Уральское эхо
В кабинете Кренева устроили большую выставку. Найденные у барыг вещи разложили на столе, в шкафу, на подоконнике и даже на стульях. Потерпевших через «Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства и столичной полиции» пригласили на опознание. Люди толпились с утра до вечера, ахали, писали заявления…
Когда притон накрыли, соседи рассказали сыщикам, что творилось в магазине и возле него. Громилы приходили средь бела дня с узлами и корзинами, набитыми добычей. Прямо на улице шел торг. На глазах у дворника из узлов извлекали краденое, и маклак начинал торговаться. Часть он сразу покупал за бесценок, а часть сдавал в ломбарды. У Шифа имелся помощник, старший приказчик Ной Горель, сам в прошлом вор. Он прошел арестантские роты, был лишен столицы и жил под чужим именем. Горель разносил краденое по ломбардам, сдавал его, вел учет срокам и деньгам, менял квитанции и залоги. Еще к Шифу приходили другие маклаки, рангом ниже, и разыгрывали между собой то, от чего он отказывался. А воры, получив наличность, становились к магазинщику на постой. Начинались пьяные разгулы, песни под гармошку, водка лилась рекой… Все это безобразие околоточный надзиратель и участковый пристав странным образом не замечали.
В сбыте помогал и бывший дворник дома № 11 по Матвеевской улице Александров, отставленный от должности за преступный склад ума. В его каморке нашли около сотни серебряных вещей: часов, папиросников, столовых приборов.
Лыков с Филипповым крепко взяли Шифа в оборот. Тот продержался два дня, после чего стал давать признательные показания. Грандиозный притон, в котором обитала чуть не половина столичных воров, не мог существовать просто так, благодаря везению блатер-каина. Алексей Николаевич показал ему фото Сорокоума и спросил с нажимом:
– Это твой хозяин?
Мовша понурил голову:
– Он же меня живьем съест…
– Расскажи без протокола, в акт дознания не войдет. Но признаться нужно.
– Зачем вам мои слова без протокола? Нет, вы меня обманываете!
– Ты все равно потом на суде откажешься.
Шиф вскинулся:
– Конечно, откажусь. Господа, не спрашивайте меня об этом человеке, он страшнее черта. О чем хотите буду говорить, только не о нем.
– О чем хотим? – Лыков сделал вид, что заинтересовался. – Ну, давай о золоте с платиной. Ты продавал его Графу Платову, то бишь Матвею Шелашникову?
– Да, – сразу признался маклак. – Такое было условие… человека, о котором я не хочу говорить. Он интересуется золотом, и особенно платиной, в любом состоянии. Лом, слитки, шлихтовый песок, самородки, рудный концентрат, монеты, ювелирка, оклады с икон – все берет. Видимо, имеет собственную золотосплавочную лабораторию. Тайную, конечно. А Шелашников – его приказчик по рыжью, я с ним имел дело. До недавнего времени.
– А когда это поменялось и почему? – ухватился за последнюю фразу Филиппов.
– Неделю назад меня вызвали… ну, туда.
– На угол Большой Колтовской и Корпусной? – назвал адрес «ивана иваныча» Лыков.
– Да. Все-то вы знаете…
Шиф немного успокоился и рассказал о своей беседе с Сорокоумом. Тот сообщил, что Граф Платов временно перестает быть его уполномоченным по рыжью. Вместо него ювелиру придется иметь дело с другим человеком. И позвал старика с седой бородой, который назвался Ногтевым (это был Верлиока). Они обсудили цены. Хозяин пожурил гостя за то, что тот мало сдает платины. И сказал: этот товар мне нужен позарез, можешь поднять закупочную цену до пяти рублей за золотник.
Шиф уточнил: чистой платины не достать, в Петербурге, как и по всей России, встречается только самородная – вы назвали цену на нее? Сорокоум спросил: а сколько там будет примесей? Маклак ответил: в среднем семнадцать процентов. «Иван иваныч» решительно объявил: покупай самородную за пятерину и не держи у себя, сразу доставляй Ногтеву.
Алексей Николаевич вспомнил беседу с экспертом Монетного двора и остановил рассказ арестованного:
– Неужели Рудайтис…
– Кто, простите?
– Ну, тот, про кого ты не хочешь говорить, научился плавить «белый металл»? Говорят, это трудно.
– Так в Тентелевой деревне целый завод умеет спекать чистую платину, – напомнил маклак.
– Думаешь, он там выгоняет примеси?
Шиф пожал плечами:
– В России больше нигде нет таких горелок, я узнавал. Или везти ее за рубеж и продавать там со скидкой.
Лыков навис над арестованным и сказал с угрозой:
– Последний к тебе вопрос. И не вздумай юлить – за твою пещеру Аладдина знаешь, сколько тебе светит?
Ювелир молча смотрел на сыщика.
– Дай подсказку, – потребовал тот.
– Какую? – Шиф с испугу перешел на шепот.
– Где нам взять…
– Не знаю я, клянусь чем хотите, не знаю!
Алексей Николаевич дал еврею прокричаться и закончил:
– …где нам взять Графа Платова.
– Ну…
– Ты думал, я требую сдать Сорокоума? Нет, конечно, иначе тебе не жить, мы понимаем. И где его взять, я знаю без тебя. А эту гадину сдай. Он убил надзирателя сыскной полиции. За такое мы всех, кто откажется помочь, закопаем. Сообразил?
Шиф долго мялся, пробовал отговориться незнанием, но сыщики были непреклонны. Или сведения, или тебе конец. В сырой карцер на хлеб и воду. Пока дело дойдет до суда, чахотка обеспечена. Каторгу не присудят, только Литовский замок, но из него ты не выйдешь. Когда начнешь харкать кровью, раскаешься, что не стал сотрудничать, но будет уже поздно.
Ювелир капитулировал. Он рассказал, что встречался с бандитом в одном из «пчельников» – уголовных трактиров-притонов. Столица славилась такими заведениями, куда приличному человеку лучше не соваться. Чаще всего свидания происходили в «Туле».
Филиппов, специалист по злачным местам, тут же уточнил:
– Какая имеется в виду? Есть трактир «Тула» в Первой роте Измайловского полка. А есть чайная «Тула» на Фонтанке у Семеновского моста. И там, и там «пчельник».
– Мы встречались в чайной. Наверху, в чистой комнате.
– И?
– И мне показалось, что Граф Платов обитает поблизости.
– Почему возникла такая догадка?
Ювелир пояснил:
– Я приходил в назначенное время, а «иван» всегда опаздывал. Не сразу, но стало мне понятно, что он боится засады. Осторожный. Его люди наблюдали за мной. Убедившись, что все чисто, они давали Платову сигнал: все в порядке, можешь приходить. И он появлялся ровно через десять минут после меня.
– Десять минут, – обратился Алексей Николаевич к Владимиру Гавриловичу. – Можно примерно прикинуть район его обитания.
– Да, если только Граф Платов не сменил квартиру.
– Найдем нору – возьмем след, – наставлял один статский советник другого. Однако начальник ПСП оптимизма чиновника Департамента полиции не разделял.
– Тухлый след никуда не выведет, – махнул он рукой. – Ты вот что, Шиф. Давай не темни. Вижу, что-то недоговариваешь. Выкладывай.
– Еще только одно, – опять перешел на шепот ювелир. – Не сам «иван», а его товарищ, тряпичник…
– Сусальников?
– Да. Он никакой не Сусальников, кстати сказать…
– Без тебя знаем, – перебил Шифа Алексей Николаевич. – Его фамилия Пиньжаков, и он бандит в розыске. Не тяни, переходи к сути.
– Баба есть у него.
Сыщики сделали стойку «пиль!»:
– Ну-ну, продолжай.
Маклак наконец заговорил. Видимо, он решил откупиться от сыскных, сдав им мелких фигур. Лишь бы не спрашивали про самого Сорокоума.
– Баба прожженная, как зовут ее, я не знаю. Но когда мы в последний раз сидели втроем в «Туле», Сусальников проболтался. Она-де обработала хороший зорик. Это ведь означает дело, преступление, так?
– Верно, – подтвердил Лыков.
Ювелир продолжил:
– То был не просто зорик, а мокрый, с убийством. Лишь это тряпичник успел сказать. Граф Платов показал ему кулак, и тот замолчал.
Шиф выдохнул, поднял на полицейских затравленный взгляд и закончил:
– Теперь все. Честное слово, все.
Глава 4
Платина не горит и не тонет
Арестованного увели, а сыщики взялись за бумаги. Филиппов по памяти назвал все убийства, которые произошли в столице и окрестностях за последние месяцы.
Три преступления он сразу отмел. В доме № 69 по Кронверкскому проспекту в своей квартире была зарезана богатая вдова Александра Новицкая. Злодейство на столь респектабельной улице наделало в столице много шума. Но сыщики были близки к его раскрытию: они подозревали швейцара Василия Селезнева.
Далее, на Ново-Сивковской улице в Петергофском участке был убит сын содержательницы квартиры проституток Павел Иванов, двадцати трех лет. Его зарезали в собственном дворе местные хулиганы. Их фамилии сыщики уже выяснили, шли аресты.
На Александровском проспекте размозжили голову сторожу городского питомника двадцатичетырехлетнему крестьянину Алексееву. Сделали это «грязевские», шайка горчичников[39] из Волынкиной деревни. Сторож выгнал одного из них за приставания к посетителям. Тот сбегал за подмогой. Негодяи явились впятером: Васька Длинный, Мопик, Рабочий, Кобель и Костя Кондуктор. Второго сторожа они прогнали в питомник, а обидчика забили до смерти железными прутами. Дознание вот-вот должно было установить местонахождение убийц и арестовать их.
Еще четыре убийства оставались нераскрытыми. На Пороховых, по Пятой линии, возле полотна Ириновской железной дороги был найден труп мужчины с колотыми ранами в груди, без документов, с вывернутыми карманами. Личность жертвы до сих пор установить не удалось.
Второе тело со следами насильственной смерти обнаружили в Первом стане Петербургского уезда, возле кирпичного завода Кузьмы Захарова. Дознание и тут буксовало: ни улик, ни подозреваемых.
Третий случай произошел в Екатерининском парке в одно из воскресений июня. Там во время гуляний человека столкнули с плота перевоза в речку Екатерингофку. Средь бела дня, у всех на глазах. Несчастный утонул, тело его потом отыскали возле Грязных островов. Это оказался Сидор Ананьин, мастер с близлежащего Путиловского рельсопрокатного завода. Кто и зачем угробил Ананьина, оставалось загадкой. Убийца спокойно сошел с плота и скрылся в парке, никто из зевак не решился его преследовать.
И наконец, четвертый труп нашли две недели назад в водном резервуаре портовой ветки Николаевской железной дороги. Он был опознан как Иван Агуренков, тридцати лет, петербургский мещанин, ремингтонист[40] акционерного общества крахмального завода «Слон». Сам завод находился в селении Буслав Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. А правление располагалось в доходном доме Зимина по Правой Тентелевой улице.
– Там находится химический завод, в котором фабрикуют изделия из платины, – остановил приятеля Лыков. – Думаешь, это просто совпадение?
– В такие совпадения я не верю, – ответил Филиппов. – Ты прав, надо поковыряться в этом деле. Неужто и здесь наследили наши пермяки?
– Скорее они екатеринбуржцы, – поправил коллегу Алексей Николаевич. – Не съездить ли мне туда? Уездный город, а такими делами в нем занимаются…
Начальники поручили дело подчиненным. Тентелева деревня числилась в Московской волости Петербургского уезда, в пределах Петергофского пригородного участка. Туда поехали Кренев и Азвестопуло. Перед этим у Лыкова вышел с помощником серьезный разговор. Пока Сергей был в отпуске, разразился скандал. Каранданис, содержатель кухмистерской на Казанской, 26, пожаловался градоначальнику, что у него вымогают деньги в обмен на защиту от санитарного надзора. И делают это два грека – помощник пристава Второго участка Казанской части штабс-капитан Лагорио и коллежский асессор из Департамента полиции Азвестопуло. Заявление было серьезное; если бы обвинение подтвердилось, виновных ждало бы отчисление от должности по третьему пункту[41].
Помощник сперва взвился: где он и где санитарный надзор? Потом стал возмущаться, как это грек на грека может возвести такую напраслину. Алексей Николаевич настаивал. Он чувствовал, что Сергей темнит, что он действительно вымогал. Уж очень это в характере Азвестопуло. Если можно сжульничать по мелочи, тот своей выгоды не упустит. Не раз уже шеф ловил своего помощника на темных делишках, на грани дозволенного. Но этот случай превосходил предыдущие.
– Ты хоть понимаешь, что вылетишь со службы? А как меня подведешь, если слова Каранданиса окажутся правдой? Во-первых, стыда не оберешься. А во‐вторых, с кем я тут останусь? Столько в тебя вложил, научил, воспитал. Преемника себе растил. И что?
Азвестопуло пробовал было завести старую песню «у нас лесных имений нет», но шеф смотрел так, что помощник сник. Он скинул маску гаера и сказал, глядя в пол:
– Прошу меня простить. Больше не повторится. Клянусь!
Алексей Николаевич вспомнил все, что связывало его с Сергеем, и смягчился. Лично он помощника быстро простил. Но как быть с делом? Ему дали официальный ход, и теперь кухмистер просто так не замолчит. Прокурор открыл предварительное следствие. Маклаков[42], как следовало по закону, тут же назначил служебное дознание. Колесо Фемиды завертелось.
Первым делом Лыков обратился к директору департамента. Белецкий выслушал его и сказал: мои фонды наверху упали, иди и договаривайся сам. Нужные бумаги я подпишу.
Алексей Николаевич записался на прием к товарищу министра внутренних дел, заведующему полицией генерал-майору Джунковскому и честно изложил ему ситуацию. Да, его помощник провинился. Молодой, нищий, да еще грек – решил помочь соотечественнику за мзду. Дальше разговора дело не пошло, но разговор был. При желании можно назвать это вымогательством и выгнать человека. Но вот стоит ли? Опытный и битый, несмотря на молодость. Контузия и два ранения, орден за храбрость, маленькие детки… Оступился, бывает. Но лучше бы простить. Сергей божится, что больше такого не будет никогда. Он, Лыков, просит замять дело и оставить помощника на службе под его, Алексея Николаевича, личную ответственность. Если, не дай Бог, случится рецидив – они вместе уйдут.
Джунковский сразу понял, что теперь у него есть хороший крючок, чтобы зацепить Лыкова и долго не отпускать. Заставить отработать долг, например. Иметь в дебиторах лучшего сыщика министерства – это не пустяк. Может завтра пригодиться. А взамен всего ничего – отвести подозрение от его помощника. И Владимир Федорович сказал:
– Хорошо, я помогу. Под вашу ответственность!
– Буду весьма обязан, ваше превосходительство.
– Вот-вот, не забывайте этих слов. Мы поступим так…
По закону, если открывалось предварительное следствие по делу чиновника, его начальство начинало собственное внутреннее дознание. И если не находило вины подчиненного, то вправе было отказать прокурору в продолжении следствия. Тогда обвинение могло либо биться дальше, оспаривая решение оппонента в Сенате, либо согласиться и закрыть следствие. Джунковский пояснил сыщику:
– Щегловитов вместе с нашим министром и Сухомлиновым[43] создал в правительстве блок. И выступают заедино против своих политических противников. Не станет Ванька Каин[44] ссориться с Николаем Алексеевичем из-за какого-то там коллежского асессора. Я поговорю с министром. Думаю, мы отобьем вашего грека. Но…
– Владимир Федорович, все, что будет в моих силах!
– Ну-ну. И вообще, приглядывайте лучше за своим помощником. То его найдут без штанов у трупа шлюхи[45], то он взятки вымогает…
Джунковский встал:
– Скоро доклад у министра. Телефонируйте мне напрямую через три часа.
– Слушаюсь. И благодарю.
Ближайшие три часа Лыков с Азвестопуло провели как на иголках. Затем статский советник пошел к секретарю товарища министра Сенько-Поповскому. Умный и доброжелательный, тот со всеми поддерживал хорошие отношения. Леонид Андреевич, увидев сыщика, молча протянул ему лист бумаги. Это оказалось отношение министра внутренних дел на имя министра юстиции. В нем Маклаков извещал Щегловитова, что проведенное им служебное дознание не подтвердило вину коллежского асессора Азвестопуло. И министр не дает согласия на предварительное в отношении подозреваемого следствие.
Дав статскому советнику дочитать документ до конца, Сенько-Поповский сообщил:
– Это не все. Владимир Федорович велел вам передать, что Щегловитов устно согласился прекратить следствие. Завтра об том будет документ за его подписью. Так что передайте Сергею Маноловичу мои поздравления. Не сомневаюсь, что обвинение было ложным.
На этих словах секретарь приятельски подмигнул Лыкову. Мол, ложным или нет, теперь кому какое дело?
Поблагодарив Леонида Андреевича за хорошие новости, статский советник чуть не бегом отправился к себе. Азвестопуло ходил по кабинету взад-вперед, смоля папиросу.
– Ну? – спросил он срывающимся голосом.
– Доставай метаксу.
– Правда?..
– Сенько показал отношение нашего министра Ваньке Каину. Служебное дознание вины Азвестопуло не обнаружило, Маклаков против следствия. На словах Щегловитов обещал закрыть дело, завтра пришлют соответствующую бумагу.
– Уф…
Грек сел и долго приходил в себя. Он едва не разрыдался. Потом встал и с чувством заявил:
– Спасибо, Алексей Николаевич. Я ведь понимаю, кому обязан защитой. Повторю, клянусь здоровьем жены и детей, больше вам не придется за меня краснеть. Спасибо!
– Ладно, списали на убытки, как говорит Титус. Я дал долговую расписку Джунковскому. Он заставит отработать. Учти это.
– Все, что смогу!
Назавтра после этого разговора Азвестопуло с Креневым явились в дирекцию крахмального завода со странным названием «Слон». Их встретил директор с еще более странной фамилией Кефели-ага. Особенно если учесть, что звали его Яков Давидович.
– Господа, я вас ждал. Как идет дознание по печальному поводу – убийству нашего сотрудника? Ваши люди пришли сюда один раз, допросили всю дирекцию вплоть до швейцара и удалились. С тех пор ни слуху ни духу. Я, признаться, полагал, что убийства у сыскной полиции на особом счету. И на Офицерской, простите, землю носом роют.
Кренев бодро сообщил:
– Так мы и роем. Вот, к вам пришли.
– Я весь внимание.
Сыщики сели напротив директора и стали задавать вопросы. Тот быстро понял, куда клонят гости. Они интересовались личной жизнью убитого ремингтониста. Холостяк, тот вел себя свободно, то и дело меняя любовниц. Жалование он получал небольшое, однако на белошвеек хватало. Но не завел ли Агуренков накануне несчастья какую-то новую пассию? Что знают об этом сослуживцы? И еще, есть ли связь между правлением «Слона» и Тентелевским химическим заводом? Ведь его корпуса прямо за забором. Может, у Ивана были там приятели?
– Это вам надо к Диковскому, – заметил директор.
– Давайте вашего Диковского.
Кефели-ага вызвал кассира, что сидел с убитым за соседним столом, и адресовал вопросы ему. Спокойный, наблюдательный, уже в возрасте, человек этот оказался находкой для сыщиков. Он сообщил много интересного. Насчет приятелей Агуренкова на химическом заводе Диковский сказал:
– Да, был там у Вани душевный собеседник, они часто вместе по бабам шатались. Не разлей вода! Его потом утопили.
Полицейские недоуменно переглянулись. Кренев сообразил первый:
– Это вы про мастера с Путиловского завода? Про Ананьина?
– Да. Сидор прежде на химическом работал, в платиновой лаборатории. Вдруг неожиданно взял расчет и устроился на Путиловский. Встречаться им с Ваней стало затруднительно…
Азвестопуло склонился к нему:
– Почему Ананьин взял расчет? Ремингтонист не пояснил?
– Внезапно все вышло, – так же спокойно продолжил Диковский. – Иван был очень напуган. Намекал, что и ему лучше бы спрятаться. Видать, какие-то у них там были темные дела.
– Один уволился, второй напугался и хотел спрятаться, – как бы сам себе под нос прокомментировал Кренев. – А потом обоих убили.
В кабинете повисла тишина. Директор зашипел на кассира:
– Агафон Павлович, что же вы раньше молчали?
– А что я должен был сказать, Яков Давидович?
– То, что сейчас говорите.
Диковский посмотрел на директора с плохо скрываемой насмешкой:
– Да? Дело дурное, двоих кокнули. Быть бы мне третьему? Спасибо за совет. Наше занятие – гнать крахмал.
– Не иначе, эти двое на пару снарили[46] что-то с завода, и легко догадаться, что именно, – обратился Сергей к коллеге, имея в виду платину.
Кренев ответил:
– Так и было. После чего пришлось брать расчет. Вот только ошибся мастер. Надо было спрятаться и отсидеться год-другой. А он устроился на соседний завод, думал, его там не найдут. Вот дурак…
– Последний вопрос к вам, господин Диковский, – взял слово Азвестопуло. – Женщин покойного вашего сослуживца вы случайно не видели?
– Случайно видел, – невозмутимо ответил кассир.
– Очень хорошо. А кто они? Как звали? Нет ли особых примет или иной какой информации?
– Информация, изволите ли знать, такая. За месяц до… ну, до кончины своей привел Ваня в трактир «Везувий» новую бабу. «Везувий» – это заведение на Ушаковской, возле ночлежного дома. Мы там часто сиживали. Селянка у них хорошая. Ну и разглядел я ее. Красивая, молодая, в полном соку. Губа у Вани была не дура. Только разбитная, я таких не люблю, а Ване в самый раз, ему они нравились. С ней пришла подружка, еще моложе, той вообще лет семнадцать. Она крутила с Ананьиным. Все четверо были уже пьяные, веселились, звали меня в Екатерининский парк. Я, конечно, отказался. Скажу вам так: эти две…
Кассир запнулся, подыскивая слова, потом твердо закончил:
– Они вполне могли быть из фартовых. Вполне.
– Имена разбитных девиц звучали?
– Ту, что с Агуренковым жалась, звали Анфисой. Вторую – не знаю. Биксой они ее кликали…
– Бикса на жаргоне означает женщину легкого поведения, – пояснил штатским Сергей. – Ладно, имени второй мы не знаем. А приметы есть у той или другой?
– Есть, – Диковский продолжал выкладывать ценные сведения, как фокусник достает платки из шляпы. – У Анфисы на левом запястье татуировка в виде браслета. А на том браслете изображение пчелы. Или осы, я не разглядел.
– Ага. И лет ей?..
– Около двадцати пяти на вид.
Можно было уходить. Сыскные поблагодарили крахмальных дельцов за важные подсказки. Особенно кассира. Выйдя на улицу, Кренев буднично сказал:
– Айда к соседям.
– Айда.
Не тратя время попусту, два Сергея ввалились к управляющему товарищества «Тентелевский химический завод», показали полицейские билеты и потребовали ответить на вопросы. Управляющий, рыхлый дядя с редкими рыжими волосами на лбу и с толстой золотой цепочкой по жилету, попросил минуту обождать. А пока предложил выпить чаю.
Вскоре пришел худощавый брюнет с внимательным взглядом, по которому угадывался бывший полицейский.
– Сергей Николаевич! – улыбнулся он Креневу. – Рад новой встрече. Вы теперь чиновник, поздравляю.
– Здравствуйте, Илья Авдеевич. Знакомьтесь: коллежский асессор Азвестопуло, звать Сергей Манолович, служит по Департаменту полиции.
– Помощник самого Лыкова! – еще шире улыбнулся брюнет. – Слышал, слышал. А я Полубояров.
– Бывший помощник пристава Петергофского участка, – дополнил Кренев. – Теперь, стало быть, вы здесь? Помощник по тонким вопросам?
Все сели к самовару, налили по чашке. Помощник по тонким вопросам окинул гостей серьезным взглядом и ответил:
– Иначе тут нельзя. Тентелевский химический завод – второй в России по объемам производства серной, азотной и хлорной кислоты. Этиловый эфир, нашатырный спирт. Средства для дезинфекции. То и дело возникают затруднения – так жизнь устроена, сами знаете. Не тяните, говорите, зачем пришли.
Коллежский регистратор спросил сразу в лоб:
– У вас в последнее время платина не пропадала?
Управляющего слово обухом ударили по лысой голове. Он растерянно поглядел на помощника. Тот ответил:
– Что я говорил? Надо было давно заявление подать.
– Значит, пропала, – хмыкнул Кренев. – Много?
– Четыре пуда очищенной, – сообщил Полубояров. – Месяц назад, прямо со склада. Замки не взломаны, никто ничего не видел.
– Почему не обратились в полицию?
– Я предлагал, – зло оскалился бывший помощник пристава. – А они тянули! Все хотели, чтобы я сам нашел вора. Не выносил, значит, сор из избы.
– Вы искали? – быстро спросил его Азвестопуло. – И как? Догадки есть?
– И догадки, и подозрения, – все так же сердито ответил тот. – Четыре пуда! Четыре! Платина все время растет в цене, теперь пропажа стоит больше ста пятидесяти тысяч. Колоссальные деньги! А что я мог? Ну, выяснил, что в ту смену дежурил Сидор Ананьин. Только хотел взять его за пищик, как он рассчитался. Конечно, я начал его искать, подрядил бывших товарищей из полицейского участка. А они мне говорят: Сидора твоего толкнули в воду. Утопили. И все концы тоже туда, в воду.
– Почему не сообщили в полицию? – строго спросил Азвестопуло управляющего.
Тот понуро забормотал:
– Надеялся на Илью Авдеевича, на его знакомства… Боязно доводить такие плохие новости до владельцев. Так без места останешься…