Маленький детектив

Глава 1. Мистер Питри и открытие. 1927 год, Лондон

Луна была такая большая и яркая, что Хильда смотрела на нее не отрываясь, зачарованная дивной картиной. Вокруг луны, подсвеченные ее сиянием, светились кружевные облака. Старая нянька рассказывала, что сегодня ведьмы спешат на шабаш на Лысую гору и, если не пожалеть времени и подольше постоять у окна, в такую волшебную ночь их полет нетрудно заметить. Конечно, теперь, когда Хильда, можно сказать, пожилая дама, мать семейства и, главное, жена большого ученого, ей должно быть стыдно верить в такие глупости. Но, боже мой, как же не верить, когда кругом такая красота, а воздух наполнен таким чарующим дурманом, что, казалось бы, одного глотка довольно, чтобы наполниться лунным светом до самых пяток, раскинуть руки и лететь…

– Вы проверили щеколду, миссис Питри. – Как обычно миссис Стейн, экономика дома Питри, подошла так тихо, что Хильда не услышала и даже не почувствовала ее приближение – истинная ведьма. Но Хильда всегда знала, хорошее отношение с домоправительницей, даже если та окажется ведьмой, – залог счастливой жизни, а вот плохое… Хильда улыбнулась и в последний раз взглянув на луну, проверила раму. Все было идеально.

– Окна закрыты, не беспокойтесь, вы приготовили вечерний чай для профессора?

Миссис Стейн протянула Хильде поднос с двумя чашками и тарелочкой, на котором лежали маленькие сладкие лепешки из миндаля. Экономка пекла их по рецепту, привезенному для нее мистером Питри из какой-то забытой экспедиции, еще в ту пору, когда тот не был профессором, а просто страстно изучал древности и каждую зиму отправлялся на раскопки.

Взяв в руки поднос, Хильда отправилась в кабинет, после их свадьбы привилегия подавать ночной перекус принадлежала ей и только ей. Даже если целый день муж был занят в университете, даже если они находились на раскопках, где профессора тревожили по любому поводу, все знали, что этот час их и только их. Живя в роскошном доме в Лондоне, в палатке или в худо-бедно приспособленной для жилья древней гробнице, в этот час они пили зеленый чай, закусывая его неизменными миндальными лепешками. Это была их ночная жертва богу любви, любви, которая питала этих двух человек на протяжении тридцати двух лет совместной жизни. Сказать кому, не поверят, но это было именно так. В апреле 1892 года скончалась известная своей благотворительной деятельностью Амелия Эдвардс, по завещанию которой её обширная библиотека, а также богатейшая египетская коллекция перешла Университетскому колледжу Лондона. Кроме того, она оставила 2500 фунтов стерлингов на учреждения первого факультета египтологии в Великобритании с единственным, но непременным условием – декан должен быть не старше 40 лет и на момент представления на рассмотрение документов не иметь отношения к Британскому музею. В то время Уильяму Питри исполнилось только 39, но он уже считался известным ученым и огромным авторитетом в этой области. Идеальный кандидат! Таким образом мистер Питри стал первым профессором-египтологом в Великобритании. Самый молодой из профессоров, самый красивый и знаменитый. О Питри слагали легенды, его стараниями каждый сезон музей египтологии пополнялся все новыми и новыми сокровищами. В 1895 году, когда Уильям Мэттью Питри исполнилось 42 года, к нему обратилась 25-летняя Хильда Ульрин, целью которой было сделать рисунки древнеегипетских нарядов для нового научного сборника. Питри немедленно согласился, и они встретились.

Они провели вместе не так уж много времени, но всего лишь за несколько дней общения Хильда узнала о Египте так много и в таких подробностях, словно удивительный профессор прошел с ней весь курс в ускоренном режиме или, быть может, он по примеру египетских жрецов умел ускорять или замедлять время или обладал гипнозом, благодаря которому сумел внушить ей все эти знания. А потом великолепный Питри уехал в свой Египет, и Хильде показалось, что вместе с ним она потеряла что-то очень важное – смысл жизни на этой земле. Да, она продолжала посещать библиотеку, выполняла скучные домашние обязанности, гуляла по парку, прежде она даже не задумывалась, насколько необходимыми сделались для нее встречи с Уильямом. Куда бы она ни посмотрела, везде ей виделся его силуэт, светлые веселые глаза или рыжеватая бородка.

Единственным наслаждением, воскрешающим для нее эти удивительные часы наедине с профессором Питри, были статьи по египетской теме, над которыми она работала, и рисунки, которые делала.

Каково же было ее удивление, когда она вдруг получила письмо от Уильяма, и затем послания шли сплошным потоком. В этих письмах Питри не только описывал события, произошедшие в его экспедиции, но и изливал свои чувства. Оказалось, он тоже влюбился в Хильду и теперь впервые в жизни ждал окончания сезона, чтобы наконец предстать перед своей дамой сердца для решительного объяснения. Летом, когда раскопки в Египте прекращаются из-за непереносимой жары, Питри вернулся и первым делом навестил Хильду дабы сделать ей предложение руки и сердца.

Хильда была на седьмом небе от счастья, тем не менее она взяла себе пару дней на обдумывание предложения, и затем чуть не умерла, ожидая, когда Уильям явится за ее окончательным ответом. Принимать решение нужно было как можно быстрее, так как, согласно правилам, с момента помолвки должно было пройти как минимум полгода, а в конце ноября профессор оставлял холодный Лондон и отправлялся в очередную экспедицию. Таким образом, обручившись через несколько дней после его приезда, в начале июня, они обвенчались буквально перед тем, как подняться на борт корабля. Это произошло 29 ноября 1896 года.

Брак оказался действительно счастливым, Хильда сопровождала мужа во всех его экспедициях, деля с любимым успех и разочарования, леча его от египетской лихорадки или сама страдая от укуса скорпиона, когда во время операции Уильям держал ее в своих объятиях, нежно уговаривая и целуя в затылок.

Хильда стала добрым помощником мужу, будучи неплохой художницей она прилежно копировала рисунки и иероглифы, вела ежедневные отчёты о проделанной работе и помогала составлять каталогизацию. Разумеется, она учила арабский язык, ведь рабочие, которых нанимал ее муж, не говорили по-английски, кроме того, она заведовала аптечкой и оказывала медицинскую помощь рабочим, перевязывала раны, выдавала лекарства.

Сначала они жили без детей, и Хильда уже практически свыклась с этой мыслью, когда через семь лет счастливейшего брака, собираясь в ноябре в Египет, она заметила сбой своего цикла, но не обратила на это никакого внимания, занятая приготовлениями. В результате их первенец Джон появился на свет в знойном Египте, и затем они возвращались домой, держа на руках живого египтянина. Еще через два года родилась дочь Энн, зачатая в Египте и рожденная в этом доме.

Сейчас Хильде уже исполнилось 57, а Уильяму перевалило за 74, но они были по-прежнему влюблены друг в друга и снова готовились к экспедиции…

Войдя в библиотеку, где обычно в это время ждал ее муж, Хильда не могла не отметить, что Уильям сидит в кресле у окна и читает при полной луне.

– Ты испортишь глаза, так нельзя. – Она поставила поднос на стол и, чиркнув спичкой, зажгла канделябр на три свечи, после чего подвинула его к зеркалу.

В этой комнате Питри предпочитал именно такое освещение, запрещая пользоваться лампами.

– Ты уже решил, когда сообщишь о своем открытии прессе? – Она поставила на стол чашки и тарелочку с миндальными лепешками и села напротив мужа. – Один пронырливый журналист чуть ли не каждый день изводит меня вопросами, а я даже не знаю, что ему отвечать.

– Не знаю, дорогая, не знаю. – Питри подошел к окну и, закрыв его, задернул зелёные бархатные шторы, точно боялся, что их могут подслушать. – Мое открытие… если я сообщу об этом сейчас, молодые да ранние, пожалуй, ломанутся… – он кашлянул, не смея произнести вслух название, которое у обоих было в голове, – и я рискую остаться не у дел. С другой стороны, если я сообщу о своем желании перебраться на совершенно новое место, эти остолопы тут же окопаются по соседству в надежде на куски с барского стола.

– Так застолби какой-нибудь участок, и от тебя отстанут.

– Застолбить, а потом не поехать? – Он пожал плечами, откусывая кусочек лепешки. – Так дела не делаются.

– Зато они отстанут от тебя.

– Может, сказаться больным, в моем возрасте никто не удивится, а когда все разъедутся, отправиться в выбранном направлении?

– Даже не думай об этом! – Хильда сделала жест, каким египетские женщины отгоняют зло. – Только заговори о болезни, как она привяжется. Тут должно быть какое-то другое решение.

– Какое? – Питри казался подавленным.

– Пока не знаю.

– Я думаю, что ошибкой было возвращаться в Лондон, если бы не ты, дорогая, я так бы и сидел теперь на той стеле, а теперь ее может найти кто угодно, и открытие будет принадлежать ему, в то время как совершил его я!

– Тогда расскажи обо всем в Университете, дай интервью журналистам.

Питри сокрушенно замотал головой.

– Не могу, дорогая, мы же сто раз уже это обсуждали. Для того чтобы делать объявление, я должен точно знать, что я нашел, или хотя бы иметь возможность развить какую-нибудь правдоподобную теорию, короче, если бы я не вернулся в Лондон, а остался там, сейчас уже смог бы…

– Получить очередной солнечный удар, который, вполне возможно, закончился бы не так легко, как предыдущие.

– Твоя правда. Но что же делать? – Питри взял с тарелочки миндальную лепешку и целиком засунул ее в рот.

– А если сделать вид, будто у тебя что-то украли? И теперь ты не можешь двинуться в путь, пока идет следствие?

– В музее? Ни в коем случае! – Питри поднялся и прошелся по комнате. – Среди моих коллег есть люди со слабым сердцем. Они не выдержат такого надругательства над нашими фондами.

– А если дома?

– У нас дома? – Глаза Питри загорелись. – Ты хочешь сказать, мы разыграем похищение?

– Ну да. Эта вещь спокойно полежит дома у кого-нибудь из твоих друзей, кого мы посвятим в наши планы. А потом подкинем эту вещь в Университет или к нам же на крыльцо. Расследование закроют, но к тому времени все, кто собирался уехать в Египет, уже будут там, и мы…

Осталось только выбрать, что именно из моих сокровищ покинет этот дом? – Питри задумался. – Задачка.

Глава 2. Фея-крестная

За два года до описанной выше сцены.

Октябрь 1925 года

Побег не состоялся. Сторож поймал Люси на крыше, когда та, закрепив веревку на трубе, добралась до края и уже намеревалась начать спуск вниз. В схватке с преследователем она сломала ноготь и теперь обкусывала его, давясь слезами и злобно поглядывая на дверь директорского кабинета, где ее заперли. Вот сейчас явится миссис Флэтчер, последует длинная скучная нотация, после которой нарушительницу правил высекут, и к гадалке не ходи, а потом еще и запрут на несколько дней в карцере. О том, что такое карцер, Люси знала не понаслышке, но, потерявши голову, по волосам не плачут. Попалась, значит, чего-то не учла, надо было заглянуть в комнату смотрителя, знала же, что тот храпит во сне, стены сотрясаются, а тут вдруг тишина. Нужно было догадаться, что старый черт не спит, а то и вовсе отсутствует в своей коморке. Надо было, да, раньше надо было думать. Теперь же остается пожинать горькие плоды собственной безалаберности.

На самом деле Люси давно уже не боялась ни побоев, ни скучного холодного карцера, мучило другое – находясь в школе, она теряет время, занимается ерундой, а могла бы помогать маме и младшим. А почему нет? Руки ноги на месте, голова тоже. Устроится мыть полы, разносить заказы, выгуливать собачонок, да хоть на фабрику. Все лучше, чем торчать в четырех стенах, осваивая искусство правильно делать реверанс, варить варенье и читать молитвы. Чем ей могут помочь варенья и молитвы?

Нет, разумеется. Когда-то еще в детстве она истово верила в Бога, но в самый нужный момент Бог не ответил на ее призывы, и папа умер.

Люси с горечью посмотрела на окно, в какой-то момент подумалось, что она могла бы попробовать открыть раму и выбраться, но нет. Здание высокое, и, если она не смогла спуститься с крыши, имея надежные веревки, выпрыгивая из окна директорского кабинета, чего доброго, сломает себе ноги или хребет, и тогда все сделается еще безнадежнее и отвратительнее.

Люси услышала торопливые шаги в коридоре и, вытерев слезы рукавом, низко опустила голову, приготовившись претерпеть все, что положено за попытку побега.

Дверь отворилась, мимо нее прошуршали серые юбки. Ни слова не говоря, директриса проследовала до стола, скрипнул стул. Молчание затягивалось, Люси не выдержала первой, бросив на противницу злобный взгляд, и… тут же ее лицо озарилось радостным непониманием. На директорском месте сидела не старая мегера Флэтчер, а молодая и самая любимая учительница школы – мисс Алиса Тисс, которую все девочки обожали за очаровательные манеры и нелюбовь к наказаниям. На уроках мисс Тисс всегда было интересно и даже весело. Не то что на других уроках, где Люси чуть в обморок не падала от скуки.

– Доброй ночи, мисс Голдинг. – Тисс не выглядела сонной, возможно, она еще не ложилась. В противном случае наверняка явилась бы в халате. И почему, интересно, ее будет судить не директриса – этот глобус в воланах, а именно Тисс?

– Не такая уж она добрая ваша ночь. – Люси закусила губу, по-бунтарски тряхнув рыжими кудряшками.

– Для вас, пожалуй, но при чем здесь я? – подняла красивые брови Тисс. – Кроме того, это еще не повод быть невежливой. – Тисс положила на стол моток веревки, по которой полчаса назад безуспешно пыталась спуститься с крыши беглянка.

Люси отвернулась, хотелось сплюнуть на ковер, но за это ей бы влетело еще больше. Правильнее было бы изобразить раскаяние, но вряд ли умница Тисс поверила бы в искренность дерзкой и своевольной Голдинг.

– И не повод забыть об уроках арифметики, которые лично я считаю весьма полезными и тренирующими ум.

– При чем здесь арифметика? – опешила Люси, ожидающая распекания за побег, а никак не за неуспеваемость.

– Как же при чем? – Тисс внимательно посмотрела в зеленые глаза Люси. – Для того чтобы спуститься с крыши, вы запаслись мотком веревки. – Она положила на стол хорошо знакомую Люси веревку.

– Сверхпрочной, – поддакнула девочка. – Стоит как два торта с кремом. Чтоб мне пропасть! – При этом она умолчала, что не платила за моток, а попросту стащила его во время прогулки с классом по городу. Так ловко стибрила, училка и две классные дамы – три пары глаз плюс очки ничегошеньки не заметили!

– И сколько ее в этом вашем мотке футов[1]?

– Пятьдесят.

– И вы думаете, что этого будет довольно для того, чтобы благополучно спуститься в сад?

– Еще бы! У нас потолки десять футов, в доме три этажа. Десять умножить на три, получится тридцать. А у меня пятьдесят. Еще бы двадцать футов осталось.

– Правильно. Но вы посчитали только этажи, без потолочных перекрытий и крыши. – Тисс наклонилась к Люси. – Если взять расстояние от края крыши до трубы, получится еще около десяти футов. Так?

– Вроде так. – Люси во все глаза глядела на Тисс, недоумевая, откуда той известны такие подробности. Не могла же учительница литературы в свободное от уроков время прогуливаться по крышам? Люси попыталась представить себе изящную мисс Тисс в ее узких юбках, с ее каблуками, балансирующую на довольно-таки скользкой крыше. Нет, такого просто не могло быть!

– Десять или чуть больше, не важно. Перекрытия тоже в сумме дадут не менее девяти. Но вы накинули петлю на трубу, после чего в ваших руках оказалась двойная веревка, а значит…

– Пятьдесят поделить на два… – У Люси закружилась голова, и она была вынуждена схватиться рукой за спинку стоящего тут же стула.

– Вот и получается, что, если бы вы не зевали на уроках арифметики, вам удалось бы лучше подготовиться к побегу. Садитесь, пожалуйста.

Люси покаянно вздохнула и присела напротив мисс Тисс.

– Могу я узнать причину, побудившую вас на столь опрометчивый шаг? Вас кто-то обидел?

Девочка вздохнула, после того как Тисс уличила ее в том, что она даже веревку не могла нужного размера украсть, беглянка чувствовала себя полной дурой. Не хватало еще, чтобы любимая учительница решила, что Люси бежит из школы, словно напуганная мышка от мышеловки.

– А что мне здесь делать? – начала она с вызовом. – Нас пичкают никому не нужными знаниями, в то время как я могла бы быть полезной в другом месте.

– Не настолько бесполезном, как «Райское гнездышко»? – уточнила Тисс, кивнув на веревку, и Люси залилась краской.

– Вы наверняка знаете, что я здесь, потому что мой опекун сэр Уильям Мэттью Флиндерс Питри, который, кстати, является моим же двоюродным дедом, не пожелал держать меня у себя дома или забрать в Египет, куда он отправляется каждую осень, и отдал в школу, – доверительно начала она.

Учительница кивнула. Ей это было известно.

– После смерти папы… – Люси проглотила подступивший к горлу комок, – мама была вынуждена попросить моего двоюродного деда, чтобы тот взял меня к себе в семью. Между прочим, у него самого дочка Энн семнадцати лет и сын Джон, девятнадцати, и мы ладим. Во время вакаций мы могли бы вместе проводить время в их поместье или отправиться в Египет. Я вам говорила, что мой двоюродный дед – известный египтолог и профессор лондонского университета? Но он привез меня сюда. И теперь я сижу в этой тупой школе вместо того, чтобы помогать маме или работать в экспедициях, как работают там Энн и Джон! Вот у кого счастливая жизнь, между прочим, они там не просто землю сквозь сита просеивают, они учатся, чтобы после попасть в университет, чтобы стать настоящими археологами и учеными. Кстати, дедушка платит им как наемным рабочим, и Энн уже скопила приличную сумму. А я сижу в четырех стенах, ношу поганую форму, все время должна быть причесанной, чистой и аккуратной. Короче, трачу время, когда могла бы работать, и уже заработала бы кучу денег. Думаете, я купила бы на все эти деньги конфет или лент на шляпки? – Люси презрительно хмыкнула. – Я бы все отдавала маме, и ей бы не было так тяжело. А вместо этого!

– Желание помочь маме благородно, – задумалась Тисс. – Но ты уверена, что сможешь работать, как взрослая?

– Я бы смогла. – Люси почувствовала, как глаза снова наполняются слезами. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки. – К черту дедушку, я и без него прекрасно устроилась бы в Лондоне или в Шеппертоне, где мы живем с мамой. Правда, в Шеппертоне работы почти нет, но я бы все равно…

– Да, я верю. Возможно, ты бы раздавала газеты на улицах, получая несколько пенни в день, или даже поступила в работный дом. – Тисс задумалась. – Кстати, обращаясь к той же нелюбимой тобой арифметике, мама была вынуждена отдать тебя твоему двоюродному дедушке, потому что ей было нечем тебя кормить. Это понятно. Здесь тебя кормят, одевают, учат. За все это платит твой опекун, стало быть, мама уже может сократить эту статью расходов. Но, если ты убежишь отсюда, как ты думаешь, что произойдет вслед за этим? Твой опекун явится сюда с претензиями, и ему вежливо объяснят, что «Райское гнездышко» – не тюрьма для малолетних преступников, что мы не можем и не должны держать воспитанников силой. Ему не вернут денег, внесенных за год обучения, а на твое место возьмут другую девочку. Таким образом, школа получит двойную плату и, быть может, менее беспокойную ученицу. То есть нелюбимая тобой школа ни в коей мере не пострадает. Что же до твоего опекуна, он, несомненно, обидится на то, что ты так обошлась с его даром, и… – Тисс загнула указательный палец. – Первое, перестанет общаться с твоей семьей. Следовательно, твои сестры не поступят вслед за тобой в «Райское гнездышко», как это изначально планировалось, – Тисс загнула средний палец, – а мама, – она на мгновение задумалась, прикидывая в уме «за» и «против», – наверняка, после того как сэр Питри устроил тебя к нам, он стал помогать ей деньгами. Полагаю, она лишится и этой помощи. – Безымянный палец занял место на ладони рядом с указательным и средним. Плюс к ней снова вернешься ты, которая в лучшем случае будет зарабатывать на собственный прокорм, в худшем… полагаю, можно не продолжать.

С другой стороны, если ты останешься здесь, твоей маме придется терпеть ровно год, после чего твой двоюродный дед пристроит в школу твою сестренку Нин. Я ведь правильно помню, вы погодки? А потом и других детишек. Через два года ты выйдешь отсюда и сможешь устроиться в хороший дом горничной или нянькой. Школа дает своим выпускницам рекомендации, а ведь это очень важно, чтобы у тебя были крыша над головой и еда каждый день.

– Значит, я могла все испортить? – Люси опустила голову.

– Ты добрая и очень умная девочка.

– Умная, а как просчиталась с веревкой.

– Бывает. – Тисс улыбнулась. – Я знаю, ты много читаешь и, я слышала, даже сама пишешь. Неужели все это в результате сгинет в каком-то работном доме? Ты не любишь школьную форму, но ведь в работном доме тебе просто выдадут материал, такой же, как у всех остальных работниц. Ты скроишь себе из него платье, может быть, даже по последней моде, но все равно оно будет такого же цвета, как у остальных. И это в лучшем случае, большинство хозяев работных домов не предоставляют и этого. Понимаешь? – Тисс поднялась и подошла к Люси, вдруг присев перед ней на корточки. – Отсюда есть два выхода. И если ты все еще считаешь, что лучшим для тебя было бы бежать, пожалуйста, я сама открою перед тобой дверь и даже заплачу за кэб. Я не шучу. Если ты убьешься в мое дежурство или убежишь и с тобой, не дай бог, что-нибудь случится, меня замучают полицейские, а директриса просто уволит без рекомендательного письма. Я очень дорожу своей должностью, и, поверь, у меня тоже есть о ком заботиться.

Она выдержала паузу и продолжила доверительным тоном:

– Но есть и другой путь отсюда. Ты будешь учиться, сделаешься отличницей, учителя станут хвалить твое образцовое поведение, и через два года мы уговорим твоего опекуна, чтобы он оплатил для тебя колледж, по окончании которого ты сможешь и сама стать учительницей или выберешь себе специальность по нраву!