Нужно было превратить мою страшненькую писанину в ровные маленькие цифры на подходящем бланке. Переписывая числа, я, как обычно, попытался припомнить, какие показания были вчера. Каждый раз я пытался найти какую-то логику в изменениях, но у меня никогда не получалось. Сегодня отличалось от вчера, как любой день отличается от другого. На выходе же всё равно получается то же самое. Почему? Не так давно мы работали гигантскими сменами. В иной день они достигали шестнадцати часов в сутки. А потом рабочие завоевали себе право на восьмичасовой рабочий день, обязательный выходной по воскресеньям и социальные гарантии. Не прошло и года, как смены снова начали увеличиваться. Как будто мы просто бежали по кругу. Единственное, в чём чувствовалось отличие, так это в отчётах. Раньше они отправлялись за океан, а теперь все вычисления производились на «Январе».
Я заметил, что вписал одну из цифр не туда, и опять встряхнул головой. Нужно помнить, о чём говорил Мена́ги – глава Антарты. Быстрых результатов мы не добьёмся. Нужно стиснуть зубы и продолжать. У нас пока слишком мало ресурсов, чтобы расслабляться.
– Ты знал, – произнёс Ижу, не поднимая головы, – что на первых станциях счётчики выводили прям к дежурному?
– Нет, – ответил я.
– Там не надо вертеть башкой весь день. Глаза поднял – глянул. Если где стрелка ушла в «красную», прям сразу можно подкрутить насос.
– Это удобно, конечно, – отметил я, почти не вдумываясь в его слова и пытаясь сосредоточиться на работе.
– Скоро у нас тоже так сделают.
Мой настрой энтузиаста снова дал течь, и я выпалил:
– Что-то они затягивают.
– Ну, походу, там какие-то проблемы есть, – ответил Ижу, продолжая орудовать ножом. – Менаги уж наверно понимает, что к чему.
– Проблемы? – спросил я, наконец отрываясь от отчёта.
– Ну, если стройку-то переносят, значит, какие-то сложности есть.
Очень многое в Антарте было незаконченным. Первоначальный проект был смелее, футуристичнее. Но по мере возникновения проблем запал благородных семей, начавших освоение Антарты, иссякал. В итоге многие временные решения в постройке станций, прокладывании дорог и электрификации оказались постоянными. Взяв бразды правления в свои руки, Менаги увлёк нас идеей преобразования Антарты, отказом от полумер. Но с тех пор мало что изменилось.
– Какие сложности? – я задал вопрос, который мучил меня последние недели.
– Ну, я не знаю, – ответил Ижу, – но сам сообрази, сколько народу уехало отсюда. Менаги поди не рассчитывал, что они все драпанут!
Эта простая мысль, вылетевшая из уст вечного оптимиста Ижу, поразила меня. Вряд ли кто-то знает точно, но по ощущениям треть, если не половина людей уехала домой в разгар кризиса.
– Хрен его знает, конечно, – продолжал Ижу. – Но моё-то дело маленькое. Об остальном пускай «Январь» думает.
Перед его незамысловатой верой в светлое будущее мне стало немного стыдно. Ижу, в отличие от многих, никогда не жаловался, что наши мечты о чудесной независимой Антарте не сбылись по щелчку пальцев. Я не мог понять, как ему удавалось сохранять этот позитивный настрой. Противостоять поднимающейся волне всеобщего уныния. Почему-то этот оптимизм не заражал меня, а лишь выбивал из равновесия. Меня сегодня всё выбивало из равновесия.
Пока я размышлял над секретом Ижу, он вдруг прекратил орудовать ножом, приподнялся и спросил, вглядываясь куда-то через окно:
– Чё он там делает?..
Я выглянул вслед за ним. Снаружи кто-то бежал вдоль труб. Кажется, это был Галаш. Проследив, куда он спешит, я узнал «жёлтую» трубу. Под счётчиком приёма она вся покрылась чернотой. Галаш почти добежал, когда вентиль сорвался с места и ударил рабочего в грудь. Я вздрогнул от неожиданности. Из трубы фонтаном забило топливо, поливая лежащего на снегу Галаша. Мы с Ижу набросили куртки и кинулись вниз. До машинного отделения отсюда была слишком далеко, поэтому мы побежали к трубе. Достаточно было закрутить вентиль подачи, чтобы остановить насос.
Мы почти добрались, когда Ижу крикнул:
– Позаботься о нём! – а сам бросился к трубе.
Для меня это было как удар по голове. Я думал, что Ижу будет разбираться с Галашем. У меня понятия не было, что нужно делать. Галаш был уже весь чёрный, а сверху на него всё ещё лило потоком. Я схватил его за шиворот, вытащил из под фонтана и испугался. Можно ли его двигать вообще?! В первый момент меня поразила мысль, что Галаш мёртв, но он вдруг закашлялся и начал размахивать руками. Я оцепенел и просто наблюдал за его конвульсиями. Пытаясь завернуть неподдающийся вентиль, Ижу злобно крикнул:
– Давай, твою мать!
Галаш был жив, но травмирован. Сомневаясь в том, стоит ли что-то делать, я всё же закинул его руку себе на шею и начал поднимать. Галаш встал, отчего я почувствовал мгновенное облегчение. Он спустил маску и начал отплёвывать нефть, попавшую в рот. Он был гораздо крупнее, чем я, и еле стоял на ногах, растекаясь по мне. Вместе мы поковыляли к жилому корпусу.
Галаш шёл неровным шагом и иногда сильнее наваливался на меня. Мне казалось, что мы вот-вот рухнем в снег. От его стонов у меня что-то ёкало внутри. Я не знал, насколько тяжело он ранен. Может, я как-то задеваю его своими движениями? Делаю ему ещё хуже. Мне хотелось поскорей добраться до станции и отдать его доктору, но мы не могли идти быстро. Нефть капала с него на снег. Цветные узоры на моей куртке тоже покрылись чёрными пятнами. Я не набросил капюшон, когда выбежал из башни, и теперь чувствовал вязкую жижу, растекающуюся по шее и правой щеке. Галаш продолжал кашлять и отплёвываться. Я боялся увидеть, как он отхаркивает кровь, но на снегу оставались лишь чёрные пятна.
На полпути нас догнал Ижу, который уже разобрался с трубой и подхватил Галаша с другой стороны. Мне стало гораздо легче, и идти можно было быстрее. Мы ворвались в жилой корпус и дотащили пострадавшего до медпункта. Внутри был Вайша – один из двух врачей станции.
– Что с ним? – спокойно спросил он.
Мы рассказали, что произошло, укладывая постанывающего Галаша на стол.
– Ладно, – сказал Вайша, – понятно. Теперь уходите, я им займусь.
Я растерянно оглянулся на Галаша, как будто ещё чем-то должен был ему помочь. Но Ижу потянул меня за рукав, и мы вышли. Неожиданно для меня у медпункта уже собрались несколько рабочих, в волнении ожидающие новостей. Ижу стал рассказывать им про трубу, а я отошёл и привалился к стене. Меня не покидало чувство, что я должен что-то сделать.
Через пару минут до меня дошло, что это ощущение совсем о другом. Я вспоминал каждый свой шаг и ни в одном не был уверен. У Галаша, должно быть, раскрошились рёбра. Может быть, я должен был позвать Вайшу к нему? Может быть, я сделал только хуже? Галаш всю дорогу до станции стонал. Может быть, ему вообще нельзя было вставать на ноги. Что если Галаш умрёт, потому что я не оставил его там? Что если бы он умер, если бы оставил?
Я понятия не имел, как нужно было поступить, и каждый из вариантов казался ошибкой. Между тем в коридоре скапливалось всё больше людей. На шум пришёл Катан. Мне не хотелось ни на кого смотреть, и, к счастью, Ижу взял всё внимание на себя. Он без конца пересказывал одну и ту же историю вновь подходившим людям.
Меня трясло, пока мы ждали новостей. Наконец, дверь медпункта открылась, и на пороге появился Вайша. Я ощутил холод в груди. С моего места не было видно, что происходит в кабинете. Вайша прикрыл за собой дверь и тихим спокойным голосом сказал:
– Жить будет.
– Что с ним? – спросил Ижу.
– Парню повезло. Куртка смягчила удар. Ушиб груди, рёбра вроде целы. Отлежится немного и будет в порядке.
Я шумно выдохнул с облегчением.
– Хорошо, – сказал Катан и обратился к людям: – Возвращайтесь к работе. Всё в порядке.
Рабочие начали расходиться, хотя напряжение до конца не улетучилось. Я хотел выйти с остальными, но Катан меня остановил:
– Ашвар! Пойдём со мной.
Мне показалось, что я услышал суровые нотки в его голосе. Мы прошли в кабинет начальника станции, такой же тесный, как и всё здесь. Великан Катан пробрался на своё рабочее место через узкую щель между столом, заваленным разным барахлом, и шкафом, в котором царил такой же бардак. Я снял пропитанную нефтью куртку и присел напротив. Сердце всё ещё гулко стучало в груди.
Начальник станции не любил яркий свет, поэтому окно было занавешено. Кабинет освещала слабая электрическая лампа. Вездесущее электричество вообще было отличительной особенностью колоний – почти весь мир всё ещё использовал свечи, керосиновые и газовые лампы. Я понятия не имел, как Катану хватало этого света, учитывая, что в его возрасте у некоторых начинались проблемы со зрением.
Начальник станции зажёг сигарету, отчего я немного поёжился. Конечно, нас разделял стол, но открытый огонь не вызывает тёплых чувств, когда ты перемазан в нефти. Катан убрал пачку в стол и откинулся на своём стуле.
– Ну и какого хрена, Ашвар? – спросил он почти равнодушным тоном.
– Ты о чём? – не понял я.
– Какого хрена прямо после твоего обхода ранило человека?
– Давление было повышенным, но в пределах нормы…
Я поймал себя на том, что чувствую вину.
– Я могу принести свои записи. Они остались в башне, я не успел переписать.
Катан посмотрел на меня и затянулся сигаретой. Он не собирался меня ни в чём обвинять. Словно всё было ясно, а Катан формально уточнял детали. Выпустив дым из лёгких, он заговорил:
– Ладно, похоже, это вопрос к Шиму. Не знаешь, где он? Его не было в коридоре.
– Он собирался сделать повторный обход после меня.
Дверь за моей спиной скрипнула, я обернулся и увидел главного инженера.
– Лёгок на помине! – довольно произнёс Катан. – Как наши дела?
Шиму опустился на другой стул рядом со мной. Он не снял куртку, хотя в помещении было довольно жарко.
– Давление подскочило, – сказал главный инженер, – но это было ожидаемо. Один насос вышел из строя. К вечеру их может стать больше. Сколько было жёлтых? – это было обращено уже ко мне.
– Только один, – ответил я. – Он и лопнул. Я его не трогал.
– Похоже, давление остальных его перегрузило, – сказал Шиму. – Техника не дружит с бюрократами.
– Что предлагаешь? – спросил Катан, не выражая ни малейшего раздражения, хотя новости были так себе.
– Да ничего! – Шиму, напротив, был очень зол. Он снял перчатки и с отчаянием бросил их на стол перед собой. – Новую трубу нужно прокладывать! Или две. С этим насосом разберёмся, но, скорее всего, потребуются запчасти. Может, просто резьбу сорвало, а может, и труба пострадала. У нас же всё делали из говна!
Катан потушил сигарету, открыл ящик стола, вытащил оттуда бланк и протянул Шиму:
– Составь список. Ашвар съездит на «Январь» и получит всё необходимое. Надеюсь, хоть с материалами у Менаги перебоев нет.
Новость о поездке на центральную станцию вызывала у меня противоречивые чувства. С одной стороны, мне хотелось остаться и узнать, что с Галашем. Слова Вайши меня почему-то до конца не успокоили. С другой – это был шанс выпрыгнуть из всего этого напряжения.
– А люди? – между тем завёл старую песню Шиму.
– Я же тебе сказал… – начал Катан, но Шиму его перебил:
– Тут одним увеличением смен уже не обойдёшься! Для прокладки трубы мне придётся оторвать от добычи половину персонала, если не больше.
Катан посмотрел главному инженеру в глаза. Было ощущение, будто между ними происходит безмолвный поединок.
– Хорошо, – Катан поднял руки, сдаваясь, – я свяжусь с «Январём» и опишу им нашу ситуацию. Но ничего не обещаю.
Шиму хотел уйти, но начальник станции его остановил:
– Погоди, отдай свою куртку Ашвару.
– А я в чём буду ходить? – недовольно спросил Шиму.
– Он же всё поперемажет, – ответил Катан. – Давай, не жмись! Найдём тебе что-нибудь.
Шиму снял куртку, повесил на стул и вышел. Катан обратился ко мне:
– Ты тоже иди, собирайся. Шиму передаст тебе бланк, Маги подготовит вездеход. Выезжай как можно скорее. Свою куртку здесь оставь.
– А отчёт? – спросил я.
– Да хрен с ним, сам твои цифры перепишу.
Я чуть не ушёл, но вернулся к своей куртке. Вытащил из кармана фигурку лани и переложил её в одежду Шиму. Мы вышли из кабинета. Катан направился в телефонную, а я зашёл к себе, чтобы переодеться и взять немного денег. Здесь была какая-то совсем другая атмосфера. Тихая одинокая комната, странно уютная в этой своей тесноте, контрастировала с коридором, постоянно оглашавшимся топотом тяжёлых сапог и разговорами рабочих. Я присел на кровать и обратил внимание, что мой свитер даже спереди оказался в пятнах. Почему-то их вид вызывал у меня чувство усталости. Конечно, я успел здорово переволноваться, но эта усталость была о чём-то другом. И она была настолько тяжёлой, что мне хотелось занять себя хоть чем-нибудь, только бы сбежать от неё.
Я снял свитер и майку, подошёл к раковине и принялся смывать со своей шеи и правой щеки чёрные пятна. Но вода и мыло не слишком помогали. Я достал из шкафчика щётку, которой раньше чистил раковину, и начал тереть кожу, пока не почувствовал боль. Снова умывшись, я поднял голову и посмотрел в зеркало. Небольшой след остался.
А потом я увидел своё до сих пор напуганное лицо. Как-то на автомате я изменил выражение лица: из зеркала на меня снова смотрел бойкий парень. Только вот рот предательски кривился. Мне вдруг захотелось ударить по этой фальшивой роже. Пошло оно всё на хер! День за днём я пытаюсь верить, что всё хорошо, но дела идут только хуже!
Я резко отвернулся от зеркала, но в этот раз мне не удалось перебить свои мысли. Да и сил уже не было. Хотя привычка бежать в повседневные заботы сохранялась. Поэтому я машинально стал делать то, что собирался. Открыл тумбочку, достал свежий комплект одежды и деньги. Положив второй свитер на кровать, я вдруг остановился, разглядывая монеты в руках. Впервые мне бросилось в глаза, что они отчеканены в Лакчами. Мы всё ещё пользовались ими.
Лакчами – родная страна для меня и большинства в Антарте – основала этот проект. Масштабное Освоение заснеженного материка в поисках топлива. В последние месяцы своего правления здесь, очень скоро после моего прибытия, благородные семьи Лакчами начали всё больше и больше усиливать давление на рабочих. Заокеанские правители пытались выжать из Антарты максимум и добились общественного взрыва. Забастовки и бунты быстро переросли в настоящую революцию, по итогу которой мы получили независимость. Мы освободились от бесконечной эксплуатации, чтобы… чтобы что?
Мы начали дышать полной грудью и были полны энтузиазма. Но вот эйфория прошла, а дела в Антарте были далеки от прорыва, на который мы все рассчитывали. Развитие добывающих станций остановилось настолько давно, что здесь накопилось множество проблем. Гораздо больше, чем мы ожидали. Все эти временные решения начинали трещать по швам. До смены власти мы считали, что главная проблема в деньгах, что уходили за океан. Но мы перестали выплачивать «долю Лакчами», а никакого прорыва не произошло. Похоже, революционная администрация только недавно в полной мере поняла, насколько несбыточны наши мечты о быстром преодолении кризиса. Резко понизив смены, «Январь» столкнулся с недостатком средств. А те ужесточения, что он начал вводить в последнее время, всё чаще вызывали ассоциации с дореволюционными временами.
Я закрыл глаза и глубоко вдохнул. Это просто усталость и тревога. Чёрт! Насколько труднее стало держать себя в форме! Неясное будущее после столь яркой надежды давило на нас всех. Сколько времени всё это продлится? Новость об экспедициях вдохновила бы нас, если бы Менаги мог провести их раньше, когда мы только отвоевали свободу. Но сейчас для всех это означало лишь новое ухудшение условий работы.
Мне вдруг стало стыдно. Только мы сами могли позаботиться о себе. Никто не мог обеспечить нам будущее, а именно оно и стояло на кону сегодня. Экспедиции были необходимы – рано или поздно все действующие станции исчерпают запасы. А я жалел себя в этих условиях. Как же трудно отделаться от этого ощущения, что дальше будет только хуже! Нужно мириться с неудобствами. В конце концов, никто не тянул меня остаться. Даже сейчас я мог вернуться домой.
Эта мысль наконец привела меня в чувства. Мне словно под нос сунули нашатырь. Как бы плохо здесь ни становилось, я ни за что не хотел возвращаться в Лакчами.
Я перевёл дух, сунул деньги в карман куртки, оделся и вышел. В коридоре на меня чуть не налетел Шиму. Главный инженер протянул мне заполненный бланк и удалился. Я прошёл по коридору к комнате связи и приоткрыл дверь. В маленькой каморке с голыми стенами, треть которой занимал стол с огромным телефонным аппаратом, теснились Катан и Умак. Скрип двери привлёк внимание начальника станции. Он обернулся и, увидев меня, попросил диспетчера на «Январе» подождать. Катан вышел в коридор и сказал мне:
– Вездеход прогревают. Можешь идти, Ашвар.
Я сделал шаг в сторону, а Катан схватился за лоб и произнёс:
– Погоди! Чуть не забыл! Для новой установки, скорее всего, придётся взрывать породу. Принеси мне бланк запроса.
– Где его взять? – спросил я.
– У меня в кабинете, посмотри в ящике стола. Мне тут не оторваться, нужно договорить с «Январём».
Я вернулся в кабинет Катана и без проблем пролез к столу. Когда я потянул ручку верхнего ящика, он уцепил за собой и нижний. В таком же захламлённом столе, как и всё кругом, я обнаружил кипу пустых бланков. Взяв один, я закрыл верхний ящик, но нижний остался открытым. Я мельком бросил туда взгляд и, к своему удивлению, обнаружил внутри револьвер. Он валялся там вместе с открытой пачкой сигарет и небольшой лакированной коробочкой, на которой красовался герб Лакчами. Ручка револьвера была с инкрустацией: тигриная голова застыла в зверином оскале посреди лиан, переплетающихся между собой и усыпанных цветами.
Мне была любопытна и коробочка, поэтому я аккуратно приоткрыл её. Внутри обнаружилась медаль, покоившаяся на красном бархате. Это была золотая звезда. Насколько я знал, подобные награды выдавали за личное мужество, проявленное в бою. Мы все были в курсе, что Катан участвовал в Патейской войне, но я понятия не имел, что он удостоился таких высоких наград.
Меня ждали дела, поэтому я закрыл коробочку, поставил ящик на место и отправился обратно в телефонную. Начальник станции всё ещё вёл переговоры с «Январём». Я тихо сунул Катану бумагу, за которую он тут же взялся, продолжая слушать диспетчера. Кажется, речь шла как раз о материалах, за которыми меня отправляли. Катан заполнил бланк и закончил разговор. Мы снова вышли в коридор, и начальник станции сказал мне:
– Если насчёт взрывчатки будут жаться, скажи им, что фигу Менаги получит, а не топливо!
Я мрачно усмехнулся, взял бланк и направился к выходу. Позади я услышал голос Шиму, обращённый, по всей видимости, к Катану:
– Ну что там?
– Ничего! – сказал начальник станции. – «Своими силами».
Я обернулся и посмотрел на них.
– Твою мать! – выругался Шиму. – А зэки?
– Сидят за решёткой. Наверно, Менаги – большой гуманист.
Катан хлопнул главного инженера по плечу и сказал:
– Ну, хрена ли делать! Когда мы были не сами по себе?
Они разошлись по своим кабинетам. Я же вышел наружу. Там, у двери, стоял Вайша, который предпочитал курить на открытом воздухе, даже если это предполагало, что он будет торчать на морозе. Увидев меня, он вынул сигарету изо рта и спросил:
– Что? Похоже, такого снова будет больше? – он кивнул на дорожку из пятен, тянущуюся от места аварии к жилому корпусу.
Обратив на них внимание, я вздрогнул. На какое-то мгновение мне показалось, что это кровь. Но наваждение моментально исчезло. Поглядев ещё раз на чернильные пятна, я лишь покачал головой и зашагал к гаражу. Там меня уже ждал прогретый фыркающий вездеход. Ему были чужды наши мрачные предчувствия.
Глава II. Январь
Я снял куртку, не убирая ногу с педали газа. В дороге вездеход прогревался так, что в нём становилось нестерпимо жарко. Но это было плюсом. Громоздкие вездеходы были единственным сухопутным транспортом в Антарте и ещё одним символом прогресса. Автомобили изобрели три десятка лет назад, и они потихоньку завоёвывали популярность по всему миру. Но машины были предметом роскоши, большинство людей всё ещё передвигалось на повозках, запряжённых лошадьми. В Антарте всё было иначе. Гусеничную тягу создали незадолго до начала Масштабного Освоения, и она оказалась идеальным вариантом для местных условий. За всё время проекта Лакчами перевезла сюда больше сотни вездеходов – неслыханное количество. Для нас они были повседневностью. В остальном мире многие вообще не знали о существовании этих машин.
Солнце заволокло облаками. С неба неспешно падали хлопья снега, мгновенно тающие на тёплом лобовом стекле. Мне приходилось постоянно вертеть ручку дворников, чтобы что-то разглядеть и не сбиться с еле различимых дорог Антарты. Белоснежные долины и горные ущелья, тоже засыпанные снегом, однообразно сменяли друг друга. Новичок легко бы заблудился здесь, но за своё время работы в Антарте я научился хорошо ориентироваться на этом маршруте. Секрет был в том, чтобы запомнить куда ведёт поворот за очередным холмом или скалой. На сами дороги полагаться не приходилось – их быстро заносило. Магистральные линии, вроде пути от «Января» до порта или крупнейших станций, были хорошо помечены по всей длине, потеряться там было сложно. На нашей же дороге стояли лишь редкие чёрные столбики.
Сегодня я мог немного расслабиться. Когда я забрался в вездеход на «Заре», внутри уже сидел Нанг – один из рабочих. По пути на «Январь» он тоже посматривал на дорогу. Нанг был старше меня на пару лет и недавно отметил своё двадцатипятилетие. Покрупнее меня, обычно спокойный, но в последнее время постоянно задумчивый и встревоженный. У него на «Январе», как и у многих, была семья. Как-то прослышав, что я собираюсь на центральную станцию, Нанг моментально нашёл Катана и выклянчил возможность составить мне компанию.
– Я уже месяц своих не видел, – жаловался он мне. – А с посменной работой впрягут так, что вообще будет не выехать.
Я усмехнулся про себя, думая о том, что Катан пытался сделать из новых норм какой-то секрет. Вслух же я произнёс:
– Ну воскресенья всё равно останутся.
– Если уж они хотят крутить насосы без остановки по будням, то с чего бы их остановили в выходной?
– Какое-то послабление будет наверняка, – не очень-то уверенно ответил я.
– Не знаю, Ашвар. Думаю, что я своих ещё не скоро увижу. Хорошо хоть, что всё это теперь не зря.
Он умолк на минуту и вытащил из кармана деревянную фигурку мартышки.
– Видал? – довольным тоном произнёс Нанг. – Карапузам везу. Ижу нормально так по дереву работает.
Игрушка и правда была довольно неплохо вырезана. Конечно, она не могла сравниться с теми, что были в моём детстве, но мои были совсем другого класса. Тем не менее работа была тонкой. Ижу сумел запечатлеть мартышку с каким-то забавным выражением, в котором глуповатость смешалась с любопытством.
– Зачем он тут торчит? – продолжал Нанг. – Дома мог бы лавочку открыть и жить нормально.
– Кажется, об этом стоило немного раньше подумать, – заметил я.
– Да уж, это точно, – задумчиво ответил Нанг.
По правде говоря, даже если бы Ижу не поехал в Антарту, а всерьёз занялся игрушками, ему бы всё равно еле удавалось сводить концы с концами. В Лакчами было лишь два вида билетов в хорошую жизнь: военная служба и благородное происхождение. Конечно, исключения всегда можно найти, особенно среди торговцев, но обеспеченные мастера в любом деле были редкостью. Поэтому Антарта до всего этого прессинга со стороны правительства была перспективным направлением. Оплата здесь превышала самые смелые ожидания рабочего класса Лакчами. Впрочем, кого попало сюда не набирали.
Переезд из вечнозелёной страны, значительная часть которой покрыта джунглями, в этот морозный край был большим стрессом сам по себе. Дома мы почти не нуждались в системах обогрева, а здесь всё зависело от сохранения тепла. Любая поломка могла поставить под вопрос жизни людей. Несколько часов без крыши над головой могли убить тебя. Этот край был наполнен неведомой опасностью. Антарта требовала от незваных гостей осторожности, внимания, умеренности и крепких нервов. Передовые технологии сглаживали некоторые углы, но рабочим всё равно приходилось быть готовыми к суровым условиям жизни.
Как будто их жизнь в Лакчами была недостаточно сурова. Здесь это оправдывала сама природа, но там? Мой родной континент был переполнен жизнью, плодородием. Только вот оно почему-то предназначалось не для всех. Нанг, к примеру, оказался здесь с семьёй лишь потому что не нашёл способа прокормить их дома. Когда-то он работал на заводе, который позже закрылся, и все рабочие оказались ни с чем. На таких местах невозможно было что-то накопить, только обеспечить себе следующий день.