Пирамиды в джунглях. Как я копал города майя

01 Из Танаиса в Блю-Крик, или, Как Кош попал В археологию

С чего начать? «В молодые годы Кош копал древний греческий город под Ростовом…» Красиво… но… не так! Было Кошу уже четверть века, не студенческий возраст. Не под Ростовым, а в сорока километрах от него – посередине между Ростовым и Таганрогом, на хуторе (станице) Недвиговка (фото I)2. И Танаис3 был не очень древний, да и не совсем греческий.

Но копать – копал.

I Станция Танаис в 1977 году (архив Чеснока-Феди, далее – АЧФ)

Танаис – северный форпост греческой цивилизации на месте впадения тогдашнего Дона (нынешнего Мертвого Донца), в Меотское озеро (ныне Азовское море). Потому и назывался «Танаис» – от греческого «тана», вода4. Его упоминал сам Страбон!

Греки основали Танаис в III веке до н.э. как большую факторию для обменов со «степью». Донец был глубже, и Танаис был портовым городом, к нему подходили галеры, идущие аж из Крыма, из Черного моря. В третьем веке н.э., его разрушили готы (родом отсюда), и эти-то, поздние слои третьего века, копал Кош в составе экспедиции МГУ.

Подвалы города были засыпаны остатками горящих крыш и стен при пожаре во время штурма и разграбления, и там сохранилось значительное количество артефактов. Что там люди хранили в подвалах? Обычно артефакты находят в могильниках, в городищах их не так много. Все, что лежало на поверхности или в домах, давно подчищено, если только это не завалило пеплом Везувия. Но не в Танаисе. Кто-то из археологов даже назвал Танаис «одним огромным складом», так что артефактов в подвалах осталось много, пусть даже город и разграбили. Впоследствии город восстановили, но подвалы так и не разгребли.

Ia Местоположение Танаиса между Ростовым и Таганрогом (карта Яндекса)

Сгоревший город был не очень-то древним, третий век н. э. Ту хум хау, как говорится. Он был уже и не очень-то греческим. Греческой в нем была только элита, а населяли его танаиты – потомки греков и меотов, сарматов и прочих. Типично для города фронтира.

В 1980-х годах Танаис уже был археологическим музеем-заповедником (первым в СССР!), и возглавлял его бессмертный директор Чеснок. Чеснок был гением этого места. Он, фактически, спас Танаис от окончательного разрушения местными жителями (те издавна добывали там кирпич, используя развалины как каменоломню, как это часто бывает) и превратил его во впечатляющий региональный аттракцион.5

На вид Чеснок не был ни интеллектуалом (хотя и оставил вполне приличные воспоминания), ни харизматическим лидером. Но у него определенно были организаторские способности. Скорее, он производил впечатление крепкого хозяйственника, этакого «местного мужичка-себе-на-уме».

Задача у Чеснока была не простая. Не просто Танаис был первым археологическим музеем-заповедником в СССР, но и местом активных археологических раскопок. Чеснок не только оборонялся от местных жителей, растаскивающих даровые древние кирпичи на свои хаты, не только поддерживал музей в достойной форме для приема посетителей, не только вел работы по консервации и реставрации памятников, не только разруливал скандалы с пригретой им в заповеднике местной творческой богемой, но еще как-то кооперировал с капризными археологами6.

Ib Схема археологического заповедника Танаис, с желдор станцией (карта Яндекса)

Копали в заповеднике летом, в каникулы, так как основная рабочая сила состояла из студентов-практикантов и добровольцев. Здесь работали Нижне-Донская экспедиция Института Археологии АН, а также разные университеты. Прежде всего, разумеется, ростовский (Пед и РГУ), затем владимирский Пед, но была и многолетняя делегация самого МГУ, много лет возглавляемая историком Дэгой.

Трудно рассказывать о ранней истории московского отряда. О ней почти не осталось мемуарно-архивных материалов. Подобно тому, как мы игнорировали Чеснока, Чеснок игнорировал нас. В довольно обширных воспоминаниях он много пишет о Шелове, Арсеньевой, РГУ, и даже поляках и немцах – но ни слова о Дэге и МГУ. Как будто их и не было. Возможно, московский отряд внес не такой уж большой вклад, но все же, позвольте! Он был!

Московский отряд находился в слепом пятне исторического видения руководства заповедника. Еще одно доказательство – недавняя публикация фотоархивов Чеснока, во многом – дело рук его пресс-секретаря Ольги («Феди»).7 Тысячи фотографий, восходящих еще к 1960-м года, сотни фотографий личного круга самого Чеснока, ростовской богемы в заповеднике, отцов-основателей и «великих» (вроде Арсеньевой), работы ростовских реставраторов и архелогов, владимирского отряда – и, может быть, два-три десятка фото «москвичей» (в том числе, конечно, несколько фото Дэги и его «лейтенантов»).

«Камера заповедника» нами не интересовалась. «Глаз заповедника» нас не видел8.

Во многочисленных мемуарах ростовских поэтов «заозерной школы» и литературе о них также трудно найти что-то об археологах вообще, а тем более о москвичах. Сейчас Танаис достаточно популярен, в региональных сетевых ресурсах появилось немало мемуарных материалов о сотрудниках Нижне-Донской экспедиции и РГУ. Есть даже записки польских археологов, работавших во второй половине 90-х годов. Есть записки студентов МГУ о сезонах 2000-х годов. Но практически ничего о 70-х и 80-х годах прошлого века. Почти ничего об этом периоде жизни руководителя студенческой практики МГУ Дэги (ныне солидного профессора-востоковеда).

II Молодой автор на пороге своей палатки с лагерным котенком в руках

Настоящие записки, разумеется, не о Дэге. Кош не ставит задачи восполнения какого-то «пробела в истории». Эти записки – о том, как автор попал в археологию и что он там увидел. Но Дэгу не обойти на этом пути. Он играл важную роль в формировании микроклимата экспедиций и тем самым, их волонтерской компоненты.

Конечно, ни сам историк-востоковед Дэга, ни тем более, его студенты, не были профессиональными археологами, но они копали. Дэга вряд ли имел раскопочный «открытый лист»9, и скорее всего, работал «под Арсеньевой», руководителем Донской экспедиции10.

Как правило, профессора руководят экспедицией в целом. Экспедиция может состоять из нескольких подразделений: разведки, камералки (лаборатории), съемки, бригады местных рабочих, и наконец (самое главное) нескольких раскопов. Раскопами командуют «лейтенанты». (А на хозяйстве сидит завхоз.) В данном случае, Дэга командовал несколькими начальниками раскопов и камералкой, так что был скорее «полковником». Таких полковников у Арсеньевой было несколько, так что ее скорее можно назвать генералом. Это была большая экспедиция.

Зачем все это было нужно Дэге? Дэга и его коллега в начале 1970-х внедряли статистические методы в историческую науку, в частности, анализ керамики. Танаис, большой портовый город, где подвалы еще хранили склады древних амфор, был важным российским источником греческой керамики (не забудем, что Крым тогда был уже украинским). Ее можно было пощупать и описать детально. Вероятно, так он и стал работать в экспедиции МГУ11.

Не было бы Дэги – не попал бы Кош в археологию.

К Дэге Кош попал «по знакомству». Его приятель и соученик, молодой тогда вьетнамист, и (что немаловажно) ученик Дэги, рассказывал об экспедиции. На робкий вздох Коша о том, что неплохо было бы ему тоже что-нибудь «покопать», тот воскликнул,

– За чем же дело стало! Это проще простого. Поезжай этим летом, я тебя порекомендую!

Кош знает много таких историй. «Вербовка волонтеров» шла обычно через личные контакты (студентов посылали просто так).

Что торкнуло Коша на эту авантюру? Романтика? Интерес к археологии? Хоть убей, не помню. Выпало из памяти совершенно. Кош не представлял, что его ожидает в Танаисе. Отпуска в советское время были большие, денег особо не было. А, да! В те поры за это даже платили деньги. Небольшие, это же не стройотряд. Но поездка окупалась. Ясно одно – весь предыдущий образ жизни и интересы подготовили его к тому, чтобы вступить на этот путь.

Вот так, одним июльским днем, Кош оказался на одном из московских вокзале (кажется, Казанском) в окружении совершенно незнакомых людей. Вот ужас! Хорошо, что Кош ввязался в архитектурный спор с самим Дэгой, так что время пролетело незаметно. Кош даже почувствовал себя в своей тарелке. Кош не умел тогда, да и не особо умеет сейчас, делать смоллток, зато охотно спорил. Дэга, впрочем, это ему запомнил. Он не любил, когда с ним спорили.

Так Кош впервые стал археологом-волонтером.12 Впрочем, слова волонтер тогда никто не произносил. Не то, что его не было, но как-то в русском менталитете нет вот этой западной идеи на все наклеить ярлычки. Если бы кто-то спросил тогда, «а вот этот, Кош, он у вас кто?» то ему бы, наверно, ответили, «ну, это такой Кош, программист из Москвы, он тут у нас». Вряд ли бы сказали, «а это наш волонтер».

Никаких ведомостей, страховок и всего такого прочего тогда не существовало (для студентов, наверно, были). Никаких документов при зачислении в экспедицию не спросили. И таких, как Кош, было несколько. В основном, это были старички – бывшие студенты, которые теперь ездили как волонтеры. По расспросам, подход везде был один – никаких бумаг, покупай билет и приезжай. Деньги платили (если платили) наличкой.

Дэга, безусловно, был (и остается, надеюсь) человеком, не лишенным харизмы, лидером, который объединял вокруг себя людей, просто потому, что рядом с ним хотелось быть. (Впрочем, не всем.) Он постоянно генерил клевый контент. То, что многие приезжали в экспедицию не один год, было не столько следствием интереса к позднеантичным древностям, а следствием атмосферы, созданной Дэгой в экспедииции.

Как выразился один бывший начальник Коша, «я слышал, что в этих экспедициях заводилась компанейщина». Это было именно оно! Это верно и в мировом масштабе. Успех многолетней археологической школы базируется прежде всего на личности ее «профессора». Как правило, эта личность – харизматическая, способная «развести компанейщину».

III Группа Дэги отдыхает от раскопок на фоне реконструированного дома при воротах Танаиса

Отсюда мораль юноше, обдумывающему житье – если есть выбор между равнозначными в академическом смысле экспедициями (или академкредит не важен вообще) – не заморачивайтесь тем, что и где придется копать. «Выбирайте континент», как сказано в эпиграфе. Наведите справки о «профессоре». Окупится сторицей.

Кошу было сказано, что жить придется в палатках, и палатки нужно привозить свои. В те времена палатки стоили прилично, и были только у походников. Своей палатки у непоходного Коша, разумеется, не было, ее пришлось одалживать у знакомых. Палатка оказалась семейная, так что, по приезде, злопамятный Дэга немедленно уплотнил Коша, вселив в нему в палатку одного из аспирантов, тюрколога Олега. Кош безропотно это принял.

Вот так Кош прожил месяц в брезентовой палатке, вдвоем с совершенно ему тогда незнакомой личностью (впоследствии известного специалиста по кочевникам Средней Азии, вот этим самым пресловутым печенегам и половцам), без воды, света и прочих удобств (одно хорошо, палатки ставились на предустановленные деревянные щиты-платформы, а не прямо на землю (II).

Тогда это было норм. Такие были времена.

О, если бы в них вернуться!

* * * * * * * * * * *

Так как Кош ничего не умел, то его поставили просто копать, вместе со студентами-практикантами (III).

Копка в Танаисе была, в основном, двух видов: вскрытие внешнего слоя и углубленная копка в подвале. Кош был задействован в основном на первом виде работ. Культурный слой Танаиса был прикрыт примерно двумя метрами сухой плотной степной почвы, и в нее приходилось врываться, слой за слоем, под палящим июньским солнцем. Сначала вкапываешься на штык, потом совковой лопатой выбрасываешь землю на бортик, а когда он переполняется, выгребаешь землю на носилки, и носишь вдвоем в отвалы (XVII). Поэтому копали в двойках.

Проходишь участок «квадрата», потом поворачиваешь, вскрываешь новый слой. Отметки «от и до» устанавливались визуально, Кош не припомнит (и их не видно на снимках, см. ниже), чтобы квадраты огораживались бечевкой (и где ее столько наберешься? бечевка тогда была дорогой.)

Верхний слой, насколько помнит Кош, даже не просеивался. Сразу стоит отметить одну деталь – не припомню, чтобы на раскопах вообще были установлены стандартные археологические просевочные сита. Их не видно и на снимках (разве что, они были переносные). Нужно было просто тщательно следить за выброшенной землей, нет ли там артефактов, и о находках сразу сообщать начальству.

Тогда у нас не было, как в современных экспедициях, специальных пластиковых пакетов для находок с данными квадрата. В те времена пластиковые пакеты были ценностью сами по себе. Для каждого типа артифактов (керамики, литиков и стекла) у «западников» (теперь, наверно, везде) есть отдельный пакет, и часто начальник раскопа назначает специальные пакеты для отдельных, особо интересных мест квадрата (например, очага). Роль этих пакетов, как можно видеть на снимках АЧФ, выполняли досчатые ящички из-под фруктов. Один такой ящик, судя по всему, приходился на несколько квадратов раскопа. Такой ящик виден, например, на (XIX) в левом нижнем углу. Иногда керамику (а ее бывало много) складывали просто на бортик, а потом относили в камералку на носилках. В подвалах иногда бывали тонны керамики.

IV На фото 1972 года видно, что отвалы и бортик раскопа разделяет узкая тропка (источник – АЧФ)

Отвалы находились тут же, далеко землю не носили (IV), а то и просто выбрасывали на бортик. Время от времени приезжал скрепер и сдвигал отвал в сторону. По западным нормам, между отвалами и кромкой раскопа должно быть не менее двух метров, чтобы предотвратить оползни. Эта практика, судя по современному снимку (V), сохранилась и посейчас. Кстати, в старых советских руководствах говорится о пятидесяти сантиметрах бровки, так что это был норм.

На этом участке копали только «мальчики». В те далекие заскорузлые времена было много гендерных заморочек. Не было и речи, чтобы наши москвички, студентки МГУ, орудовали столь грубыми предметами как совковая или штыковая лопата, не говоря уже о ломе или кайле, под палящим степным солнцем. Они не носили носилки с землей. Что, если они повредят нежные внутренние органы, а ведь им же рожать? Никакой бы руководитель на это не пошел13. Да и не по-джентльменски это! Совсем не то в наше просвещенное время. Девушки с лопатами фигурируют на снимках на современных российских раскопах везде и во всех ролях.

V Современное фото раскопа в районе Танаиса. Хотя раскоп аккуратно расчищен (для съемки), земля так и лежит на краю (источник – карта Яндекса)

Надо сказать. что это была действительно тяжелая работа, требовавшая больших физических усилий, к тому же, как правило, под палящим степным солнцем. Но тем она и нравилась Кошу. Для него она заменяла то, чем впоследствии стали для народа тренажерные залы. За несколько недель копки он сбрасывал килограммы, накопившиеся за месяцы сидения у компьютера. Копка не лишена и медитативного аспекта.

Это не значит, что девочки совсем не копали. Когда снимался верхний слой, обнажались фундаменты зданий и их подвалы. Пространство квадрата было очень ограниченным (к тому же на нем топталось несколько человек), и к тому же заглубенным. Здесь нельзя было просто выкидывать землю на бортик. Нужно было копать «от угла», оставляя подъем, по которому земля выносилась на носилках.

В современных экспедициях, где побывал Кош, в таких местах вообще не используют лопаты (кстати, это не рекомендовано даже в тогдашних советских инструкциях). Самый верхний слой, на штык, еще могут снять лопатой, но потом копают кельмами, почва выносится ведрами. Люди делятся на тех кто копает, и тех, кто относит. Материал просеивается. Почва собирается мусорным совком и сбрасывается в ведро, а ведро выставляется на бортик. Тут его подхватывают носильщики и относят (подальше) в отвалы.

VI Археологическая амазонка на отвале, 1975 год (источник – АЧФ)

Отвалы в западных экспедициях устраиваются не рядом с раскопом, а чаще всего метрах в двадцати от него14. Там же стоит качающееся сито (или грохот). Тут преимущество ведер – их легче опрокидывать на сито, чем носилки. Переноска ведер не требует двух человек. В степных и пустынных условиях удобны тачки – но их тоже насыпают ведрами.