Философия истории во Франции
Организация общества, при которой становится достижимо «благо народа», что и является целью существования государства, описана писателем на примере изображенного в романе утопического государства Салент[3].
Утопия Фенелона не похожа на существовавшие до него и в его время социальные утопии. Обычно писатели-утописты создавали образы вымышленных ими государств, которые случайно открывались путешественниками. Фенелон действует иначе.
Он обращается к античным мифам и легендам, к историческим данным о существовавших в глухой древности греческих поселениях и колониях Южной Италии (в частности, на Сицилии) и, стараясь не отступать от сохранившихся сведений, располагает в этих местах свое идеальное государство. Сведения о Саленте были очень скупыми, но воображение писателя на основании его представлений реконструировало те идеальные порядки, которые царили в этом греческом городе-колонии.
Итак, свою утопию Фенелон находит в прошлом, однако, как и полагается, она должна быть образцом для будущего, что и определило успех его книги в XVIII в. В философско-историческом отношении это означало, что «новые должны превзойти древних», которых при этом необходимо помнить и чествовать как первопроходцев, показавших другим открывающиеся перед человеком возможности. Этим они заложили условия для более высоких достижений их последователями – возвышения новых над древними, что и нашло свое отражение в словах Ментора, обращенных к Телемаху: «Все, здесь тобой видимое, совершилось не столько для славы Идоменеевой (царя Салента. – И. К.), сколько для наставления тебя поучительным примером. Все мудрые в Саленте установления – тень только того, что ты некогда устроишь в Итаке, если добродетелью оправдаешь высокое свое предназначение»[4]. Обнаруживающаяся здесь соревновательность опасна только в том случае, если новые начнут пренебрежительно относиться к древним, игнорируя или предавая забвению их опыт и мудрость.
С какой бы стороны ни был бы брошен взгляд на утопию Фенелона, она объективно была направлена против абсолютизма, проникнута идеей о просвещенной монархии, а также представлением о наилучшем правителе в лице философа, которое, обоснованное Платоном, служило пищей для построения социальных теорий в эпоху Возрождения и оставалось востребованным в XVIII в.
Политические и социально-нравственные воззрения Фенелона оказали заметное влияние на самых разных французских мыслителей и политических деятелей – Ш. Л. Монтескьё, О. Мирабо, М. Робеспьера, Ж.-Ж. Руссо и др.
§ 5. Полемика между «германистами» и «романистами» (А. де Буленвилье и аббат Ж.-Б. Дюбо)
Большое значение для развития социально-политической и исторической мысли Франции имела развернувшаяся в первой трети XVIII в. полемика между «германистами» и «романистами». Фактическое и теоретическое содержание спора между графом Анри де Буленвилье и аббатом Жаном-Батистом Дюбо об исторических корнях французов длительное время было актуально не только с научной точки зрения, но и в политико-прагматическом плане, определявшем характер как социальных отношений внутри общества, так и выбора стратегии для внешней политики государства.
В своем сочинении «История древнего правительства Франции» граф Буленвилье (1658–1722) приводит доводы в пользу того, что государственность во Франции закладывается в результате покорения Галлии германскими племенами. Победившие франков германцы стали господами над ними, наделив себя аристократическим статусом. Галло-римляне, будучи побежденными, образовались в «третье сословие» – в народ.
Таким образом, основываясь на «праве победителя», французская аристократия узаконивала привилегии и получала земельную монополию, что и формировало дворянское сословие. Впоследствии это право приобретает такие черты, когда речь можно было вести о крови дворянской «расы», которая передается последующим поколениям. В соответствии с законом потомки проигравших галло-римлян, образовавшие третье сословие, должны были безропотно «тянуть свою лямку».
В лице Буленвилье мы имеем дело с четко оформившимся «дворянским расизмом». Суть его заключалась в том, что дворянское достоинство и родовитость определялись только по крови и наследственности, и к этому не могли иметь отношения ни король, ни государственные учреждения. Это влекло за собой и изменение подхода к истории. Она теряла и теологический, и прагматический, и культурный характер, становясь повествованием о биологически обоснованном сословном неравенстве. В связи с этим Буленвилье порицал абсолютизм, так как он покушался на изначальные и неотъемлемые дворянские права, согласно которым исторически короли не могли стоять выше других аристократов, потому что они достигали статуса первых только в результате избрания среди равных. Таким образом, прошлое должно определять настоящее таким образом, чтобы народ (к которому Буленвилье относил и неродовитых дворян) оставался в подчиненном положении, а «чистокровные» аристократы властвовали, так как они завоевали это право в древности.
Аббат Ж.-Б. Дюбо (1670–1742) являлся секретарем Французской академии и был более требователен, чем Буленвилье, к изучению истории с научной точки зрения, поэтому в 1734 г. он выступил против концепции Буленвилье о завоевании Галлии, издав «Критическую историю установления французской монархии в Галлии» (1742). В книге отстаивал позицию «романистов», считавших, что переселение франков в Галлию привело не к закреплению их безоговорочного господства, а к постепенному слиянию с ними галло-римлян. Именно этот процесс закладывал основание для формирования нового французского народа. Франкская монархия стала органическим продолжением Римской империи, в рамках которой взаимодействие различных племен и культур привело к образованию французской нации, которая исходно отличалась демократичностью, обеспечившей возникновение третьего сословия. Как раз таки дворянство в IX–X вв. было повинно в том, что эти традиции были утрачены, королевская власть перестала ориентироваться на соблюдение интересов народа, права которого были узурпированы в пользу дворянских привилегий. Дюбо стремился доказать, что вольности Буленвилье в интерпретации истории делают несостоятельной его теорию об исторически сложившихся двух отдельных расах. Тем самым претензии дворянства на достояние народа исторически незаконны.
Однако дискуссии по этому вопросу не были прекращены, сохранив свою актуальность вплоть до сегодняшнего дня.
§ 6. Идея преемственности в историософии Н.-Д. Фюстель де Куланжа
К середине XIX в. существовавший длительное время накал в столкновении между аристократическим сознанием и самоутверждающимся третьим сословием начинает ослабевать. Однако вопрос национальной идентичности вновь обретает свою остроту с 1871 г., после поражения Франции в войне с Пруссией (1870–1871), что позволило возродиться Германской империи, и в связи с новыми революционными событиями в стране, последовавшими за поражением.
Эти аспекты и умонастроения красочно и обстоятельно отразились в трудах Нюмана-Дени Фюстель де Куланжа (1830–1889), которые были посвящены античной и средневековой истории. Он ревностно защищал идею превращения исторического знания в науку, однако, будучи страстным патриотом, выступал за создание «национальной науки», которая была бы свободна от воздействий германской историографии.
Для достижения этой цели необходимо было перестать идеализировать германские племена. Именно такой подход, по мнению Куланжа, позволит увидеть начало французско-германской истории без предрассудков. Опираясь на факты как основы исторического познания, историк показывал, что для германской расы с момента своего зарождения и до 800 г. н. э. была типична стратегия «вторжения». Препятствием на пути воплощения такой стратегии оказались только франки, которые создали свою империю, явившуюся достижением усилий галлов и в целом победой галло-римской цивилизации над германцами. В лице Фюстель де Куланжа «романисты» получили превосходство над «германистами». Признание, что «германское вторжение» имело место, вовсе не означало, что вторгшееся государство покорило другое. Пришедшие варвары ничего не привнесли, они не создали новых институтов и ничего значимого после себя не оставили.
Фюстель де Куланж отказывается видеть римскую историю через призму деспотизма и, в свою очередь, разоблачает как ложно оформленное просветителями представление о германцах как носителях свобод. Это означало, что по сравнению с римским наследием роль франков во французской истории не была столь значительной. Государственные институты, культура и цивилизационные преимущества Рима были наследованы в ходе исторического становления Франции. Генезис страны определялся не антропологическими факторами (кровно-родственное наследование власти, право победителей и т. п.), а «духовными», цивилизационными, основу которых составляла система управления: 1) регулярная система выборных магистратур, 2) привычка к дисциплине и 3) равенство всех перед законом[5].
Тем самым Фюстель де Куланж историографически продолжил и развил идеи аббата Ж.-Б. Дюбо. И, по существу, он обосновывал, что если под победой понимать достижение превосходства посредством насильственных действий, то не было не только германского, но и римского завоевания. Основная его мысль состояла в том, что Франция становилась «латинской» не по крови, а по духу.
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРАБоден Ж. Метод легкого познания истории. М.: Наука, 2000.
Боссюэ Ж.-Б. Разговор о всеобщей истории. Т. 1–3. М.: Печ. при Имп. Моск. ун-те, 1761–1789.
Леруа Л. О непостоянстве, или разнообразии вещей во Вселенной // Формы исторического сознания от поздней Античности до эпохи Возрождения. Иваново: Ивановский государственный университет, 2000. С. 253–268.
Леруа Л. Рассуждение о французской и всеобщей истории времени, чудеса которого кратко излагаются // Историописание и историческая мысль западноевропейского Средневековья: в 3 кн. Кн. 3. XV–XVI в.; под ред. А. И. Сидорова, С. Г. Мереминского, М. С. Бобковой. М.: Нестор-История, 2011. С. 266–290.
Фенелон Ф. Телемах. М.: Римис, 2011.
Фюстель де Куланж. История общественного строя древней Франции: в 6 т. Т. I–III. Т. I. Римская Галлия. Т. II. Германское вторжение и конец империи. Т. III. Франкская монархия. СПб.: Типолитография Альтшулера, 1901–1907.
Boulainvilliers Henri de. Histoire de l’ancien gouvernement de la France. Vol. 1–3. La Haye & Amsterdam, 1727.
Dubos Jean-Baptiste. Histoire critique de l’établissement de la monarchie française dans les Gaules. Vol. 1–2. Paris: Pierre François Griffart, 1742.
Fénelon François de. Projet d’un Traite sur l’Histoire // Fénelon, François de. Lettre sur les occupations de l’Académie françoise. Paris: Dézobry et e. Magdeleine, Sorbonne. URL: https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k6462688v/f77.image. texteImage (дата обращения: 22.10.2022).
Глава 2
Критико-позитивистские основания философии истории во Франции
Корни критико-позитивистской линии в философии истории берут свое начало в XVI–XVII вв., когда закладывался фундамент под длительный период господства рационализма в европейской культуре. Полагаясь на подобным образом организованный разум, исторические ценности прошлого надлежало переосмыслить и переоценить. Превращение рационально действующего разума в высший авторитет позволило избавить историю от верховенства Бога, превратив его в философское начало или сведя его к понятию научной закономерности. Бог умаляется до творца законов, которым будет подчиняться всё в природе, включая самого человека и образованное им общество. Никто, в том числе и сам Бог, не властен изменить созданные законы. Необходимость установления этих законов объясняет ту критику, которой были подвергнуты все проблемы истории и их решения, которые были ранее выработаны с религиозных позиций. С этого момента история нуждается в своей оценке с точки зрения знания, а не веры. Такая установка к изучению и исследованию истории давала надежду на то, что и в отношении истории может быть сформирован научный подход.
Исторические сочинения стали обретать научный характер уже постольку, поскольку избавление от теологической ангажированности побуждало историков с опорой на принципы рационализма более тщательно и критично относиться к изучаемым источникам.
§ 1. Разработка методологии познания истории с картезианских позиций в философии П. Бейля
Базовые принципы научного рационализма во многом были определены в процессе философствования Р. Декарта. Одним из последователей его философии был Пьер Бейль (1647–1706), который восхищался красотой и строгостью логических и математических построений, характерных для нового метода познания природы. Тех, кто придерживался этого метода, Бейль называл «разумниками», а тех, кто продолжал сохранять верность конфессиональным наставлениям, – «религиозниками».
Тем не менее это не мешало Бейлю относиться скептически к попыткам отождествить науку с прогрессом и просвещением, так как в таком случае наука сама превращалась в объект религиозного почитания и культивирования.
Также Бейль не буквально и совсем не прямолинейно воспринял и перенес на историю картезианскую методологию. Основополагающим в его подходе становится именно сомнение, а не несомненное, полученное посредством сомнения. Обнаруживающийся здесь тотально-критический дух его мышления сказался и на его философско-исторических воззрениях.
В отличие от Декарта для Бейля принципиальное значение в познании приобретают не установленные абсолютные изначальные бытийные «основания», а именно сами эмпирические факты бытия, которые он представлял в качестве фундамента и цели научного исследования.
Однако апелляция к эмпирическому факту имела здесь весьма специфическую форму, которая в конечном счете и не позволяет увидеть в теории Бейля подлинную философию истории.
Стремление находить и рассматривать события сами по себе, как они случались на самом деле, подкреплялось методологическим требованием Декарта принимать в расчет только то, что представлено ясно и отчетливо. Это объясняло необходимость скрупулезной работы с изучаемыми феноменами, чтобы в результате был исключен вероятностный или ошибочный характер событий. Таким образом, картезианское сомнение Бейль не обращает против истории, т. е. исключения фактического как недостоверного, а делает его инструментом открытия истины самого исторического, превращает его в средство обнаружения своеобразной формы достоверности.
Мир фактического становится побудительным мотивом поиска его истины, чтобы в этом движении удостовериться и подтвердить историческую данность. На этом пути для ученого не существует ничего, чем он мог бы пренебречь, – все имеет значение, ни к какому факту нельзя проявлять безразличия, чем умалялась бы его ценность в процессе воссоздания общей картины произошедшего.
Используя принципы познания Декарта, Бейль создал концепцию, которая вступала в противоречие с картезианским идеалом понятийного и логически точного знания, моделью которого служила математика. Структурная четкость и формальная строгость математических выводов оказывались малопригодными для понимания реальных вещей и сущности их конкретного существования. Когда мы имеем дело с конкретными вещами, мы соприкасаемся с историческим, которое относится к другому «роду достоверности», нежели математическое. Историческое содержит в себе возможность к постоянному изменению и совершенствованию своего содержания, что вместе с тем не делает его метафизически менее достоверным. Более того, достоверность того, что некогда жил тот или иной исторический индивид, выше, чем реальность и достоверность существования того или иного природного предмета, определяемого законами «отвлеченных» наук.
И все же предложенная Бейлем модель исторического познания не выглядела в достаточной степени цельной, так как не обладала внутренней связностью – собрание неупорядоченных отдельных фактов не позволяло достичь философского обобщения и понимания сути исторического. История оказывалась конгломерацией материала, колоссальная масса и груз которого загромождали путь к определению логики и смысла произошедшего. Бейль пессимистично относился к возможностям достижения такого уровня осмысления истории, когда она представала бы в качестве некоей прозрачной и единообразной структуры, содержащей свою телеологию и объяснимую упорядоченность.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
По мнению Леруа, египтянам принадлежит первенство в обретении выдающихся успехов в военной и культурной сферах.
2
К этой эпохе он относил европейские народы и народы Азии, дополняя их также турками, мамлюками и персами.
3
Наставления Ментора об идеальном устроении государства и описание салентской утопии, см.: Фенелон Ф. Телемах. М.: Римис, 2011. С. 163–183.
4
Фенелон Ф. Телемах. М.: Римис, 2011. С. 310.
5
Фюстель де-Куланж. История общественного строя древней Франции: в 6 т. Т. 1. Римская Галлия. СПб.: Типолитография Альтшулера, 1901. С. 180–206.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги