Ульмигания

4

Литовцы спустили их на лодке вниз по Неману. Сделали они это нехотя, уступив мерцанию тяжелого рубля в руке Даниила. Река была широкой, спокойной и свободно катила воды сквозь нехоженые дубравы. Тороп уже не удивлялся тому, что земля здесь почти не обработана, а присутствие человека на ней незаметно. Пока проходили Литву, он видел, что народ ее живет бедно, без прихотей, довольствуясь тем, что давала дикая природа.

Торопу наскучили однообразно заросшие лесом берега реки, и он задремал. Разбудила его странная, нависшая в воздухе тревога. Гребцы, насупившись, вглядывались в левый берег, где за деревьями виднелись мрачные, массивные развалины из гигантских валунов. Взмахи весел стали реже.

– Чего они испугались? – спросил Тороп Даниила.

Даниил пожал плечами:

– Кто их знает?

Он спросил что-то по-литовски у старшего из гребцов. Тот ответил.

– Он говорит, – сказал Даниил. – Здесь особенно свирепствуют прусские дозоры. Никому из них не хочется попасть в рабство.

– Но ведь они не будут выходить на берег.

– Конечно. Я думаю, дело не в дозорах. Мы уже давно в Пруссии. Литовцы боятся замка великанов. Они считают его заколдованным. Вот смотри, дальше того места, на котором мы сейчас находимся, они не поплывут. Если это не так, значит, за мое отсутствие здесь произошли большие перемены.

Словно по его команде лодка повернула к берегу. Даниил засмеялся и закричал:

– Хвала тебе, могущественный Перкун за то, что хранишь священную Ульмиганию неприкосновенной.

От страсти, так явно прозвучавшей в его голосе, Торопу стало не по себе. Он впервые всерьез задумался над тем, что на шее у него крест, а едет он в закрытую от всего мира бдительными дозорами и заколдованными замками, языческую страну.

Тем временем лодка ткнулась носом в береговой песок. Отсюда руин не было видно, но Тороп ясно ощущал их присутствие. Кроме того, чутье воина подсказывало, что следят за ним не только развалины древнего замка. Где-то близко были люди, и он чувствовал исходящую от них опасность.

Литовцы оттолкнулись веслами от пляжа и торопливо выгребли на середину реки.

– Тут кто-то есть, – тихо сказал Тороп Даниилу.

– Знаю.

Из зарослей вышел большой темный волк. Тороп положил руку на рукоять меча.

– Спокойно, – сказал Даниил. – Он не сделает нам ничего плохого.

Не дойдя до витязей, волк остановился, понюхал воздух и, как ни в чем не бывало, побежал по берегу вдоль реки.

– Это Скаловия – страна склавинов,– сказал Даниил.– Они издревле дружат с волками. Но это мог быть и не волк, а местный вайделот. Хорошо, что ты не напал на него.

Кустарник, поднимавшийся по откосу, переходил в лес, мрачно нависший с высоты. Громко и внятно в нем прокричала кукушка.

– Это не птица, – сказал Тороп.

– Молодец,– сказал Даниил, вглядываясь в заросли. – Кстати, здесь меня зовут Дилинг.

Потом он громко сказал что-то по-прусски. В следующее мгновение лес, не шевельнув ни единой веткой, выпустил трех рослых русобородых мужчин.

Тороп немного разочарованно разглядывал воинов, о которых столько слышал от Даниила. Ни кольчуг, ни шлемов, ничего сколько-нибудь похожего на доспехи, на них не было. Все трое были в островерхих войлочных колпаках и грубых рубахах с нашитыми на плечи и грудь пластинами из толстой кожи. Они походили бы на литовцев, если б короткие мечи на поясе и манера, с которой воины держали свои тонкие метательные копья, не выдавала в них привычных к оружию людей. И все же Тороп думал, что без труда справился бы с ними в одиночку. И это – хваленые прусские витинги, о которых с одобрением отзывался даже Попович?!

Пока Дилинг разговаривал с дозором, Тороп прислушивался к непонятной, но чем-то похожей на славянскую, речи. Иногда ему казалось, что он различает знакомые слова, однако смысла их Тороп не успевал уловить.

Постепенно напряжение, висевшее в воздухе, рассеялось, и вскоре Тороп с Даниилом – Дилингом в сопровождении дозорных шли через лес к небольшой засеке в глубине дубравы.

Засека была примитивной, похожей на те, какие сооружали бродники на зимних стоянках – холм, окруженный небольшим рвом и частоколом.

Пока Дилинг ходил договариваться о покупке лошадей, Тороп прилег с внешней стороны ограды на траву. Чистое небо в редких разводах прозрачных перистых облаков чертили стрижи и ласточки. Изредка пробовал голос соловей.

Лошади оказались неказистыми, невысокого роста, с крупной коротко посаженой головой. Дилинг отмахнулся:

– Доедем до Твангсте, там обменяем.

И замолчал, сосредоточенно глядя себе под ноги.

Тороп приготовился к неприятным известиям.

– Вот какое дело.., – медленно проговорил Дилинг. – Я еще не понял, что происходит, но у меня такое чувство, что кому-то наш приезд не нравится.

Тороп почему-то вспомнил, как трепетали ноздри волка, когда тот принюхивался к нему.

– Мы ведь не успели сделать и шагу в этой стране, – сказал он.

– Да, – сказал Дилинг. – Может я и ошибаюсь. Однако нам посоветовали прежде, чем ехать вглубь страны, посетить замок Рагайны.

– Где это?

– Ты видел его. Те стены, что видны за лесом, это и есть замок, построенный когда-то великанами.

– Рагайна – какой-то князь?

– Рагайна – женщина. Я тебе как-то рассказывал о ней. Последняя великанша, от которой склавины получили право владения долиной Немана. Она умерла много сотен лет назад, но замок по-прежнему носит ее имя. Склавины даже говорят, что душа ее не переселилась к предкам, а до сих пор живет в замке, охраняя его от врагов.

– Ты в это веришь? – улыбнулся Тороп.

– Нет. Я витинг, а не вайделот, и больше верю своему мечу, чем заклинаниям и духам.

– Тогда зачем нам в этот замок?

– Не знаю. Это меня и настораживает.

– Мы можем не поехать?

– Для того чтобы добраться до моего племени – вармов, нам нужно проехать Скаловию, Надровию и Самбию. Мы еще не успеем удалиться от замка на полдня пути, а вайделоты всех этих земель будут знать, что мы ослушались их собрата склавина. Это может плохо кончиться.

– Понятно, – сказал Тороп. – Поехали, раз надо. Если только эти клячи не издохнут по дороге.

Оказалось, что до замка Рагайны ехать дальше, чем думал Тороп. Неман в этом месте изгибался широкой петлей, и приходилось делать крюк вместе с ним.

В дороге Тороп все-таки не выдержал и съязвил:

– В твоей стране волхвы сильнее воинов, Даниил?

– Да, – сказал тот серьезно. – У вайделотов столько власти, что вашим попам и не снилось. Каждый витинг должен отдать жрецу своего племени половину добытого в бою.

– Поэтому вы и нанимаетесь в другие народы?

– Не только из-за этого. Долго объяснять… Да ты и сам все увидишь.

Тороп понял, что Дилингу неприятен этот разговор, и до самого замка они ехали молча. Каждый думал о своем.

Вблизи руины оказались еще больше и массивнее, чем представлялись издалека. Стены из валунов, многие из которых были с хорошую избу, высились над кронами деревьев, и можно было только догадываться, какими они были в момент постройки. Сохранившаяся арка ворот была несколько саженей в высоту. Туда спокойно могла въехать любая из осадных башен, какие приходилось видеть Торопу. Но больше всего поразило его то, что камни стен были хорошо пригнаны друг к другу, чего невозможно было добиться, пользуясь обычными приспособлениями – лебедками или рычагами. Казалось, какой-то гигант – строитель, для которого и была впору эта арка, брал валуны руками и ворочал их, перебирал, находя единственно нужный. Тороп задумался: не правда ли то, что он считал сказками о великанах?

В воротах стоял юноша в белой одежде и с длинными соломенными волосами. Кивком он пригласил их за собой и повел вглубь замкового двора, к остаткам одиноко стоявшей среди развалин башни.

Дилинг нервно шарил глазами по стенам. Тороп тоже подозревал, что на них за рассыпавшимися камнями кладки прячутся витинги, но понимал, что тревожит его вовсе не это. Какая-то противная дрожь звенела у него внутри. Явственно ощутимая физическая тревога давила голову, и от нее закладывало уши. С каждым шагом, приближавшим Торопа к башне, его движения замедлялись, а все становилось похожим на сон.

Тороп опустил взгляд со стены и обнаружил, что никакого юноши уже нет, а стоит перед ними древний старик в такой же белой одежде и держит в руках два платка.

– Вам нужно завязать глаза, – сказал старик, протянув платки Торопу и Дилингу.

Тороп удивился тому, что понял его, а потом сообразил, что старик произнес фразу, не открывая рта.

Они слезли с коней, и одели повязки. Старик помог завязать их. Потом легко подтолкнул. Тороп с Дилингом сделали несколько шагов и встали. Было тихо. Тороп уже хотел сдернуть повязку, раздражавшую его тем, что от нее шел приторный удушливый запах, но вдруг раздался скрежет, пахнуло сырым холодом, а Тороп почувствовал, что под ногами у него ничего нет, и он падает.

Приземление было мягким. Они упали на какие-то тюки, набитые шерстью. Тороп вскочил на ноги и, срывая платок с лица, выдернул меч. То же сделал и Дилинг.

Они стояли в начале длинного, тускло освещенного коридора, полого уходившего вниз, к ярко горевшему костру.

Тороп посмотрел вверх, но ничего, кроме темноты, не увидел.

– Ну и что? – спросил он Дилинга.

Тот, не ответив, двинулся вперед. Зал, в который упирался коридор, был огромным. Стены и потолки его терялись в темноте, едва тревожимой неровным светом костра. Дыма, однако, не чувствовалось – где-то была вентиляционная шахта. Костер освещал только большой плоский камень и сложенную рядом из черепов людей и животных пирамиду, увенчанную вороном. Его красные глаза светились. На полу, поджав под себя ноги, сидел обритый наголо мальчик лет семи и большим грубым ножом строгал палку. Он посмотрел на Торопа и улыбнулся.

– Что тебя привело в Ульмиганию, чужеземец? – раздался голос. Как и в прошлый раз, голос не принадлежал никому. Он был ни детским, ни мужским и ни женским, и шел отовсюду. Более того, Тороп вдруг понял, что слышит не членораздельные звуки, а странный тихий гул, обладавший ясным смыслом.

– Я – Дилинг из рода Выдры племени вармов, пригласил его погостить в своих землях, – сказал Даниил.

– Неправда, – голос был ровным и бесстрастным. – Молодой воин из русов покинул свою страну потому, что ему грозил местью сын могущественного князя, а в битве с желтым народом погибли все, кто мог заступиться за юного витинга. И другая неправда – у тебя нет земель, Дилинг из вармов, ибо ты был изгнан Великим Кривой из Ульмигании за то, что втянул свое племя в братоубийственную войну с бартами, тем самым нарушив заповеди короля Вайдевута1. Что тебе нужно в Ульмигании, чужеземец?

– Я сам ушел! – резко сказал Дилинг. – Никто меня не изгонял. А есть ли у меня земли, пусть решит на Совете род Выдры.

Мальчик отложил палку и удивленно посмотрел на Дилинга. Ворон зашипел.

– Бог Покол2 терпелив к смертным, – произнес голос. – Он в третий раз спрашивает: что привело тебя в Ульмиганию, христианин?

– Я много слышал о прусском военном искусстве, – сказал Тороп. – Хочется посмотреть страну воинов. Возможно, мне удастся чему-то подучиться.

– Похвально. Согласен ли ты, снять с себя крест, согласен ли забыть своего Бога, готов ли вернуться к вере предков?

– Нет.

– Ответ достойный витинга. Однако я должен тебя наказать за него. Ты увидишь страну воинов, но не прежде, чем убедишься в могуществе наших богов.

Ворон стал быстро расти, раздуваться – вот он уже размером с гуся – красные глаза вылезли из орбит, и вдруг беззвучно взорвался ослепительной вспышкой. Тороп закрыл лицо руками, уронил меч, и упал на колени, пригнувшись к полу.

Дилинг, для которого ворон сидел, как и раньше, на вершине пирамиды из черепов, бросился к Торопу:

– Что с тобой?

Тот тихо стонал, слегка раскачиваясь.

– Глаза… Очень больно глазам.

– Покажи, – тормошил его Дилинг. – Открой лицо, я посмотрю, что с глазами.

Тороп поднял голову и повел ею вокруг.

– Я ничего не вижу, – сказал он. – Даниил, я ослеп! Я ничего не вижу, Даниил! Что это?

Зарычав от ярости, Даниил вскочил на ноги.

Мальчик исчез. Дымилась, догорая, палка, которую он строгал.

– Сучье племя! – кричал Дилинг. – Ты где?

Ворон расправил крылья, но взлететь не успел – меч Дилинга рассек его на две половины. Обе они, скатившись по пирамиде, трепыхались и подпрыгивали на булыжном полу. Следующий удар пришелся по горке черепов. Те из них, что оказались не расколотыми, глухо стуча друг о друга, покатились в разные стороны.

– Дилинг! – в голосе слышались плохо сдерживаемые визгливые нотки.

– За осквернение жертвенника ты умрешь!

– Где ты? – кричал Дилинг.– Покажись!

– Ты издохнешь, Дилинг! Но не сейчас, не надейся. Ты умрешь тогда, когда тебе особенно захочется жить!

Дилинг выхватил из костра головню и обежал с ней зал. Стены казались глухими, без намека на какие-либо ходы. Даже тот коридор, которым они попали сюда, пропал.

Дилинг знал, что, скорее всего это наваждение, напущенное вайделотом, и все-таки ощупывал трещины в кладке, надеясь отыскать тайную дверь.

Появился запах мяты. Он становился гуще, навязчивее. Подозревая в нем очередной подвох жрецов, Дилинг старался дышать реже, неглубоко, и все же движения его становились медленнее, руки немели и плохо слушались. Он уронил меч. Цепляясь за остатки сознания, добрел до, стоявшего на коленях Торопа, и упал рядом с ним.

Немного времени спустя в подземелья замка Рагайны пришли витинги склавинов. Лица их были скрыты повязками из плотной шерсти. Общаясь жестами, они убедились в том, что Дилинг с Торопом спят, погрузили их на носилки и вынесли на поверхность, к повозке, тут же направившейся к Неману. На то самое место, где литовцы высадили воинов.

В ту же ночь, ближе к рассвету, Дилинг, надежно упрятав друга на одном из островков болотистой долины выше по реке, вернулся к замку. Но, ни вайделота, ни его прислуги, ни вообще каких бы, то ни было, признаков людей не нашел. Холодная тупая злость душила его, однако он не поддался искушению идти одному на засеку склавинов. Пропади он, и слепому Торопу никогда не выбраться из болот.

А Тороп, лежа лицом вниз на заросшем камышом островке, плакал.

5

Два месяца ни о Дилинге из вармов, ни о юном рутене3, вайделот склавинов ничего не слышал, хотя постоянно просил собратьев по касте из других племен сообщать о любом подозрительном витинге и слепом, появившихся в их пределах. Он бы уже забыл о них – сгинули где-то или, испугавшись еще большего гнева богов, ушли из Ульмигании – но предсказание носейлов, полученное им в замке Рагайны о том, что варм погибнет позже, в то время, когда ему захочется радоваться, заставило жреца снова обращаться к вайделотам всех земель.

В день, когда с полей богатой долины Немана убрали последний сноп ячменя, склавины готовились выпить остатки прошлогодних запасов пива и готовили козлов к жертвоприношению, а их женщины, надев на себя все украшения, пекли сомписины4 из свежей муки, вайделот проснулся не в праздничном настроении. Главному жрецу Скаловии приснился дурной сон. Привиделось ему, будто проснулся он, а на груди его сидит огромный мокрый тритон и скалит зубы.

“Уйди, – говорит ему вайделот. – Именем Потримпа5, твоего властелина, заклинаю – уйди!”

“Нет, – говорит тритон. – Я не подчиняюсь твоему Потримпу, не мой это бог”. И вдруг как бросится, да как вцепится вайделоту в глотку…

Жрец не очень верил снам, а толкование их держал для простых пруссов. Доверял только носейлам и богам, да собственным предсказаниям, сделанным в моменты связи с высшими силами неба и преисподней. Однако сон не шел у него из головы и сильно портил предвкушение подарков и жертвоприношений к празднику.

Солнце начало скатываться на западную половину неба. В поселке Склавегарбе – столице племени – уже раздавались веселые возгласы. Пруссы несли подарки Курче6.

Жрец с прислугой, выполнявшей и роль охраны, отправился на вершину холма, в священную рощу, где были установлены статуи богов.

На удары бубна к холму потянулись люди из окрестных деревень. Каждый нес на плечах или в корзине жертву сообразную своему положению и достатку – кто козленка, а кто и рыбу. Князь был в походе на жмудь7, но от его дома принесли на заклание туренка.

Процедура, как и положено, затянулась до сумерек. Убедившись в том, что все жертвы приняты, и никто из пришедших не обижен, вайделот руками набрал в красный горшок горячих углей из костра и под радостные крики соплеменников понес священный огонь к реке. Подошло время для подарков Потримпу и Неману.

Высыпав угли из горшка на подготовленный мох, вайделот раздул огонь и положил на него ячменный сноп. Тот вспыхнул. Курче был освобожден, а жертва принята Потримпом. Пока в костер подкладывали ясеневые и дубовые дрова, жрец взял сплетенный из тростника небольшой плотик, установил на него хлеб из нового урожая, поджег лучины по краям и положил на волну. Пруссы запели торжественную ритуальную песню, но на первых же словах нестройно стихли – плот, крутнувшись на месте, вдруг накренился и боком, шипя лучинами, ушел в воду. Вайделот оцепенел. Рядом с ним кто-то ахнул, а в толпе испуганно вскрикнула женщина. Положение спас хорошо тренированный и сообразительный служка, мгновенно подсунув под руку вайделоту новый плотик с уже зажженными лучинами.

Жрец дрожащими руками положил его на спину Немана, шепча заклинания и просьбы о милости. Неман покачал жертву и медленно, будто нехотя, понес ее вдоль берега. С опозданием зазвучала песня. Зашипело, забулькало разливаемое по жбанам пиво. Взвизгнула первая облапанная девица. Один за другим по реке поплыли освещенные лучинами хлебы – десяток, два, пять десятков, вереница светящихся плотиков, пританцовывая на легкой волне, отправилась вниз по Неману, к заливу Руса8. Расстроенный вайделот, пользуясь тем, что склавинам было уже не до него, незаметно покинул праздник. Слуга его, должность далеко не последняя в племени и не всегда пользующаяся любовью, ибо занимать ее мог только выходец из самбов9 – чужак, в совершенстве владевший, как оружием, так и тайнами рун, неохотно, но безропотно тоже покинул разгоравшуюся попойку.

Тут надобно заметить, что у этого самба – слуги и телохранителя вайделота – была тайная страсть к одной из жен князя, юной темноглазой ятвяжке10. Виделись они редко, украдкой, а приласкать друг друга могли только в такие вот праздники, когда все племя обпивалось пивом, и о моральных запретах заповедей Вайдевута мало кто вспоминал. Самб еще успел обменяться с женой вождя горячими взглядами, и даже шепнул ей что-то любезное, но углубиться в лес им не довелось. Вайделот направился к своей хижине и самбу, дрожавшему от неутоленного желания, пришлось плестись за ним, проклиная в душе и свое предназначение, и мнительность жреца. Мысль его стремилась к берегу реки, а тело распирало любовной жаждой. Это вот греховное томление и сгубило самба.

Жрец уединился в хижине, а самб, присев на корточки у входа, прислушивался к звукам веселья, доносившимся со стороны Немана. Поэтому, когда он, наконец, услышал движение с другой стороны, было уже поздно – нож аккуратно вошел ему в сердце, пробив оба желудочка, и повернулся там. Слуга тихо завалился на землю.

Вайделот в это время подбрасывал в очаг кусочки янтаря и змеиной кожи, изо всех сил стараясь достичь того состояния, когда сознание, отделившись от бренной оболочки, растворяется в дыму и вместе с ним взлетает, соединяясь с волей богов, когда все сущее становится прозрачно и доступно пониманию… Но у него не получалось. Голова настойчиво пыталась понять загадку исчезновения варма и слепого русского воина, а память возвращалась к тритону во сне и тонущему плотику с хлебом.

Жрец понял, что тщетно пытается добиться внимания богов, и оставил эти попытки. Теперь он просто смотрел в огонь и думал. В эти минуты к нему и пришло странное ощущение того, что в хижине он не один. Вайделот повернул голову и с изумлением уставился на дрожащую в мерцающем свете и дымном воздухе фигуру витинга с железной головой.

Жрец не подумал о дыме. Он подумал о том, что молился, и боги прислали к нему кого-то из духов.

– Кто ты? – спросил он. – Кто тебя прислал?

Витинг взялся обеими руками за голову и снял ее. Только тут до вайделота дошло, что никакая это не голова, а шлем, никогда им не виданный, закрывающий железной маской все до самой шеи, но шлем. А под ним скрывалось юное лицо ослепленного им воина. Оно было бледным, и незрячие глаза отсутствующе смотрели поверх головы жреца.

Жрец хотел превратиться в волка, напустить наваждение, раствориться с дымом, но вдруг в ужасе осознал, что воин слеп и ничего не увидит.

Он осторожно, боясь дохнуть, встал и сделал шаг к двери. Жрец мог бы догадаться, что Тороп только того и ждал. Слух и чутье воина, и без того чрезвычайно острые, теперь, в слепоте, были настроены на малейшее движение воздуха. Вайделот мог это предусмотреть, он был стар и повидал много воинов в своей жизни, но страх глушит разум даже мудрейших.

Тороп коротко взмахнул рукой, кнут щелкнул и выбил вайделоту правый глаз.

– О-о!… – закричал жрец. – О, боги!

Крик оборвал другой щелчок кнута. Жрец взвыл и завертелся на месте.

– Ты умрешь, но не сразу, – хоть и с акцентом, но по-прусски сказал воин.

Жрец услышал это сквозь собственный вой и понял, что где-то уже слышал эти слова, но дикая боль не давала возможности вспомнить. Он только почувствовал, что его схватили за волосы, и что-то холодное чиркнуло по шее.

А когда на плечо толчками хлынула горячая волна, он понял, что это жизнь – его, вайделота, священная и неприкосновенная жизнь хлынула из него наружу, выпущенная жесткой рукой чужеземца, христианина. И еще он понял, что помощи ждать неоткуда – поселок пуст, а слуга наверняка уже мертв. И упал он на глиняный пол хижины, и затих, ожидая, пока слуги Пикола11 подберут его.

6

Убийство вайделота – явление, бывшее в Пруссии не просто чрезвычайным. Достаточно сказать, что этого не случалось на протяжении сотен лет. Весть о гибели вайделота склавинов быстро обежала остальные десять земель Ульмигании, стиснув страхом перед местью богов сердца артайсов – крестьян, возбудив гнев и жажду мести у вайделотов и скрытое злорадство у князей и витингов. Верховный Жрец Всех Пруссов – Крива был в ярости и немедленно послал отряд самбов к склавинам для тщательного разбирательства.

Самбы – рослые, угрюмые, по любому поводу хватавшиеся за меч, одним своим появлением навели ужас на жителей долины Немана, но истины так и не добились. Если не считать того, что, узнав о гибели своего соплеменника – слуги вайделота, они пришли в такую ярость, что чуть не перебили обитателей Склавегарбе, то их разбирательство в деле ни к чему не привело.