так поётся, значит, так и есть, и тут же получил несколько сокрушительных ударов. Друзья даже не поняли, что произошло, увидели лишь истекающего кровью Костика с тяжёлой черепно-мозговой травмой.
В 97-м умирает мать Константина. Он очень переживал, но на похороны, мягко говоря, опоздал, были дела «поважнее». Возможно, именно эта ситуация повлияла на решение Костика завязать.
Он закрывается дома и какое-то время держится, отказываясь от всех предложений прогуляться, пока не зашла Роксетка и не спросила: «Ступа, поедешь в Москву на концерт “Моторхед”?» Против такого соблазна Костик устоять не смог, и они поехали. На концерт, правда, так и не попали. Вместо этого Костик ввязался в драку, когда кто-то оскорбительно высказался в адрес его подруги.
Потом они познакомились с ребятами – любителями винта и затусили с ними, на две недели выпав из реальности.
Тем временем кассеты с записями потихонечку расползалась по Микрону и за его пределами, дворовые исполнители охотно делились аккордами. «Ночная трость» становилась всё более популярной в Орле группой.
В 98-м проявил активность старый знакомый, барабанщик Сергей Дадонов. Он решил организовать репетиции и выступление на фестивале «Рок против наркотиков – 98». У Костика как раз родились свежие тексты – «Лёд и ветер», «Пушистый хвост», «Ночная трость». Эти композиции были исполнены на фестивале и запечатлены на видео, студийной записи сделано не было.
Ростислав решает в корне изменить свою жизнь и уехать работать в город США («Город США» – юмористический репертуар Константина и Миши). Перед концертом ему нужно было заехать в московское посольство США для получения визы. На собеседовании у Роста началась сильная ломка. Рост переживал, что сотрудники посольства, заметив это, откажут в визе, но в итоге он её получил, а вот рубли, которые не успел обменять, обнулились, и все планы рухнули.
В 1999-м состоялось ещё одно выступление Константина Ступина на Оrel butchers party с Павлом Чечуриным на басу и Думбой из группы «Паралон» на барабанах (ныне более известный как Доктор Роганов, барабанщик «Адового мужика»). На этом концерте впервые прозвучала песня «Секрет», окончательный её вариант войдёт в посмертный альбом «Ремесло». Концерт снимался на видео, но сохранилось оно у кого-нибудь или нет – пока не известно.
Константин менять свою жизнь не планировал, но она изменилась. Он вскрыл челночный пикап, загруженный шмотками. Добыча была солидной, но нужно было по-быстрому сбыть товар, поэтому всё отдавалось за бесценок, многое раздавалось просто так. Немудрено, что правоохранители без труда вышли на след.
Костика вызвали на допрос. Следователем оказалась девушка. Константин включил на максимум своё обаяние и магию, уверив, что обязательно явится на суд по повестке. Его отпустили под подписку о невыезде.
Выйдя из отделения, Костик решает: нужно валить. Но куда? И где взять денег на билет? Зашёл домой, и тут же зазвонили в дверь. Не успел, подумал Костик. Но у порога оказались молодые панки, начинающая группа «Эйфория». «Ступа, – спрашивают, – не знаешь, у кого можно купить гитару недорого?» «О, ко мне вас направили сами боги», – ответил Костик и продал им гитару, взятую у знакомого поиграть.
Деньги есть, но куда ехать, раздумывал Ступа, стоя в очереди за билетами, и вспомнил друга детства по пионерскому лагерю Илью Аболмазова.
Илья переехал жить в Краснодар и рассказывал, что его отец работает в каком-то ДК. Денег на билет хватило, и Костик благополучно прибыл в Краснодар, осталось только обойти все ДК и поспрашивать – работает ли у них Аболмазов.
Таким необычным образом друзья детства встретились.
«Но я хотя бы попробовал это сделать, черт побери!»
Илья оказался творческой личностью – поэт, художник, музыкант и всё такое.
Илья Аболмазов: «Познакомились мы со Ступой в 82-м примерно, ещё до поражения подростковым онанизмом, в пионерском лагере “Кристалл”. Лопоухий и шелудивый мальчик привлёк моё внимание. В 90-е я тоже занимался музыкой, в Орле тогда ей не занимались только глухие безногие собаки. Но со Ступой я не сотрудничал, если не считать сотрудничеством то, что он мне иногда показывал свои тексты, а я его подбадривал фразой "Ты что, дебил!", после чего он переделывал их до более-менее вменяемых».
В Краснодаре друзья занялись совместным сочинительством, так появились такие вещи, как «Папа Карло», «Крошка Мегги», «Доктор Павлов», «Чёрный байк», «Кровавая осень». К рассказу Ильи мы ещё вернёмся, пока обратимся к воспоминаниям ещё одного свидетеля тех событий.
Иван Жалнин: «Что рассказать? Как он колбасу в магазинах тырил и обменивал её на рынке у бабушек на палёную водку? Мы с товарищем решили создать группу и повесили объявление на рок-магазине о поисках басиста для игры в ВИА в стиле "эх пойдёт". Вот так нам и нашёлся Ступа. Димон-Литровый приходит, говорит, басера нашёл. Ну вот, пошли пива попили, поговорили и через день-два уже на флете у меня стали пытаться что-то лабать – мы свои песни сыграли, Костя свои. Мы в восторге были, так и появился коллектив "Браунинг & Мауzер". Жил он сначала у Ильи Аболмазова, татуировщика из Орла, снимали они комнату у деда, которого называли Дон Мефисто, потом вроде пропал на месяц – где-то в Адыгее за чьей-то дачей присматривал, там и жил, потом на Горогородах у кого-то.
Песня “Чёрный Байк” появилась при мне. Нам предстояло выступить в мотоклубе, и Костик принёс этот текст, мы сыграли её, но байкеры прогнали нас со сцены, посчитав, что это стёб над ними.
Ещё, помню, делали песню про Майкла Джексона, про папу Карло и Буратино. А расстались так: Ступа взял у меня поиграть электрогитару, в общем, после этого я его больше и не видел. Поначалу я расстроился, но потом подумал, что мало ли, закрыли его или хз, короче, я на него не в обиде остался в итоге, но связи больше не было».
Нетрудно догадаться, что гитара, о которой говорит Иван, была успешно продана, а на вырученные деньги Константин вернулся в Орёл.
Илья Аболмазов: «В Краснодаре Ступа занимался спортом, вы не поверите, но каждое утро он пробегал по четыре километра, потом брусья и турник. Голова у него прояснилась, плюс, хотя и под моим давлением, был посажен за книги, что и послужило толчком к его творчеству, хотя бы он узнал много новых слов. Потом было четыре месяца жизни на побережье, много веселья и смеха. Как признавался впоследствии Ступа, это было лучшее время в его жизни, да и в моей тоже. А потом меня прикрыли, и Костя уехал в Орёл, где без надлежащего контроля пустился во все тяжкие, поймал роковой недуг… а, в манду! Сейчас мне 50, и я скучаю по Косте, он товарищем был охуительным.
Вот случай на побережье: сентябрь, утро, просыпаемся мы в палатке часов в шесть, великолепное утро, солнце ещё косо бьёт через листву кавказского леса, а мы, позёвывая, выходим к домику, где обитают местные рыбаки, этакие мужички-лесовички, их уже нет, ушли в море. “Ну что, Костя, надо позавтракать”. – “А что у нас есть?” – “Десяток картох есть”. – “Ну так и славно”.
Глядим, на пороге рыбацкого домика стоит ведро, полное каких-то грибов белого цвета, с виду как поганки. “Костя, – говорю я, – эти-то лес знают, говна не соберут, позаимствуем, с картофаном-то оно ого-го как славно получится”. Развели огонь и приготовили себе завтрак. Поели и сидим на бревне в наслаждении, практически как буддисты, слов нет, тихо перевариваем эту вкуснятину.
Тут приходит рыбак: “Здорово! Что, проснулись?” – и с этими словами шварк ведро на помойку. Мы как-то переглянулись и спрашиваем: “А чего это ты, Митя, грибы-то выбросил?” – “Да хер его знает, кто-то поганок насобирал, полгриба – верная смерть”. Мы опять переглянулись, потому как только что покушали четыре на двоих. “Да ну на хуй, – сказал рыбак. – Да вам пиздец! Давно?” – “Да только что!” “Сейчас”, – сказал рыбак и скрылся в доме.
Мы, побледнев, рассматривали один другого, и напомню, утро, божья роса, а нам вроде как хана, нет слов, чтобы описать это ощущение. Тут выходит Митя с канистрой керосина и наливает нам по кружке: “Пейте, сукины дети, не дай бог сдохнете ещё прямо здесь!” Одним словом, вылакали мы эту канистру, рвало так, что аж радуги появлялись, но остались живы.
Всё это происходило между Бетой и Прасковеевкой, в 50 километрах от Геленджика.
Вот ещё история: повадились к нам лазить соньки, вроде крысы, но хвост как у белки. Тогда я, как главный зверолов, придумал для них ловушку: возле опорного столба горизонтально вешается баклажка, в дальнем конце приманка, когда сонька лезет туда за вкусняшкой, центр тяжести нарушается, и баклажка опрокидывается вместе со зверьком, который сидит в ней мордой вниз, а жопой вверх и вылезти не может, собственно, и все. Ступа придумал их обдирать и засаливать, как засаливают тарань.
Сушил он их вдоль дороги, по которой туристы ходили на водопад. Сначала я думал, что он пытается так отпугнуть людей, чтоб они лишний раз медитации не мешали, но он нашёл им ещё одно применение.
Как-то, придя в Бету, мы заглянули в пивной ларёк, заказали по паре пива и стоим такие невозмутимые, прихлёбывая пиво и мирно беседуя о будущем человечества. Баловались философией, что греха таить! Помимо нас были ещё несколько мужиков за соседним столиком, они что-то буровили между собой, и один из них вытащил рыбу и побил ею о стол, чтобы легче чистилась. И вот тут Ступа вытаскивает из кармана сушёную соньку и тоже начинает лупить ею о стол, эффект был… Мужики засобирались и вскоре ушли, а Ступа, глядя на бармена, впился зубами в тушку, это с его-то внешностью. Произошёл небольшой коллапс у продавца, а Ступа потребовал ещё пива и чтобы холодного! Впоследствии мы задружились с этим малым, и он даже отпускал нам по кружке бесплатно. Надо добавить, что и вид у нас был шикарный: мы были одеты в кимоно, Ступа в чёрное, а я в белое, это и была наша повседневная одежда. На ногах были сандалии, причём самые дешёвые, а море выбрасывает на берег кучи этого говна, но я запретил Ступе ходить в разных, чтоб внимания не привлекать, хотя потом мы и начали разгуливать в кимоно, но это не для красоты, оно удобно.
А вообще, вскоре нас уже знали все, что в Бете, что в Кринице, мы адекватно, ну и с нами адекватно, а в этих местах странных людей большое множество, а так как мы и на язык были востры, то к нам привыкли и считали за своих.
Единоборствами я увлёкся ещё в Орле, это было модно у бандитов. Я был дружен с одним авторитетом – Платоном.
Там в горах мы тренировались, у Костика тоже была тяга к боевым искусствам. Каждое утро, после душа, а душ – это тот самый водопад.
У нас были печатки, и мы по-дружески лупили друг друга вместо зарядки. Потом шли добывать что-нибудь съестное. Это могли быть дары моря – рапаны или крабы. Ступа, кстати, выучился нырять, как ихтиандр, за полчаса налавливал их полный пакет, и это правда трудно!
Это отступление, дальше, приехали из Москвы человек тридцать, вот именно каратистов, с их гуру. Расположились они неподалёку в палатках и давай заниматься, медитировать и читать мантры и провоняли всю окрестность благовониями. Это соседство нам было не очень. Мы жили уединённо, в тиши, а тут 30 человек, да ещё с прибабахом. Надо было как-то поддержать свой статус хозяев этого ущелья, и тогда мы сделали вот что…
Утром мы, как обычно, позанимались. А эти были на горе, и сверху они могли нас видеть, как на ладони. После мы зашли за дом, из досок рыбачий домик, где нас уже не видно, и начали производить специфический шум. Я бил бревном в стенку домика, а Ступа при каждом ударе издавал дичайший вопль "кия-я-я". Короче, грохот на все ущелье – ребята занимаются. Так вот, после этого вся эта московская тусовка по струнке ходила.
Туда, в горы, мы даже взяли с собой грушу килограмм, наверное, в двадцать, и мы все это пёрли с собой. Да там даже сесть нельзя было, такой вес – посуда, инструменты. Сядешь, без помощи не встанешь, реально. Мы в два этапа прошли 8 километров по берегу, с ночёвкой. Даже двуручная пила, и та была, мы шли, вообще, очень серьёзно, как древние японцы.
Горы рядом с Краснодаром, два часа – и ты среди них, а они существуют миллионы лет, и я познакомил Костю с этим ощущением.
В Краснодаре есть такой район, Затон, мы там снимали частный дом, бегали по утрам. Ступа потерял эти фотографии, он же накачался и был здоров как бык, реально, Ступа был мышцатый, так что и гопота побаивалась нас задевать.
Там, на Затоне, есть громадное дерево, тополь, обхватов в восемь, чудовищное дерево, и возле него мы поклялись, что поедем в горы и поймём наконец, что нам делать в этом бестолковом мире, и я сказал: давай год проживём всего-то, ведь, гляди, уже по тридцатнику, а мы пни пнями. И Костик согласился.
