Мы же своими глазами видели и даже близко знакомились со многими подвижниками из числа простых русских людей, которые невзирая на все невзгоды, неустроенность и властную неразбериху упорно пытались сохранить для Родины одну из ее крупнейших духовных колыбелей. Кто-то оказывал добровольную помощь в каталогизации материалов Соловецкого музея-заповедника. Кто-то организовывал для местных школьников судоходные курсы на собственном старом крошечном катере. Кто-то привозил с материка и устраивал в импровизированном «Арт-Ангаре» художественные выставки. «Неужели не найдутся подобные им меценаты из числа обеспеченных спонсоров или организаций, – оптимистично рассуждали мы, – которые проникнутся стремлением помочь островитянам и выделят деньги хотя бы на ремонт соловецкой школы? А кто-то другой – на финансирование отряда, подобного нашему, для работы где-нибудь в Карелии или в Коми».
С каким же удивлением убеждались мы раз за разом в ошибочности своих предположений. Делячество и коммерциализация стремительно вползали тогда во все сферы жизни на островах. На Соловки отчаянно рвались делать деньги, строить виллы, отели, рестораны, бильярдные, боулинги и т. д. не только прожженные циничные бизнесмены, но и откровенные бандиты.
Ситуация усугублялась произволом чиновников. Пользуясь своей властью, бывший архангельский губернатор (в 1996–2004 гг.) А. А. Ефремов (1952–2009) незаконно, минуя экологическую экспертизу, получил разрешение на возведение на Соловках личной дачи. Для ее постройки срубили более двухсот редких «танцующих берез», что, по оценкам международных экологов, нанесло невосполнимый ущерб экосистеме острова.
В азартном соревновании по высасыванию последних соков из многострадальной соловецкой земли от проворовавшихся чиновников и обнаглевших бандитов не сильно отставали и местные церковные власти. Для вместимости большего числа богомольных паломников, жертвовавших монастырю последние сбережения, в Преображенском соборе Соловецкого кремля в ходе т. н. «реставрации» (под таким наименованием фигурировал в документах очень грубый, поверхностный, безо всякой предварительной историко-культурологической экспертизы, косметический ремонт) были спилены представлявшие историческую ценность остатки креплений иконостаса XVII века. В угоду конъюнктурным сиюминутным потребностям новоявленные монахи (многие из них – бывшие заключенные северных тюрем, освободившиеся после длительных сроков по тяжким статьям и оставшиеся на севере из-за бессмысленности возвращения домой) варварски испортили многие другие памятники древности, переданные в постсоветской России в собственность или временное пользование православной церкви.
Прямо под стенами монастыря в летний период разворачивался огромный ресторанный дворик, привлекавший своим меню с обилием крепких спиртных напитков широкие массы отнюдь не смиренных благочестивых паломников. Полчища диких туристов и беспечных свободных мореходов наносили флоре и фауне островов непоправимый ущерб.
Неужели Соловки обречены превратиться из крупной духовной обители в мелкое пристанище пронырливых стяжателей, набивающих карманы за счет обездоленных людей? – удивлялись мы. Не это ли классический пример национального унижения? Не очередной ли шаг к превращению нашего народа в «Иванов, родства не помнящих»?
Да, конечно, нельзя было отрицать, что государство выделило на реставрацию объектов музея-заповедника (читай: монастыря) значительные средства. Да, находились более чем щедрые спонсоры, вкладывавшие в восстановление утраченного великолепия собственные средства, благодаря чему после советского лихолетья была значительно возрождена прежняя красота и величие Соловецкого кремля.
Создание же благоприятных условий для жителей оторванного от материка острова в море Северного Ледовитого океана, почти полностью обслуживавших те самые музей и монастырь, было возложено исключительно на местную администрацию. На простых людей спонсоры не тратили ни копейки. В 2004 году архангельские краевые власти, экономя средства, вообще лишили Соловки статуса района, приравняв острова к сельскому поселению и, следовательно, урезав финансирование до уровня бюджета таежной деревни. Никто не мог объяснить, почему ни федеральная власть, ни областная администрация не задавались трудом обратить внимание на кричащий контраст между великолепием восстанавливаемого памятника и разящей нищетой окружающего его поселка. При определении бюджета Соловков почему-то не бралось в расчет их островное положение, изолированность, сложность транспортного сообщения с материком, запредельная дороговизна жизни, суровый климат и многие другие, на первый взгляд совершенно очевидные, обстоятельства.
Прогуливаясь мимо полусгнивших, полуразвалившихся, промерзающих зимой до верхушек печных труб, домах постройки первой половины прошлого века, мы порой малодушно ловили себя на мысли, что, наверное, можно было бы как-то смириться с происходящим, если приносимые коммерческими потоками и крепнущие с каждым годом разрушительные силы, превращая русскую национальную святыню в заурядный развлекательный курорт, давали бы хоть что-то местным жителям. Но ведь и этого не происходило. Условия жизни для островитян медленно, но верно сползали в катастрофу. Жилье ветшало и разваливалось. Изношенная канализация и водопровод дышали на ладан. Зайти в туалет почти любой квартиры было порой не просто страшно, но и опасно (нам рассказывали про случай, когда человек провалился на этаж ниже сквозь сгнивший пол прямо сидя на унитазе).
С горьким удивлением перечитывали мы ответы с отказами и собственные письма к потенциальным спонсорам, вообще оставшиеся без ответа. Конечно, наши поездки продолжались бы в любом случае. Ведь конкретно мы могли легко обойтись без стороннего меценатства. Гуманитарному отряду факультета МЖ МГИМО вполне хватало поддержки нашего ректора Анатолия Васильевича Торкунова (род. в 1950 г.), благодаря которой мы не испытывали сложностей в организации и проведении экспедиций.
Но неужели это и был предел наших возможностей? Неужели мы уперлись в потолок, выше которого не подняться? Как часто бывает в таких ситуациях, помощь пришла совсем не с той стороны, где мы ее настойчиво искали.
Апрель 2021 г.
Этюд 6. Раздвигая границы
После нескольких лет работы на Соловках в наших головах не осталось всех тех высокопарных слов и представлений, с которыми мы впервые прибыли туда в далеком июле 2002 года. Конечно, мы по-прежнему трепетно относились к необыкновенной русской святыне на богом забытом острове, но помочь уже больше хотели не «объекту мирового исторического, культурного и природного значения» (по классификации ЮНЕСКО), а жившим там простым русским людям. Они, очевидно, сильнее, чем замшелые камни в крепостных стенах, страдали от последствий островной изоляции.
Осознание этого выкристаллизовалось почему-то во время бесед с иностранцами. Каждый из нас, студентов МГИМО, владея с горем пополам несколькими иностранными языками, быстро становился желанным собеседником для немногочисленных, но довольно частых туристов из других стран. Ведь за очень редким исключением кроме нас на островах мало кто говорил даже по-английски, поэтому и самые элементарные вопросы зарубежные гости вынужденно адресовали нам.
Со временем восторженные, и часто неуместные, отзывы иностранцев стали вызывать у нас раздражение. Мы быстро понимали, что они рассуждают лишь о единственно доступном им глянцевом фасаде туристических Соловков. Ведь в первую очередь для них, оплачивающих завышенные счета в валюте, и реставрировался никому ранее не нужный многострадальный Соловецкий кремль, строилась гостиница «Петербургская» (единственная более или менее приличная на всем архипелаге) и разрабатывались причудливые маршруты по наиболее страшным местам крупнейшей национальной трагедии нашего народа. Это для них – а вовсе не для нас, русских – была воссоздана на Соловках наша национальная святыня (хотя, скорее, не сама она, а лишь бессодержательный ее макет).
Никто из заморских гостей, цитировавших нам слова собственных приезжих экскурсоводов об ореоле святости и духовности, окружавших наших предков, ни разу не переступал порог дома одинокого пожилого соловчанина и не знал, как растягивает тот от безденежья одну картофелину на два дня (варя и съедая по половине ежедневно). Молодые переводчицы из Москвы или Питера не рассказывали об этом иностранным визитерам на своем блестящем английском или французском даже в минуты вынужденного безделья возле уютного костра на мысе Печак за тарелкой душистой ухи из выловленной специально для них жирной соловецкой селедки. Впрочем, вряд ли знали и сами.
О проблемах местных жителей им всем рассказывали мы, встретившись случайно у магазина или в лесу. И лишь тогда, осмысленно проговаривая это совершенно не знакомым с российскими реалиями людям, мы сквозь бреши, пробитые соловецкой действительностью в нашем юношеском максимализме, начинали не только произносить, но подлинно видеть и осознавать, что истинная Россия – это не отреставрированные за баснословные деньги купола древних церквей, а обычные русские люди со всей их нищетой и неустроенностью. Ведь эти люди – самое настоящее, что есть (или, по крайней мере, должно быть) у нашей страны. Поэтому именно им – были твердо уверены мы к концу каждого такого разговора – и должна оказываться самая первая помощь. И пусть даже в ущерб очередной побелке церковных стен, если это необходимо.
Выслушивая эти доводы, некоторые иностранцы давали себе труд заглянуть за хрупкий парадный фасад соловецкой жизни и соглашались с нами. Так летом 2003 года судьба свела нас с несколькими сотрудниками Баренцева секретариата – организации, координирующей гуманитарные проекты трех самых северных норвежских губерний Финнмарк, Тромс и Нурланд. Они искали тогда в пограничных странах новые возможности для развития регионального сотрудничества.
Позже мы уже не так сильно удивлялись случайности нашего знакомства. К сожалению, редких сотрудников скандинавских гуманитарных организаций, путешествовавших, как и мы, самыми дешевыми рейсами и занимавшихся проблемами тех же самых людей, что и мы, встретить под стенами Соловецкого кремля оказалось намного проще, чем представителей российских региональных властей. Последние предпочитали прилетать на остров частными самолетами и передвигаться по нему в кортеже с охраной. К сожалению, пишу об этом с полным знанием дела, поскольку в то же самое время мы безуспешно добивались встречи с заместителем губернатора Архангельской области, находившимся на Большом Соловецком острове с рабочей поездкой. В поселке ходили слухи, что он приехал неформально улаживать проблемы вокруг упоминавшейся выше дачи экс-губернатора А. А. Ефремова, а все остальное его не интересовало.
С норвежцами постепенно завязались если не дружеские, то весьма продуктивные рабочие отношения. Укоры недоброжелателей в том, что столь локальный проект как наш не соответствует, мол, специфике МГИМО, легко разбивались теперь о щит с логотипом Баренцева секретариата.
Быстро выяснилось, что база для сотрудничества между студентами МГИМО и университетов стран Арктического и Баренцева регионов обширна. До сих пор архивы Швеции, Норвегии, Финляндии и ряда других европейских стран хранят не известные нам документы об истории Русского Севера в целом и о Соловецких островах в частности. Мы инициировали переговоры с целью выяснить, что интересного для отечественных историков и исследователей содержится в этих архивах. Ведь всем было любопытно узнать, какими сведениями обладали и что думали европейцы о русском Поморье и Соловках. Впрочем, наладить полнокровную программу задуманного сотрудничества оказалось не просто. В конечном итоге на это ушел срок, значительно превысивший время существования нашего отряда. Тем не менее мы рады, что в фундаменте многих из уже реализованных к сегодняшнему дню проектов были и заложенные нами камни.
Стало понятно, что во взаимодействии с иностранными партнерами деятельность гуманитарного отряда выходит на совершенно иной, чем школа юного журналиста, уровень. Подчиняясь требованиям открывающихся возможностей, мы начали включать в отряд студентов других факультетов нашего института, в первую очередь отдавая предпочтение представителям Факультета международных отношений (МО) – будущим дипломатам. Кстати, парень именно с этого факультета обучал старшеклассников классическим танцам в феврале 2004 года. Так изначально наш довольно узкий соловецкий проект факультета МЖ расширился до университетского масштаба, предоставив МГИМО дополнительную возможность еще больше реализоваться в качестве одного из ведущих культурных и общественно-политических центров.
Отдельным направлением нашей работы стало содействие развитию туризма из-за рубежа. Соловки – не только российский, но и всемирный памятник истории, религии, культуры и природы. Интерес к нему проявляли во многих странах Европы, и особенно (в силу географической близости) в странах Арктического и Баренцева регионов. В начале 2000-х годов на островах стремительно росло число иностранных путешественников. Уже в то время зарубежные туристические компании начали всерьез рассматривать Соловецкий архипелаг в качестве финального или промежуточного пункта больших круизных морских маршрутов по северу Европы и как часть туров по России.
В координации с норвежцами мы пытались поставить это обстоятельство на пользу тем, кто родился и вырос на Соловках. Свои занятия с молодежью мы строили с прицелом на то, чтобы через издание собственной школьной газеты и развитие необходимых коммуникационных навыков они могли найти себя в том числе в сфере туризма или экскурсионного обслуживания. Чтобы жить и работать можно было дома, не покидаю малую родину.
Также не оставляли мы попыток всерьез превратить Соловки в настоящую визитную карточку России. В своих международных контактах мы активно продвигали идею сделать архипелаг местом регулярных встреч государственных и общественных организаций стран Арктического и Баренцева регионов для обсуждения общих проблем в сфере культуры, экологии, охраны исторических и природных памятников. Мы заостряли внимание, что подобные встречи значительно увеличили бы вес и подняли престиж России на севере Европы.
Сопутствовать этому должен был другой наш проект, связанный с проведением на Соловках регулярных научно-практических конференций для студентов из университетов стран Баренцева и Арктического регионов. Первая такая встреча состоялась в 2004 году. Ее темой стала история археологии Соловецкого архипелага как прародины саамов[1 - Саамы – малый народ, проживающий на территории России, Финляндии и Норвегии.]. Будучи автором идеи, наш гуманитарный отряд выступал поначалу в качестве генерального организатора и координатора. Затем председательство осуществлялось на ротационной основе.
В отличие от российских федеральных и региональных властей, находили норвежцы время и деньги на оказание помощи соловчанам в решении их насущных жизненных и бытовых проблем. Среди прочего Баренцев секретариат профинансировал даже ремонт туалета в соловецкой школе (отечественные власти не могли решить эту проблему более тридцати лет). Наверное, страшно представить, в какой ужас российская детская уборная должна была повергнуть флегматичных норвежцев, чтобы они решили отправить на ее ремонт деньги налогоплательщиков губерний Финнмарк, Тромс и Нурланд. Кроме того, норвежцы оплатили установку в школе новых окон (ни разу не менялись с момента постройки здания). В норвежских коммунах собрали пожертвования и для других насущных нужд соловецкой школы, а также для детей из неблагополучных семей на острове.
Существенный вклад Баренцев секретариат внес и в развитие нашего кружка юного журналиста. В рамках специального проекта «Комплексное развитие Соловков» норвежцы поставили соловецкой школе полностью оборудованный компьютерный класс на двенадцать рабочих мест с лицензионными образовательными программами, оргтехникой и аксессуарами. Норвежцы также выделили средства на приобретение программного обеспечения для компьютерной верстки, фотокамер и диктофонов, что стало незаменимым подспорьем для юных репортеров «Заметок на парте». Баренцев секретариат также согласился с целями нашего гуманитарного отряда создать дополнительные условия для подготовки соловецких детей к активной жизни в современном обществе и оздоровления их жизненных условий на Соловках и принял участие в нескольких наших проектах в данной сфере.
Но и это еще не все. Только общеобразовательной школой и взаимодействием с нами норвежцы не ограничились. Музыкальный кружок при островной библиотеке получил от Баренцева секретариата множительную технику, и его ученикам больше не было нужды переписывать ноты от руки. В соловецком детском саду сменили прогнивший водопровод и систему канализации. В островной больнице провели ремонт, установили новое оборудование, открыли современный стоматологический кабинет.
Июль 2021 г.
Этюд 7. С чего начинается вторая малая родина?
«Здесь чувствуешь себя глубоко русским», – написал как-то Владимир Львович в одной из своих многочисленных статей о Соловках. В ней он отвечал скептикам, почему студенты МГИМО, будущие дипломаты и международные журналисты, практикуются на каникулах не за границей, а в глухом российском захолустье. «Соловки нам нужны именно потому, что мы международники», – был его вывод.
Ведь МГИМО с момента своего основания воспитывал государственников-патриотов, разъяснял он. А специалисту-международнику, пожалуй, как никому другому, важно ощущать себя частью своей страны и своего народа, в полной мере испытывать то чувство, которое очень точно передает емкое английское слово «belonging»: это – мое, они – мои, и я принадлежу к ним… Наверное, именно это непонятное, щемящее, захватывающее чувство испытывал М. Ю. Лермонтов, когда писал знаменитое: «Люблю отчизну я… за что, не знаю сам…».
Соловки заставили нас не просто быть частью, а пропитаться духом, всеми частицами русского бытия, одарили умением не представлять себя отделенными, отчужденными, стоящими вне или над ним. Во многом благодаря суровым северным островам мы не оторвались от родной земли, не утратили корней, не стали безразличными к тревогам и бедам своего народа, его большим и малым радостям. Для этого действительно стоило пожить соловецкой – подлинно русской – жизнью, пристраститься к ней, через нее почувствовать дух подлинной России, пообщаться с ее людьми, узнать в них себя, полюбить мягко растягивающийся звук поморского говора.
За годы журналистской работы на старших курсах и после окончания института я много где побывал в нашей стране, но такого чувства проникновения в русское, какое испытал в студенческие годы на Соловках, не переживал, пожалуй, больше нигде. Вот почему эти острова до сих пор тянут многих из нас еще и еще раз. Летом – идти к ним серыми студеными водами. Зимой – лететь над замерзшими лесами, умирающими деревнями и зловеще черной шугой вокруг неустойчивых льдин Белого моря.
Острова стали неотъемлемой частью наших жизней, как будто нарочно подстроившихся под их особенный ритм. Каждый следующий раз я возвращался в Москву еще более «осоловевшим», чем в предыдущий, а затем увозил это особенное беломорское чувство, продолжавшее тихо звучать в моем сердце, и дальше – в родной Новороссийск.
С большей теплотой – как ни парадоксально это для совершенно южного человека вроде меня – вспоминаю я почему-то именно зимние экспедиции. Соловки зимой – это густо валящие из глубины черного неба крупные лохматые снежинки. В апельсиновом свете фонарей они, подобно мириадам раскрошенных звезд, плотным саваном заваливают плечи, голову, лицо… Это и дивный силуэт заиндевевшего монастыря на фоне северного сияния. Это – опьяняющий вкус морозного воздуха и ослепительный блеск снега в редких лучиках низкого ослабевшего солнца. Это – словно путешествие на самый край бытия. Туда, где кончается земля и начинается вечность – подлинно белое море, теряющееся в ночной черноте распахнутой, как кремлевские ворота, вселенной…
Зимние Соловки – это и наши хорошие друзья-школьники с их улыбающимися и задумчивыми, печальными и веселыми, серьезными и не очень лицами. Это – их смех при первых неуклюжих танцевальных па, их склоненные над макетом газеты головы, их медленно клацающие по диковинным для них компьютерным клавиатурам пальчики. Это – прихорашивающиеся у большого зеркала перед школьным мюзиклом девчонки и громко смеющиеся, передразнивающие их мальчишки. Это – романтика лыжных прогулок по заснеженному лесу на высоте веток, до которых летом в прыжке с трудом доставал.
В то же время это – дни и ночи, проведенные из-за отсутствия билетов в промерзшем от фундамента до крыши здании архангельского аэропорта. И тревожные звонки взволнованной матери из Новороссийска. И пугающая тряска приземлившегося лишь с третьей попытки самолета, бешено скачущего по неприлично узкой взлетно-посадочной полосе соловецкого аэродрома сквозь непроглядную метель… Но мы-то уже хорошо знали, что когда она рассеется (обязательно рассеется), близкое полярное небо мягко обнимет наш белоснежный остров, и старинный монастырь рыжеватыми спинами своих густо запорошенных валунов потянется нам навстречу.
Эти острова как будто всегда были рады нам. Точно были. И мы теперь тоже всегда будем рады им!
Сентябрь 2021 г.
Этюд 8. Свет в конце
В 2007 году, в котором (уже без моего участия) состоялась предпоследняя экспедиция гуманитарного отряда, на Соловки занесло очередного иностранца. Англичанин Дэйв Мэркхэм не был рядовым туристом. Художник по профессии, он прибыл на далекий русский остров, чтобы проверить свою гипотезу – могут ли дети разных культур получать знания друг о друге через рисунки? Иными словами, он хотел посмотреть, одинаковы ли устремления и фантазии детей одного и того же возраста во всем мире? Или уже к началу подросткового возраста мы становимся «готовыми продуктами» своих обособленных социумов? Заодно ему хотелось подружить английских школьников из его родного маленького городка Шэффилда с их соловецкими сверстниками, а затем понаблюдать, как они будут взаимодействовать и насколько легко смогут понимать друг друга.
В шэффилдской школе и на Соловках ребятам раздали по шестнадцать карточек с одними и теми же словами и попросили изобразить вызываемые ими образы. Рисунки, выполненные детьми с обоих остров (Великобритания и Соловки), Д. Мэркхэм собрал в альбом, который затем должны были проанализировать английские психологи, социологи, культурологи и антропологи.
К сожалению, мы так и не узнали, к каким выводам они пришли, и хватило ли художнику сил вообще довести свое дело до конца. Однако качественная копия того альбома случайно попала нам в руки. Ее изучение навело на достаточно любопытные мысли. Нет, вовсе не с точки зрения силы и глубины взаимопонимания между юными представителями разных цивилизаций, интересовавшего Д. Мэркхэма и не очень интересовавшего нас. Как люди, посвятившие много времени работе со школьниками, мы обратили внимание на другое.
Картинки большинства соловецких ребят были полны живых и сочных красок. Они частно занимали всю страницу полностью. С детской неуклюжестью и непосредственностью юные соловчане пытались показать, как им видятся и какие чувства вызывают «школа», «улица», «город», «запах» и другие понятия. Много картинок родных мест, много природы, животных, добрых лиц, цветов, масса зелени. Очень много солнца в самых разных его проявлениях – густо брызжущего с небес, рубиново-красного, темно-оранжевого, ярко-желтого. Многие рисунки криво и незамысловато дополнены добрыми и милыми стихами.
Рисунки же шэффилдских детей, к нашему огромному удивлению, оказались выполнены в основном в приглушенных тонах. Цвета чаще тяготели к серому, темному или даже просто черному. Радостного солнца, цветов и деревьев – по пальцам пересчитать. Большая часть английских картинок выполнена абстрактно и схематично, без какой-либо выдумки или попытки самовыражения. Угадывалось, что образы навеяны преимущественно телепередачами и продуктами массовой культуры. Поп-звезды, драки, бандиты, деньги и т. д. – все то, что их соловецким сверстникам, казалось, совершенно не приходило в голову.
В русских детях как будто бы, несмотря на колоссальную разницу в уровне и благоустроенности жизни, было намного больше доброты, искренности, света, дружелюбия и самобытности.
Мы очень жалели, что не смогли лично пообщаться с Д. Мэркхэмом. Нам действительно было очень интересно его мнение о материале, собранном в результате эксперимента. Как бы британский художник объяснил, почему соловецкие школьники видят мир вокруг себя настолько красочнее и светлее, чем дети его соотечественников?
