Бурелом и ряска.
Колея ныряет
В ухмыляющийся туман.
Оглянуться вдруг,
И увидеть пепел,
И задрать лицо,
И вдохнуть горьковатое небо —
И идти в грязи…
1991
ОХОТА ВЕЛИКОГО ЗВЕРЯ
Великий Зверь открыл сезон охоты.
Под наковальней жара город пал.
Последним спазмом вавилонской рвоты
Стекает в Сетунь Киевский вокзал.
Гниют новоарбатские нарывы.
Асфальт облеплен бельмами домов,
И голуби гоняют от поживы
Замоскворецких злобных воробьёв.
И чёрный снег посередине года —
На рушащийся сталинский ампир.
И на ходу ржавеют вездеходы:
Стальные пальцы – струны новых лир…
Великий Зверь насытился и ожил.
Над Третьим Римом стелется трава.
На Лобном месте щерится прохожим
Клеймёная кабанья голова.
1991
И НАХЛЫНУЛИ МУХИ
…И нахлынули мухи на город под палевой пылью,
И глаза мне замазали пеплом пылающих дней.
И обрушился в уши торжественный трепет воскрылий.
Вырвал ноздри мне дух четырёх околелых коней.
Застонала земля, стопы праведных слитно направив,
И святые сошлись, и услышал я их голоса,
Им ладонями внял; и, как грешники тянутся к славе,
Потянулись к моей одежонке и стали кромсать…
Я с тоской и тревогой впрягусь в предстоящую зиму,
Перецоку копыт и костров лепесткам буду рад.
Но единственный дом,
где меня с благодарностью примут —
Это ад.
1991
ОДИНОКИЙ НОЧНОЙ ВОЛК
Хлопнул дверью и медленно вышел на улицу.
Задымился асфальт от натруженных ног.
Светофорами город напрасно флажкуется:
У собаки – хозяин,
У волка есть Бог.
Заповеданы мне соучастье ли, горе ли,
Мой удел – нарушать,
