Погоня за отцом
– Пф! – пробурчал Вулф. – Почему же ты теперь передумал?
– Позвольте закончить. Так вот, мне было ее жаль, потому что дело показалось довольно любопытным и сложным, к тому же как раз по вашей части. А передумал я потому, что мисс Деново сейчас в гостиной. Она принесла с собой завернутый в газету пакет, в котором лежат двести стодолларовых бумажек, то есть двадцать тысяч долларов, которые она хочет вручить вам в качестве аванса.
– Откуда у нее деньги?
– Не знаю. Она уверяет, что все законно.
Вулф вложил между страницами золотую закладку – подарок одного клиента – и отложил книгу в сторону.
– О чем именно она тебя вчера попросила? Подробно.
Я этого ожидал. Вулф совершенно ненавидит работу и способен на любые уловки, лишь бы оттянуть тот час, когда придется взяться за дело. Вот и сейчас он явно рассчитывал, что сумеет придраться к какому-нибудь пустяку и отказаться. Я доложил. Должен сказать, что я далеко не сразу научился запоминать и дословно излагать содержание любой беседы, но теперь делал это совершенно запросто, даже если в разговоре принимали участие три или четыре собеседника. Вулф, как всегда, сидел, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами и не перебивал. Он промолчал даже тогда, когда я дошел до слов: «невероятно упрям, чудовищно честолюбив и вздорен». Я не упустил ничего, за исключением некоторых абсолютно не значащих фраз, которыми мы с Эми обменялись, пока поглощали сэндвичи. Когда я закончил, Вулф еще с минуту сидел с закрытыми глазами, потом открыл их и выпрямился.
– Арчи, на тебя это не похоже. Ты почти ничего не выведал. Буквально не за что зацепиться.
– Естественно. Зачем зря терзать бедную маленькую беззащитную девушку?
Вулф бросил взгляд на настенные часы, потом вновь посмотрел на меня:
– Ты мог… Впрочем, это уже несущественно. Хорошо, будь по-твоему. Приведи ее.
Я встал и открыл дверь в гостиную. Эми Деново по-прежнему сидела в кресле у окна, а сверток покоился у нее на коленях. Я пригласил ее войти.
Вулф крайне редко привстает, когда кто-нибудь входит в кабинет, и никогда, если входит женщина. В присутствии женщины его физиономия всегда сохраняет одно и то же непередаваемое выражение – он словно собирает в кулак всю свою волю, чтобы не морщиться и не гримасничать. Поэтому я не рискну сказать с уверенностью, заметил ли Вулф, что юбка летнего платья Эми Деново в коричневую полоску на самом деле не мини, а всего на пару дюймов выше ее колен. Естественно, не заметил он и того, что колени девушки заслуживают внимания, поскольку это не имело никакого отношения к ней в качестве возможного клиента. Сиденье красного кожаного кресла, расположенного напротив стола Вулфа, было слишком глубоким для Эми, поэтому она примостилась на самом краешке, держа сверток на коленях, а сумку положив на маленький приставной столик слева.
Вулф вперил в Эми Деново изучающий взгляд, а затем, вцепившись пальцами в подлокотники своего кресла, произнес:
– Итак, мистер Гудвин поразил вас с первого взгляда.
Глаза Эми, устремленные на Вулфа, несколько расширились.
– Да, это так.
– Что ж, мистеру Гудвину не впервой производить благоприятное впечатление на женщину. Он изложил мне содержание вашего вчерашнего разговора. Он также сказал, что сейчас вы располагаете двадцатью тысячами долларов, полученных, по вашим словам, вполне законным путем, и что вы предлагаете мне эти деньги в качестве аванса за определенную работу. Правильно?
– Да, – кивнула Эми Деново. – При условии, что эту работу будет выполнять мистер Гудвин.
– Мистер Гудвин выполнит свою часть работы под моим руководством, за исключением ситуаций, требующих применения безотлагательных мер. Деньги находятся в этом свертке? Вы позволите мне взглянуть на них?
Эми Деново встала и протянула сверток Вулфу, потом вернулась на место. Вулф аккуратно снял резинку, развернул газету, поочередно рассмотрел каждую стопку купюр и разложил их перед собой, все двадцать. Потом повернулся ко мне:
– Я не заметил ничего, что указывало бы на происхождение этих денег. А ты?
Я сказал, что тоже не заметил.
– Вы получили деньги от мисс Роуэн? – спросил он Эми Деново.
– Нет!
– Но кто-то все-таки дал их вам, это очевидно. В свете того, что вы вчера сообщили мистеру Гудвину, я хочу знать, откуда у вас деньги. Итак, где и как вы их раздобыли?
Она плотно сжала губы, потом разлепила их и сказала:
– Я не понимаю, почему должна объяснять вам это. В том, как я получила деньги, нет ничего предосудительного. Это мои деньги. Если я пойду в магазин и предъявлю любую из этих бумажек для оплаты покупки, никто не спросит, откуда у меня деньги.
Вулф потряс головой:
– Это неубедительно, мисс Деново. Вчера вы сказали мистеру Гудвину, что, кроме двух тысяч в банке, у вас за душой нет ни гроша, и отвергли предложение мистера Гудвина обратиться за помощью к мисс Роуэн. – Он похлопал по стопкам банкнот. – Здесь ровно в десять раз больше, чем две тысячи. Если деньги вам дали взаймы или подарили, я хочу знать – кто. Если вы что-то продали, я хочу знать – что именно и кому. Вы еще слишком молоды и не понимаете, что я вынужден принять самые простые меры предосторожности. Взять столь значительную сумму в качестве задатка для выполнения весьма сложной и запутанной миссии и не знать при этом происхождения денег просто безрассудно, поэтому если вы отказываетесь выполнить мою просьбу, то я не могу принять от вас деньги. Если же вы все расскажете, то я должен еще удостовериться в истинности ваших слов. Судить об этом предоставьте мне самому.
Эми Деново снова нахмурилась, не глядя при этом ни на Вулфа, ни на меня; она явно задумалась над тем, что делать. Впрочем, думала она недолго.
– Он прав, мистер Гудвин? – обратилась она ко мне. – Или он тоже умывает руки, как и вы?
– Нет, – ответил я. – Боюсь, он прав. Это и в самом деле лишь обычные меры предосторожности. В конце концов, если деньги принадлежат вам по закону, как вы сказали мне, и если в том, как вы их получили, и впрямь нет ничего предосудительного, как вы сказали ему, то почему бы вам не выложить все начистоту? Вряд ли это бóльшая тайна, чем та, которой вы уже с нами поделились.
Эми Деново посмотрела на Вулфа, потом перевела взгляд на меня.
– Вам бы я сказала, – призналась она.
– Хорошо, скажите мне, а мы сделаем вид, что его здесь нет.
– Да, пожалуйста, я просто дурью маюсь, – вздохнула она. – Вам уже столько известно, что я, конечно, могу рассказать и все остальное. Это деньги от моего отца. Не только эти, а гораздо больше.
Мои брови взлетели вверх.
– Значит, вчера вы мне наврали. Вчера вы сказали, что отца у вас не было и что вы его никогда не видели и даже не знаете, кто он такой. А две тысячи…
– Я знаю. Все это правда, отца у меня и вправду никогда не было. А случилось вот что. Когда мама умерла, я, естественно, поехала в Нью-Йорк, но мне нужно было вернуться назад, чтобы сдать выпускные экзамены, да и потом мама оставила мистеру Торну завещательное распоряжение насчет кремации – она настаивала именно на кремации, – и мистер Торн взял все хлопоты на себя. Потом, когда после экзаменов я снова прилетела в Нью-Йорк, он пришел…
– Мистер Торн?
– Да. Он пришел…
– А кто он такой?
– Телевизионный продюсер, с которым работала мама. Он пришел ко мне домой и принес всякие бумаги, счета, письма и другие вещи, которые хранились у мамы в столе на работе. И еще одну коробку – запертую металлическую коробку, к которой была приклеена этикетка с надписью: «Собственность Эми Деново». И ключ с биркой, помеченной: «Ключ к коробке Эми Деново». Он хранился…
– Вашу маму звали Эми?
– Нет, ее звали Элинор. Ключ хранился в запертом ящике маминого стола на работе. Коробка была в сейфе. Очень давно – лет пятнадцать, так сказал мистер Торн. Коробка примерно такая. – Эми Деново развела руки в стороны дюймов на шестнадцать. – Я не стала открывать ее при мистере Торне и очень рада, что не открыла. Там лежали деньги, стодолларовые бумажки, – коробка была заполнена почти наполовину – и запечатанный конверт, адресованный мне. Я вскрыла конверт и нашла в нем письмо от мамы, небольшое – всего одна страничка. Вы хотите знать его содержание?
– Конечно. Письмо у вас с собой?
– Нет, оно дома, но я помню его наизусть. Оно написано на мамином бланке. Дата не проставлена. Вот что в нем написано:
Милая Эми!
Эти деньги от твоего отца. В последний раз я общалась с ним за четыре месяца до твоего рождения, но через две недели после твоего появления на свет я получила по почте банковский чек на тысячу долларов и с тех пор получала такой чек ежемесячно, так что общая сумма составляет сейчас ровно сто тысяч долларов. Не знаю, какова она будет, когда ты прочтешь это письмо. Я не просила у него денег, и они не нужны мне. Ты моя дочь, и я сама способна прокормить и одеть тебя, а также предоставить тебе крышу над головой. И еще, конечно, дать тебе приличное образование. Но эти деньги прислал твой отец, так что они принадлежат тебе по праву. Я могла бы положить их в банк, чтобы получать проценты, но тогда придется платить налоги и так далее, так что я решила поступить по-своему.
Твоя мама.
И она подписалась: «Элинор Деново», хотя, повторяю, я не думаю, что Деново – ее настоящая фамилия. Деньги, должно быть, поступали до самой ее кончины, поскольку всего в коробке было двести шестьдесят четыре тысячи долларов. Конечно, я не могу поместить их в банк, ведь мне пришлось бы объяснять, откуда я их получила. Это так, да?
Я бросил взгляд на Вулфа. Он смотрел не на меня и даже не на Эми Деново, а на стопки банкнот на столе. Кто-нибудь другой на его месте решил бы, что жизнь порой выкидывает удивительные фортели, а он же почти наверняка высчитывал, сколько недоплатил дочери беглый отец, который так дешево отделался.
Я обратился к Вулфу:
– Итак, это не заем и не подарок. Она ничего не продала, так что мы вправе исходить из того, что деньги принадлежат ей по закону. Конечно, налоговая служба была бы рада наложить свою лапу на часть данной суммы, но это уже не наша забота. Что еще мне узнать у нее?
Вулф хмыкнул и повернулся к Эми Деново:
– Деньги все еще лежат в коробке?
– Да, кроме этих. – Она указала на стол. – А коробка у меня дома на Восемьдесят второй улице. И письмо тоже. Но я не хочу… Мистер Гудвин говорил про налоговую службу.
– Мы не правительственные агенты, мисс Деново, и не должны раскрывать сведения, которые получили конфиденциально. – Вулф повернул голову и посмотрел на настенные часы. – До обеда осталось десять минут. Может мистер Гудвин прийти к вам завтра в десять утра?
– Да, по субботам я не хожу к мисс Роуэн.
– Тогда ждите его в десять. Он должен посмотреть на коробку с ее содержимым, на письмо, а также выслушает все, что вы сочтете нужным ему рассказать. То, что вы рассказали мистеру Гудвину вчера, можно рассматривать только как пролог. – Он повернулся ко мне. – Арчи, выдай мисс Деново расписку на получение этих денег. Но не в качестве аванса – это подождет, пока ты не увидишь коробку с письмом и не убедишься в подлинности почерка. Только расписку в получении данной суммы, принадлежащей мисс Деново и оставленной у меня на хранение.
Я развернулся на стуле, вытащил пишущую машинку и потянулся к ящику за писчей бумагой и копиркой.
Глава 3
Мне, естественно, было любопытно взглянуть на квартиру Элинор Деново. Похоже, нам могла понадобиться любая мелочь, способная пролить хоть какой-то свет на ее жизнь, а в квартире женщины таких мелочей сотни, хотя разглядеть их бывает непросто. Поэтому, прежде чем устроиться с Эми и моим блокнотом в гостиной, я попросил ее провести меня по квартире. Небольшая прихожая, довольно просторная гостиная, две спальни, ванная и маленькая кухня. Если в прихожей, кухне или ванной и таились какие-то важные для расследования мелочи, то я их не разглядел; в ванной, например, я не заметил ничего, что бы указывало на то, что ею когда-либо пользовался мужчина. Правда, Элинор уже почти три месяца не было в живых.
Спальню Эми я не слишком разглядывал – в данном случае любые интересующие меня подробности я мог выяснить и у самой Эми. Она сказала, что в маминой спальне ничего менять не стала. Возможно, кому-нибудь другому, особенно Лили Роуэн, обстановка в спальне Элинор Деново что-то и подсказала бы, я же вынес лишь то, что покойная пользовалась тремя видами духов, причем все очень дорогие, и не слишком беспокоилась по поводу того, что на ковре возле двери в ванную темнело здоровенное пятно. На стенах висели пять картин, вернее, цветных репродукций с картин Джорджии О’Кифф, как сообщила Эми. Я взял себе на заметку, что надо выяснить, кто такая О’Кифф. Единственным предметом мебели с обивкой был диван с двумя подушками. А я видел диваны с дюжиной подушек. Четыре стула отличались друг от друга, и ни один из них не подходил к дивану. Зато книг было много, целых семь полок, причем настолько разных, как художественных, так и научно-популярных, что, просмотрев двадцать-тридцать названий, я бросил это занятие.
Что меня на самом деле заинтересовало, так это полное отсутствие фотографий. За исключением фото самой Эми в ее спальне, во всей квартире не было больше ни единого снимка ни кого-либо, ни чего-либо. В это трудно было поверить, но Эми сказала, что, насколько ей известно, их никогда не было и у нее нет ни одной маминой фотографии, даже маленькой. Меня это здорово обескуражило, поскольку нам не помешало бы знать, как выглядела при жизни Элинор Деново. Не представляю даже, существует ли еще хотя бы одна женщина среднего возраста, способная вот так вот просто умереть, не оставив после себя ни одной своей фотографии.
Бумаг, писем, оплаченных счетов и прочей всячины было предостаточно, а вот дневника или чего-нибудь еще полезного найти не удалось. Конечно, если придется совсем туго, я попробую покопаться здесь еще разок или пошлю Сола Пензера. Впрочем, кое-каких успехов я все-таки добился: сравнил письмо из коробки с несколькими бумагами, написанными рукой Элинор, – почерк совпал.
Когда я наконец устроился на диване с блокнотом, сев между Эми и металлической коробкой, время уже близилось к полудню. Сегодня Эми выглядела года на два моложе; волосы она не укладывала, так что при каждом ее движении они свободно колыхались. Я вытащил из наружного кармана пиджака сложенный листок бумаги.
– Вот расписка за подписью Ниро Вулфа, которую он велел вручить вам в том случае, если ваш рассказ о коробке с деньгами подтвердится, а он подтвердился. Так что отныне вы наш полноправный клиент. – Я вручил Эми расписку. – Теперь выслушайте предложение. Вчера за обедом мы обсуждали ваше дело. Вам чертовски повезло! Полка в шкафу не лучшее место для хранения четверти миллиона зеленых. Не думайте, что нас интересует только, хватит ли вам средств на тот случай, если работа затянется, нет – мы печемся еще и об интересах клиента, то есть о ваших. Поэтому мы делаем вам следующее предложение. Сегодня и завтра банки закрыты. Когда я уйду, то возьму коробку с собой и помещу в сейф, который стоит в кабинете Ниро Вулфа. В понедельник утром я отнесу коробку в ваш банк, где мы с вами и встретимся. Какой у вас банк?
– «Континентал». Филиал на Восемьдесят шестой улице.
– Прекрасно. Филиал мистера Вулфа, как и мой, находится на Тридцать четвертой. Я заготовлю двенадцать банковских чеков на сумму двадцать тысяч долларов каждый, выписанных на ваше имя, а также захвачу с собой письма в двенадцать сберегательных банков в Нью-Йорке с просьбой от вашего имени открыть счет до востребования. Подписанные вами чеки мы приложим к письмам. Вы будете получать проценты, которые составят по тысяче долларов с каждого счета – забавное совпадение, не правда ли? Оставшиеся четыре тысячи вы положите на собственный счет в «Континентал».
Эми нахмурилась:
– Но… Как я объясню?..
– Вам не придется ничего объяснять. Если когда-либо ищейки из налогового управления проявят излишнее рвение и станут домогаться, откуда у вас деньги, то вы всегда легко докажете, что получили деньги в подарок от отца. Мистер Вулф уверен, что ничего у них не выйдет. Я тоже так считаю. Если вы положите деньги в сейфовую ячейку в банке и станете расходовать по двенадцать тысяч в год, то продержитесь двадцать лет. Если же последуете нашему совету, то каждый год будете получать по двенадцать тысяч, а общая сумма не изменится. Не говоря уже о том, что в любой момент вы сможете забрать деньги, чтобы купить себе скаковую лошадь или что-нибудь еще в этом роде.
Эми Деново улыбнулась:
– Я бы хотела немного обдумать ваше предложение. Это вовсе не значит, что я вам не верю, – напротив, я безгранично доверяю вам, а о своем решении сообщу до вашего ухода.
– Хорошо. Теперь вопрос: приходили ли по почте какие-нибудь чеки вашей матери после ее смерти? Либо домой, либо в офис?
– Сюда не приходили, а если бы их получали в офисе, то, думаю, мистер Торн сообщил бы мне об этом.
– Хорошо. Должен вам сказать, что кое-какие сдвиги уже произошли. Я больше не думаю, что ваше дело может занять целый год. Возможно, мы уложимся за неделю, а то и быстрее. Ваша мать в письме допустила одну ошибку. Если она и впрямь не хотела, чтобы вы узнали, кто ваш отец, а судя по всему, она пыталась избежать этого, то ей не следовало упоминать, что деньги приходили по почте в виде чеков. От чеков цепочка тянется к тому, кто их отправлял, да и деньги она, похоже, получала в банке, поскольку они все в сотенных купюрах. Десять сотен ежемесячно. Скорее всего, она получала их в собственном банке. В понедельник мы это выясним. – Я открыл блокнот. – Теперь я хочу задать вам несколько вопросов, в том числе очень личных.
На расспросы Эми у меня ушел целый час, так что я едва поспел домой к ланчу. Когда я вошел в дом, Вулф с укоризненным видом торчал в проеме двери, ведущей в столовую. Стоя там, он тем самым давал понять, что мне следовало позвонить и предупредить о своем возможном опоздании. Впрочем, поскольку опоздал я всего на три минуты, то не стал перед ним оправдываться, а просто спросил, не желает ли он взглянуть на содержимое коробки перед ланчем. Вулф отказался. Я отнес коробку в кабинет, поставил ее на стол, а потом присоединился к Вулфу в столовой. Сев на свое место, я заявил, что не хочу портить ему аппетит, но мисс Деново вняла нашему совету и в понедельник утром встретится со мной в банке, поэтому, если понадобится, с нее можно будет получить не только аванс.
Как правило, после ланча, но не после обеда мы пьем кофе в столовой, хотя порой, когда у меня имеются срочные сообщения, Вулф велит Фрицу подать кофе в кабинет. Спросив Вулфа, не желает ли он ознакомиться с содержимым коробки, я уже тем самым намекнул на то, что у меня есть срочное сообщение. Следовательно, выхода у него не было. Поэтому, покончив с нарезанным кубиками арбузом, посыпанным сахарным песком и выдержанным в хересе в течение часа в холодильнике, мы перешли в кабинет, а Фриц принес кофе. Я открыл коробку, но Вулф едва удостоил ее взглядом и уселся. Я прошел к своему столу, развернулся на стуле и вынул из кармана блокнот.
– Я провел у нее почти три часа, – гордо заявил я. – Рассказать подробно?
– Нет. – Вулф налил себе кофе. – Только то, что представляет интерес.
– Тогда минут через десять вы сможете уткнуться в свою книгу, – заметил я. – Ну да ладно. Для простоты я буду называть мать и дочь Элинор и Эми. Итак, самое поразительное то, что я не обнаружил ни одной фотографии Элинор. Нигде, даже на дне выдвижного ящика. Ни одной! Это исключительно важно, поэтому, пожалуйста, объясните мне, что сие означает.
Вулф издал какой-то звук, но его вряд ли можно было назвать даже хрюканьем.
– Значит, ты так ничего и не нашел? – спросил он, отхлебывая кофе.
– Практически ничего. Беда еще и в том, что Эми ровным счетом ничего не известно. Вряд ли на всем белом свете найдется другая такая девушка, которая в течение двадцати двух лет росла с матерью, но практически ничего не знает про нее. В одном, правда, Эми свято убеждена, во всяком случае, она сама так полагает: мать ненавидела ее, хотя и пыталась это скрыть. По ее словам, имя Эми означает «любимая». Элинор, должно быть, сама не сознавала, какой это обернется насмешкой.
Я подошел к столу Вулфа, налил себе из кофейника полную чашку, вернулся на свое место и отпил пару глотков.
– Были ли у Элинор близкие друзья – мужчины или женщины? – продолжил я. – Эми и этого не знает. Да, конечно, последние четыре года она проучилась в колледже и почти не бывала дома. Характер Элинор? Осторожная, воспитанная и сдержанная. Больше Эми ничего добавить не в состоянии. Эми использовала также словечко «интроверт». По-моему, чересчур старомодное для выпускницы колледжа Смит.
Я перелистал несколько страничек.
– Элинор хотя бы раз за двадцать лет должна была обмолвиться насчет своего детства или семьи, но Эми утверждает обратное. Она даже не подозревает, чем могла мать зарабатывать на жизнь, прежде чем устроилась в «Реймонд Торн продакшнз», где проработала до самой смерти. Эми не знает, чем именно занималась мать у Торна, но полагает, что должность у Элинор была достаточно солидная.
Я перевернул страничку и отпил кофе.
– Вы не поверите, но Эми даже не знает, где появилась на свет. Думает, это могло случиться в клинике Маунт-Синай, в которой Элинор лет десять назад лежала с аппендицитом. В любом случае это, вероятно, не сильно помогло бы, так как Элинор определенно не желала, чтобы некоторые вещи стали известны кому бы то ни было. Эми родилась двенадцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года. В этом она уверена. Лет пять назад ей пришло в голову повидаться с врачом, который подписал ее свидетельство о рождении, но врач, оказывается, уже умер. Итак, зачата она была примерно в середине июля тысяча девятьсот сорок четвертого, но Эми не знает, где жила мать в то время. Она помнит только, что, когда ей было три года, они с матерью жили в двухэтажном доме на Западной Девяносто второй улице. Когда ей исполнилось семь, они перебрались в более приличное место, на Западной Семьдесят восьмой улице, а шесть лет спустя перемахнули через Центральный парк в Ист-Сайд, где я и побывал сегодня утром.
Я опустошил чашку и решил, что с меня достаточно.
– Подробности обследования квартиры я, с вашего позволения, опускаю. Если вы не против, конечно. Как я уже говорил, меня поразило полное отсутствие фотографий. И ни малейших сведений в письмах и прочих бумагах – ни намека! Если скормить все бумаги компьютеру, он выдаст какую-нибудь реплику вроде: «Ну и что из этого?» или «Расскажи это своей бабушке». Конечно, куда с большим удовольствием я нашел бы, скажем, газетную вырезку про какого-нибудь мужчину, но увы. Кстати, я уже упоминал, что у Эми нет ни одной фотографии своей матери? Придется нам самим откапывать где-нибудь. – Я закрыл блокнот и бросил его на стол. – Вопросы есть?
– Гррр!
– Согласен. Да, помнится еще, вчера вы спросили, не кажется ли мне, что Эми больше интересуют деньги, нежели гены. Не думает ли она, что у отца, который так вот запросто расшвыривает банковские чеки, мошна так набита, что в нее можно запустить лапу? Вчера я не ответил, сегодня мне тоже нечего добавить. Так вот, за три часа, проведенных в обществе Эми, я не узнал о ней ничего нового. Да и потом, так ли это для нас важно сейчас?
– Нет. – Вулф отставил чашку в сторону. – Надеюсь, в понедельник мы будем знать больше. Ты уезжаешь?
Я кивнул:
– Как вы знаете, меня ждали вчера вечером. – Я встал. – Коробку спрятать в сейф?
Вулф сказал, что сделает это сам. Я отдал ему ключ от коробки, сунул блокнот в выдвижной ящик стола, развернул и придвинул стул к столу, как делал всегда, и поднялся к себе в комнату, чтобы переодеться и собрать вещи. Потом позвонил Лили и сказал, что к обеду приеду.
Без четверти три я вышел из дому, добрался до гаража, вывел «херон» и поехал по Десятой авеню. На пересечении с Тридцать шестой улицей я свернул направо. Прямой путь к загородному дому Лили лежал через Сорок пятую улицу и далее по Вестсайдскому шоссе, но я не люблю, когда посторонние мысли занимают мой мозг, пока я нежусь у бассейна в имении Лили под щебетание птичек, аромат цветов и так далее. В субботу днем с парковкой на Восточной Сорок третьей улице проблем не было.
Войдя в здание «Газетт», я поднялся на лифте на двадцатый этаж. Я мог бы отправиться за сведениями в морг, но Лон Коэн наверняка знал о недавнем событии больше, чем сообщалось в «Газетт». Когда я вошел в его кабинет, через две двери от кабинета издателя, Лон разговаривал по одному из трех телефонов, так что я присел на стул возле дальнего угла стола и стал ждать окончания разговора.
Положив трубку, Лон развернулся ко мне и радостно поинтересовался:
– Как это тебе удалось сюда добраться? Я был уверен, что после того, как мы тебя обчистили в четверг, денег на такси у тебя уже не осталось.