Это в моей голове взрывается баллончик с краской, заливая лицо, шею, уши и, кажется, всю меня краснотой. Нехорошей такой, горящей на щеках лесным пожаром.
– Даня! – пытаюсь я образумить сына, но куда там.
Он же взрослый. Они в семь теперь все взрослые.
– Хм, – давит смешок Никита. – Классная цель, мне нравится. – И протягивает Даньке руку, которую тот со всей серьёзностью пожимает на фоне всё ещё пунцовой меня.
– Так-то ему нравится бегать, – зачем-то оправдываюсь, – просто Данька…
– Просто Данька настоящий мужик, да? – И настоящий мужик вдруг улыбается во все двадцать восемь без двух передних зубов и согласно бьёт по подставленной пятерне. Боже, что тут вообще происходит? – Да. Крис, ты как, хочешь посмотреть на своего защитника? – И прямой смущающий взгляд.
– Защитника? – сбиваюсь с мысли.
– Конечно, защитника, как минимум от трат на конструктор. – Пока я думаю, Никита оборачивается и зовёт во всю мощь лёгких: – Игорь!
– Чего? – От того самого автомата отделяется второй, видимо, тренер, и вальяжно идёт к нам.
– Проводи Данила в раздевалку, пусть переодевается. – И Даньке: – Это Игорь Валерьевич, он всё тебе покажет. Давай иди, а через десять минут жду на поле.
– Дань? – зову я шагнувшего было сына.
И он возвращается, крепко обнимает меня за талию, на мгновение прижавшись щекой к груди и, забрав рюкзак, следует за Игорем Валерьевичем.
– Так что, идёшь смотреть? – склоняет голову к плечу Никита, и мне вдруг становится жарко. От его пристального взгляда. От желания опустить глаза. От атмосферы, что готова вспыхнуть от малейшей искры. – Организую тебе вип-место на банке.
– Банке?
– Увидишь, – многообещающе улыбается Воскресенский и, едва касаясь моей талии, направляет в нужную сторону.
Банка оказывается удобным рядом полноценных кресел под прозрачным капюшоном. Оргстекло не мешает почувствовать себя букашкой у подножия огромных высоченных трибун, поднимающихся до самой крыши футбольного манежа. Данька уже стоит в шеренге примерно таких же по возрасту мальчишек и внимательно слушает тренера. Никиту.
Того самого Никиту, который внаглую называет меня «Крис», зовёт на свидание и зажимает в тёмном переходе между холлом манежа и, собственно, выходом на поле.
Или не зажимает?
Чтоб вас всех!
Растерянно взъерошив волосы, я смотрю только на Даньку. Я же мать, в конце концов!
И точно на Даньку, а не на командующего что-то Воскресенского, после чего все они разворачиваются и готовятся, видимо, к бегу. И сам Никита готовится, махнув рукой второму тренеру, дунув в свисток и побежав первым, задавая мальчишкам темп.
Но это всё мои предположения, что там на самом деле происходит отсюда не слышно. А вот то, как Воскресенский на одно дурацкое мгновение прижал меня ближе, показывая, где и что у них на поле, предположением не было. И разом охватившие меня робость, слабость и смущение тоже не показались.
Хуже того, и каменный пресс, который я случайно задела рукой, отстраняясь, имелся в наличие.
Поймав себя на разглядывании бегущего Никиты, я нервно отвожу глаза. Туда, где, кроме ворот, травы и сброшенного инвентаря нет ничего, но дурацкое подсознание всё возвращает в момент, который и объятием-то не назовёшь.
И это его сумасшедшее: «Ты же идеальная, Крис!», не помогало ни разу. Наоборот, вызывало мурашки, заставляло подниматься волоски на руках, и – чёртов Воскресенский! – плотнее сжать ноги. Я, может, и мать, но три месяца без секса доведут кого угодно.
Особенно, на фоне прошлой и почти ежедневной половой жизни.
И предательская мыслишка так и просится наружу, предлагает, сманивает, уговаривает, что Никита не так и плох. Для любовника так вообще шикарен, и в первую очередь тем, что очень правильно воспринимает Даньку. Потому что, подлизывающийся к сыну любовницы, мужик это пошло, а полного игнора со стороны партнёра я бы не перенесла.
И если первое его предложение сходить на свидание напугало, то сейчас мысли пошли по другому руслу.
А если и правда?..
– Не скучаешь? – Я вздрагиваю и перевожу взгляд на героя своих размышлений. – Напугал? Прости, я думал, ты меня слышала.
– Отвлеклась, – улыбаюсь растерянно, неудобно задираю голову. – А ты уже всё? – Я киваю на разминающихся мальчишек.
– Нет, просто решил проверить как ты. – Лукаво улыбаясь, Воскресенский присаживается передо мной на корточки. – Так как ты, Крис?
Мы всё ещё об удобстве?
Нет, шее разом становится легче, не приходится больше задирать голову, но вот всему остальному… Шальная и многообещающая улыбка Воскресенского наводит на около постельные мысли и, нервно сжав колени, я выпрямляюсь на стуле.
– Прекрасно, мне не скучно. – Особенно в его потряхивающей компании. – Как Данька? Справляется?
– Пока сложно судить, – легко пожимает плечами Никита. – Недели две-три на привыкание, а там посмотрим. Ты же не переведёшь его отсюда только потому, что я его тренер?
Смысл вопроса доходит до воспалённого сознания не сразу.
– При чём здесь ты? – недовольно хмурюсь я в ответ.
– Ну, как…
Его взгляд о-очень медленно скользит по моим ногам, от кроссовок и выше до самого края джинсового сарафана, действуя на меня не хуже откровенных прикосновений. И, не выдержав, я кладу руки на колени, чтобы прижать и так облегающий подол.
– Я же звал тебя на свидание, а ты отказала.
– Этот вопрос мы уже решили, и Данька никак к нему не относится.
Ещё бы самой в это поверить, потому что менять секцию, несмотря на все свои дёрганья, хочется всё меньше. И всё больше хочется удивить наглые глаза Воскресенского.
– А если позову ещё раз?
От встречи взглядов прикусываю губу. И дёргаюсь, когда его ладонь лаской проходит по моей щиколотке. Я даже пискнуть не успеваю, а гипнотизирующий меня Воскресенский поднимает ладонь на уровень своего лица.
– Травинка.
И между его большим и указательным пальцем действительно зажата зелёная и сочная травинка, но куда там, если в моей голове он – бросающий меня на мою же кровать.
– Свидание? – кажется, уловив настроение, меняется Никита.
– Нет, – я упрямо трясу головой в ответ.
В основном для того, чтобы избавиться от картинки, где я снимаю с него эту дурацкую футболку.
