Человек из пропавшей страны

Глава 1. Начало

“Союз нерушимый республик свободных…” – вразнобой пели ученики первого сентября на линейке перед школой. Была такая традиция, которая затем канула в лету – петь гимн страны в начале учебного года. Традиция обычная, как и в других странах. Поешь, гордишься и чувствуешь превосходство. И в то солнечное утро сердце пятиклассника Марата Сафарова переполняла гордость. За страну, за космонавтов, за науку и ядерное оружие, за светлое будущее. Гордость и счастье, потому что родился в СССР, а не где-нибудь в Америке, где люди настолько бедны, что спят прямо на улицах. После гимна выступала директор школы и говорила про хорошую учебу, покорение космоса и все остальное.

По окончании линейки дети зашумели и хлынули в здание школы. Марат с трудом протиснулся в коридор и поднялся в кабинет, где сидели одноклассники, которые не ходили на линейку и не пели гимн. Они весело поглядывали на тех, кто торчал на улице и слушал формальную болтовню директора.

– Так, кто еще не получил учебники, идите в библиотеку! – скомандовала учительница, когда собрались почти все. Она была не в духе.

Марат свои учебники получил еще летом, и даже успел просмотреть самые интересные с картинками.

– Завтра все приходим в рабочей одежде на отработку! – стучала деревянной указкой по столу Валентина Владимировна, их классный руководитель.

Это еще одна традиция. В начале учебного года ученики помогали Родине "наполнять закрома" – две недели или даже месяц работали на уборке картошки, морковки или на овощехранилище. В целом довольно веселое времяпрепровождение на свежем воздухе. Еще час они сидели в классе, галдели и делились новостями, пока учительница решала вопросы то с одним, то с другим, а потом всех отпустили.

Вечером Марат с энтузиазмом принялся за подготовку к завтрашнему дню.

– Мам, а где у меня рабочая одежда? Мне завтра на отработку.

Его мать сложила на диване стопку старой одежды.

– Вот, это наденешь. И покушать возьми, я тебе соберу.

Марат примерил рабочую одежду и практически был готов. Мальчик не знал, где у Родины “закрома”, но дело должно быть серьезное.

Утром ученики опять собрались перед школой. Многих из класса не было. Кто-то просто филонил, у кого-то даже справка от врача. Но Марат горел желанием помогать своей стране и поэтому самый первый запрыгнул в автобус, подъехавший к школьному крыльцу. Следом приехали еще два. Скоро автобусы наполнились, учителя пересчитали своих, все расселись, и сопровождаемые неизменным детским галдежом, отправились в никому неизвестные места.

Это был колхоз. Им так сказали. Но ни домов, ни построек поблизости не наблюдалось. Автобус высадил их на поле, по которому прошел трактор, выкопав картошку и побросав ее прямо на землю. В разных местах стояли контейнеры, которые им и предстояло наполнить доверху. Учеников распределили на классы, чтобы никого не потерять, и группы рассредоточились. Классу Марата достался самый край поля с большой кучей соломы у дороги. Стогом ее не назовешь, такая огромная бесформенная куча, которая стала ориентиром. Все положили свои сумки с обедами к этой куче и поплелись на поле. Высоко светило нежаркое солнце, в небе щебетали птицы, а забавные разноцветные фигурки детей занимались полезным делом.

Марат принялся за работу. Быстро наполнял ведро, тащил по рыхлой земле к деревянному контейнеру и сыпал картофель в него. Сначала клубни падали на доски, которые постепенно скрылись, затем набралась половина. Марат присел отдохнуть на пашню и стал прикидывать, сколько ведер поместится в контейнер. Выглянуло солнце из-за облачка, будто приглашая поработать еще. Сафаров поднялся, отряхнулся и вдруг заметил, как одноклассник втаптывал выкопанные картофелины обратно в землю, чтобы меньше таскать. Понаблюдав еще, он понял, что так делают все. Детьми завладел лихой антиэнтузиазм. Недоумевая, он подошел к учительнице.

– Валентина Владимировна, а наши картошку закапывают.

Учительница неспешно собирала в свое ведро. Даже не взглянув на подошедшего мальчика, она совершенно спокойно произнесла:

– Ну да, лентяи растут.

– Но ведь они вредят стране! Картошку вырастили, выкопали, осталось собрать! Если все так будут делать, то что станет?

Учительница молча продолжала работать. Неподалеку сидела группа ребят. Марат заметил, как самый щуплый из компании, с большими ушами, по кличке Рыжий Лопоух, что-то шепчет им всем, глядя на Марата. Похоже он все слышал. Ребята с хитрым прищуром посмотрели в его сторону, переговариваясь недовольными ртами. Учительница пошла собирать ближе к девочкам, и Марат направился к своему контейнеру.

Приближалось время обеда. Валентина Владимировна крикнула всем, и школьники потянулись к соломенной куче. Работы оставалось еще много, контейнеры не заполнились и наполовину. Марат подошел к соломе и поискал свою сумку. Ее нигде не было. Сумка самодельная – матерчатый мешок синего цвета с ручками. Марат обошел кучу со всех сторон, потом снова поискал, но сумка исчезла. Другие дети доставали свои обеды, разворачивали газетки и мешочки, жевали с довольным видом. Так и ходил Марат вокруг соломенной кучи, не зная, что делать. Наконец он нашел ее. Да, это была его сумка, под пыльной соломой, вывернутая наизнанку и пустая.

Его мать собрала добрые бутерброды, которых хватило бы на двоих, налила сок в банку, а на дне сумки лежал его складной ножик – мечта любого мальчишки тех времен. Нож подарил ему отец, когда приехал из далекого рейса. С двумя лезвиями и черной ручкой. Им можно было заострить палку, подковырнуть крышку бутылки лимонада, разрезать все что угодно, от яблока до веревки. Но теперь сумка пустая.

Марат отряхнул ее от соломы, свернул и положил в карман куртки. Обидно за подарок отца, за бутерброды матери, словно чьи-то грязные руки протянулись над чем-то светлым.

– Ты хоть поел? – спросила его учительница.

– Да, поел, – ответил он, глотая слюну. А вокруг все жевали и галдели.

– Эй, ты, бабай, иди сюда, – его звал один из мальчишек по имени Миша. Даже не оборачиваясь Марат знал, что звали именно его. Его иногда называли “бабаем”, когда хотели унизить, потому что был не русский. Не зная, что делать в такой ситуации, он послушно подошел к группе мальчишек. Его отвели за кучу соломы. Миша был крепкого телосложения. Он пришел в класс недавно, вместе с Васей. Двое хулиганов. Курили, пили, матерились. За пару дней они запугали весь класс. Даже спортивные и крепкие мальчишки оробели. Оказалось, что обычная безбашенность побеждает добрую силу.

Миша встал сзади и взял Марата за плечи. Вася подошел спереди. Его черные-черные глаза, словно без зрачков, смотрели дерзко.

– Стукач! – презрительно сказал он хриплым голосом и сплюнул.

– Я не стукач, – пробормотал в ответ Марат.

– Стукач! Коммунист!

– Я просто хотел как лучше…

– Твой обед мы взяли, бабай, – Вася схватил его за рубашку одной рукой, отводя другую назад. Сердце Марата забилось, как у котенка. Он напрягся и тихо сказал, почти взмолился:

– Ножик складной отдай, мне его папа подарил.

Вслед за этим раздался хохот и прилетел удар в голову. Земля ушла из-под ног, зазвенело в ушах. Марат упал и словно сквозь туман услышал: “Пожалуешься – убью!”

Этими словами более сильный как бы заключает сделку в одностороннем порядке. Теперь сама жертва будет виновата, если ей вздумается позвать на помощь.

Марат сел на пыльную солому. Вокруг никого. Все ушли доделывать работу, потому что скоро приедет автобус. Мальчик ощупал лицо. Левая сторона распухла, глаз заплыл, а щека изнутри оказалась рассеченной об зубы. Он сплюнул кровь и заплакал. От досады и бессилия. Слезы, впрочем, быстро высохли, а в душе закипела ненависть. Лютая ненависть к обидчикам. Ему казалось, будь они рядом, эти двое – Миша и Вася, он бы разорвал их голыми руками. Если бы мог, конечно же. Однако скоро пыл поутих. Их двое и Сафаров боялся. Он еще никогда не дрался. Просто потому, что драться неправильно. Их так учили в школе. Однако в школе происходило и то, чему там не учили. Что делать в таком случае, Марат не знал.

Дождавшись, когда приедет автобус, Сафаров вышел из-за кучи соломы. Учительница сделала вид, что не заметила его распухшее лицо и синяк. Вроде бы она, как взрослая, должна была первой прийти на помощь, но правда жизни в ее лице учила настоящему: “помощи не жди”. А в автобусе всю дорогу мальчишки вполголоса шутили над ним, говоря: “Бабай упал глазом на картошку”.

Глава 2. Разговор с отцом

Вечером перепуганная мать мазала синяк мазью, приговаривая:

– Вот какие мальчишки не воспитанные, куда только учитель смотрела. Я завтра же пойду и буду разбираться со всеми. Я к директору пойду.

Марат лежал на диване и молча страдал. Боли почти не было, но раны в душе кровоточили от обиды и позора. Поздно вечером пришел отец. Он редко приходил трезвым, только если на завтра в рейс. Так и случилось в тот вечер – пришел трезвый. Осмотрел сына, усмехнулся и спросил:

– Подрался?

Слово “подрался” прозвучало с неким уважением, и Марат это почувствовал. Захотелось сказать, что так оно и было, но все же правда оставалась другой – его ударили за “донос”. Услышав правду, отец призадумался. На следующий день Марат остался дома. И на следующий тоже. Всю отработку его не было. Мать не пустила, да и у самого желание наполнять “закрома” куда-то пропало.

Однажды вечером пьяный отец сидел на кухне. На столе – полупустая бутылка водки, на измазанной газете – разодранная селедка, рядом покоились изломанная булка хлеба, головка лука со следами зубов, грязные тарелки и стакан остывшего чая.

– Сын! – крикнул он громко, так что его грубый голос был слышен во всех комнатах.

– Иди, папа хочет поговорить, – сказала мать, – трезвый никогда не разговаривает.

Марат пришел на кухню и сел на табурет. Отец посмотрел на него мутным взглядом, налил себе еще водки и поставил рюмку рядом.

– Это последняя, – торжественно объявил он сыну, затем вытер руки о майку и еще раз посмотрел на него. – Запомни одно: если тебя бьют – бей в ответ. Понял, сына?

Марат утвердительно кивнул.

– Если тебя бьют – бей в ответ, – повторил отец, словно прислушиваясь к своим словам. – Всегда бей. А еще лучше – бей первым. Бей так, чтобы не встал.

Он посмотрел на полную рюмку, отодвинул ее и снова уставился на Марата.

– Стукачом не будь никогда. Таких не любят. Я сам никогда не был стукачом и не буду. Если видишь что-то, не твое это дело.

Марат почувствовал, как внутри рос протест. Он боялся пьяного отца, но тут не мог промолчать:

– Но ведь они вредили стране, они губили урожай! Как тогда мы построим светлое будущее, если люди так делают?

Рот отца растянулся в пьяной безнадежной улыбке. Беззвучно смеясь, он закачал головой. Затем в его глазах появились слезы, самые настоящие.

– Эх, сына, сына, – он открыл рот и с горечью прикусил свой огромный кулак. Из крупной ноздри показалась смачная капля. Отец с шумом втянул каплю назад, ударил кулаком по столу и с пафосным надрывом крикнул. – Мы никогда не построим светлое будущее!!!

Голос отца сотряс побеленные стены "хрущевки", а на столе зазвенели тарелки. Марат округлил глаза:

– Как? Почему? Нас ведь этому учат в школе!

– Учат в школе, – голос отца потеплел. – Мало ли чему учат в школе. Правда, сын, она другая, – он хотел снова стукнуть по столу, но вместо этого протяжно застонал, завыл словно волк на свою долю, – Э-э-э-х.

В коридоре появилась мать и с тревогой заглянула на кухню.

– Понимаешь, – продолжил отец, – как ни старайся, а сверху окажутся самые гадкие. Приспособленцы, лизоблюды, карьеристы, наглецы. И поставят они на важные посты своих тупых сынков, жен и любовниц. И так будет при любом раскладе, любой идеологии. Так что, сына, про лучшую жизнь – брехня.

Рюмка водки, мозолившая глаза отцу, оказалась в его руке и опорожнилась в бездну раскрывшегося рта. Отец поморщился, понюхал лук, снова нашел глазами сына и пробормотал:

– Это последняя, сын, последняя. Бр-р, какая гадость. Никогда не будь таким, как я.

Затем он замычал понятную только ему мелодию, голова брякнула об стол и захрапела. А Марат сидел и смотрел на отца, думая о том, что услышал: “Мы никогда не построим светлое будущее”.

Глава 3. Щуплый Вася

В школе никто не напоминал Марату случай у соломенной кучи. Прошла осень, зима, наступила весна и приближались летние каникулы. Это случилось на уроке русского языка. Учительница дала задание и на время отлучилась. Царила атмосфера свободы, ученики гуляли по классу, выходили в коридор, галдели, и только некоторые добросовестно выписывали себе что-то в тетрадь. Дверь в класс отворилась и послышались шаркающие шаги. В следующий миг Марат, сидя за партой в первом ряду, ощутил крепкий удар по затылку чем-то твердым. В голове зазвенело. В сторону отлетел ключ от амбарного замка. Таких больших ключей Марат еще не видел. Не понимая, что происходит, он встал с места и огляделся. Внутри закипела злость. Неконтролируемая, спонтанная, чистая.

– Кто!? – спросил он. Ученики молча озирались. Вдоль парт, не сбавляя хода, размашистой походкой моряка шел Васек, громко топая ногами. Мятые брюки выбились из-под ремня, рубашка висела почти до колен, карман пиджака держался на честном слове, лохматые волосы падали на грязный лоб. Когда он прошел мимо, Марата обдало сигаретным перегаром. В этот миг Марат понял, кто бросил со всей силы амбарный ключ. Не понял только зачем.

Васю боялись все. Если тронуть Васю, получишь от Миши. Но Сафаров не думал об этом. Он решительно вышел из-за парты, в два шага догнал Васю, одной рукой прижал его неожиданно щуплое тело к себе и, не разворачивая, ударил кулаком куда-то в область лица. Попал по губам. Вася охнул и присел на колено. На пол закапала кровь. Сафаров вернулся за парту и продолжил писать, как ни в чем не бывало. Злополучный ключ лежал в углу. Ученики затихли, думая, что теперь будет. В класс зашел Миша. Сафаров положил ручку и крепко сжал кулаки. Миша прошел мимо, поднял Васю и молча повел в туалет.

Марат не узнавал себя. У него абсолютно не было страха, руки не тряслись, даже кулак не поцарапался. Злость еще кипела в нем. Теперь осталось выдержать то, что последует – крепкий Миша всегда бил тех, кто тронет щуплого Васю. Или не бил? Может, просто у всех складывалось такое впечатление, что будет бить? В класс забежал Лопоух и сообщил: “вся раковина в крови”. Мишки и Васьки в тот день больше не было на занятиях. После урока ученики расходились с предчувствием страшного, и Марат ловил на себе взгляды сочувствия.

Но на следующий день не случилось ровно ничего. Миша не трогал его. И на следующий тоже. И когда Вася залечил губу, Марата никто не тронул. И больше не называли “бабаем”. Называли конечно, другие, постарше, но не в классе.

Глава 4. Драка с Глухаревым

Прошло лето, снова первое сентября и снова гимн на линейке перед школой. Но уже не пелось шестикласснику Марату так, как раньше. Да и весь напускной энтузиазм исходил только от директора с завучем. Остальные вяло подчинялись порядку, открывали рот, глядя пустыми глазами, в которых не было ни капли осознания гордости за свою страну. Уныло и тускло. Фальшь и ложь. Приписки в статистике и показуха. Если бы в фонограмме не звучали голоса хора, исполнение учеников могло запросто умалить значимость песни. Что-то было не так во всем этом.

Как-то теплым сентябрьским днем на последнем уроке в класс зашел старшеклассник. Зашел и просто сел на свободное место, ухмыляясь. Вся школа его знала, как неисправимого хулигана. Его звали Димка Глухарев. Что восьмиклассник делал на уроке 6 класса осталось загадкой. Учитель, пожилая женщина, попросила его покинуть помещение. Димон “включил игнор”. Учитель с возмущением высказалась в адрес нарушителя порядка, но старшеклассник продолжал сидеть, улыбаясь ей в лицо. Очевидно она сама его боялась. Что-то снова переклинило в душе Марата, стало жутко обидно за пожилую женщину. Но ничего толком не придумав, он просто вслух обозвал его “глухарем”. Вырвалось. И хотя Марат тут же осознал свою глупость, слово вылетело. Назад его не спрятать, не стереть из памяти, не сделать вид, что ничего не произошло. Димон Глухарев встал, подошел к его парте, сел рядом, положил руку на вздрогнувшее плечо и прошептал, глядя по сторонам: “После школы получишь…”, затем вышел и учитель продолжила урок.

Что делать мальцу, когда старший угрожает? Бежать к директору? К старшим ребятам? Собирать толпу? Он смутно представлял себе, что будет дальше, но решил не прятаться и не бежать из школы окольными путями. “Все равно найдет,” – подумал он. После уроков ребята из класса сочувственно шли рядом, робко давали советы, поддерживали. Марат же их не слышал. В душе трепетал подленький страх. Они еще шли по школьному двору, как Димон нагнал их.

Его тяжелая рука легла на плечо Марата, и они продолжали идти дальше. Со стороны казалось, что два приятеля, один крупнее, а другой помельче, разговаривают о приятных вещах.

– Так кто я? – спросил Глухарев.

– Слушай, извини, я не прав, – промямлил Марат.

– Скажи еще раз, как ты меня назвал, – угрожающе сказал Глухарев.

– Извини, прости, пожалуйста, пожалуйста не бей меня, прости, прости, – Марат в эту секунду испытывал необъяснимую гамму чувств, от страха до Стокгольмского синдрома, какую-то даже братскую любовь к этому превосходящему по силе человеку. Словно он пытался поговорить с диким животным и готов был отдать ему все ради примирения. В какой-то миг он показался ему отличным парнем, не будь этого инцидента.

Они остановились. Глухарев встал напротив и ткнул Марата кулаком в лицо. Не сильно, почти незаметно. Затем еще, но сильнее.

– Все, все, хватит, я понял, – лепетал Марат, не обращая внимания на собственное унижение.

– Как ты меня назвал? – Глухарев ткнул кулаком его под дых. У Марата перехватило дыхание, он согнулся пополам, держась за живот. Перед глазами появился кед Глухарева, который шмякнул по лицу.

– Я же попросил прощения, – скорчившись, хрипел Марат. – Я же извинился.

– Как ты меня назвал? – словно не слыша его, продолжал Глухарев. Ему нужно было услышать то самое слово, чтобы ударить со всей силы. Но Марат не говорил его, вот только злость снова закипела в нем.

– Я же извинился! – он резко выпрямился и набросился на Глухарева. Дальше все было как во сне. Пропало осознание. Какие-то образы, обрывки событий. Марат бил со всей силы, со страхом и ненавистью. Бил как попало и куда попало. Как учил отец. Кулаком, локтем, коленом, пяткой, снова кулаком. Сбил с ног, уронил на пыльную дорогу и вертелся вокруг него коршуном. Дыхание обжигало легкие, глаза заливало потом, но он бил, словно боялся, что Глухарев встанет и тогда убьет его. Он чувствовал, как удары поглощает мягкая плоть, как отскакивает голова от колена, как скользят по крови кулаки, и бил, бил, бил…

Вдруг что-то сильное и быстрое свалило его с ног, перевернуло в воздухе и придавило к земле. Как сквозь туман он услышал мужской крик: “Хватит, прекрати, остановись!” Из горла в ответ вырывались хрипы и стоны. Это был физрук. Увидев потасовку, он прибежал с другого конца стадиона и оттащил Марата. Мальчишки, сопровождавшие его, стояли, раскрыв рты. На земле шевелился Глухарев.

– Успокоился, Рэмбо чертов? – физрук крепко держал его.

– Да, все, все я больше не буду, хватит, – хрипел Марат, сплевывая кровь. Глухарев, скорчившись, лежал на земле и тихонько стонал.

В больницу попали оба. По злой иронии в соседние палаты. Глухарев получил разбитое лицо, сотрясение мозга и разрыв селезенки. А у Марата оказался сломан нос, лучевая кость правой руки и разбита бровь. Кажется, он какое-то время дубасил Глухарева уже сломанной рукой. На руку наложили гипс, а нос попытались исправить.

В палату заходили два милиционера, мужчина средних лет и женщина пенсионного возраста, а с ними заплаканная мать. Сухим тоном они спрашивали о случившемся, записывали что-то себе в бумаги, затем спешно собрались и вышли.

Потом приходил отец. Трезвый. Он посмотрел на лежащего сына с тревогой. Опухший нос, синяки, швы на брови, гипс на руке. Затем присел на край кровати, поставил на тумбочку сверток с фруктами и негромко спросил:

– За что дрался?

– Не знаю, – еле различимо произнес Марат и отвел глаза, – за правду, а может и нет.

– За девчонку, наверное? – отец хитро прищурился. Сын вяло улыбнулся и покачал головой.

– Ты здорово уделал его, – в голосе отца звучала гордость. – Он старшеклассник, выше тебя.

– Он курильщик, и бьет слабо, – отмахнулся Марат.

Когда отец ушел, он еще долго лежал, смотря в белый потолок и размышлял, что же произошло. Он "уделал" Глухарева! Тот оказался не так уж крепок. Что теперь будет? Глухарев убьет его? Наверное да, так просто не оставит. И зачем он вляпался в эту историю? Ведь это он сам обозвал Глухарева и за это должен был получить. С другой стороны, Марат заступался за правду. Правда. А кому она нужна, эта правда? И тогда, на поле картошки, и сейчас. Стало лучше кому-то? Может равнодушие учителей, это и есть лучшая реакция на несправедливость? Не зная ответов, Марат смотрел в потолок, а в голове звучали слова отца: “Мы никогда не построим светлое будущее!”

Через неделю его выписали домой, а Глухарев лежал в больнице еще месяц, потом долечивался дома. Глухарева прооперировали, и доктор назначил ему колоть обезболивающее. Три раза в сутки какой-то медицинский наркотик. А кололи только один раз. Две другие дозы списывались на его имя и исчезали. Медсестры дозы продавали наркоманам, которые стаями кружились около больницы.

Глава 5. Мрази

В школе Марат появился с гипсом на руке и искривленным носом. Про их драку с Глухаревым ходили легенды. В школе к нему стали относиться с уважением. Особенно в первое время. Ну мало ли?

Спустя пару дней Марата вызвали к директору прямо на уроке. Удивленный, он зашел в кабинет. Директор школы – добрая и улыбчивая женщина, встретила его с болезненной скорбью на лице. Не властная, сердечная женщина. За столом в форме буквы “Т”, напротив директора, сидела пожилая милиционерша, с погонами на покатых плечах. Марат видел ее раньше. Это она приходила к нему в больницу. Он сел на предложенный стул, решая, к кому нужно повернуться больше, к милиционерше или директорше. Сидеть лицом к обоим одновременно не получалось.

– Вот, Сафаров, к тебе из милиции, – незаконченным жестом директор указала на женщину в погонах. Та взмахнула тонкими выщипанными бровями – так в ту пору было модно, плюхнула на стол кожаный портфель, вынула стопку бумаг и, не глядя на Марата, официальным тоном произнесла:

– Сафаров Марат, – ее глаза, подернутые дымкой власти, взметнулись на него, и Марат догадался, что это был вопрос.

– Да, – ответил он.

Она полистала бумаги, каждый раз с удовольствием облизывая подушечки пальцев.

– М-да, Сафаров, – милиционерша продолжала перебирать страницы, и Марат напрягся. По спине пробежала капля пота. Наконец блюстительница порядка оторвалась от бумаг и вперила в него пронзающий взгляд. Даже самый строгий учитель в школе не смотрел на него таким взглядом. Даже завуч. Это был взгляд из другого незнакомого мира.

– За твое плохое поведение ты попал на учет в детскую комнату милиции, – четко произнесла она.

Казалось, что у нее в глазах лазеры. За большим окном светило солнце, чирикали воробьи, на крышке стола извивалась красивыми линиями фактура дерева, но все это сейчас ничем не могло помочь ему. Директор тоже молчала и боялась дышать. Даже пыль в кабинете замерла, опускаясь медленно, в надежде остаться незамеченной.

– Однако, у тебя только положительные характеристики. От учителей, классного руководителя, соседей, из детского сада, – с досадой произнесла милиционерша. – Чем ты занимаешься в свободное время?

– Ничем, – выдавил из пересохшего горла Марат.

– Совсем ничем? По улице гуляешь?

– Ну… гуляю.

– А в “кружки” не ходишь?

– В авиамодельный.

– Ходишь в авиамодельный?

– Ходил.

– А теперь?

– Перестал.

– В бокс или борьбу не ходишь? Каратэ?

– Нет.

– Раньше ходил?

– Нет.

Марат почувствовал, как милиционерша перестала смотреть на него, снова уткнувшись в бумаги, и незаметно выдохнул.

– Он у нас хороший мальчик, исполнительный, по классу помогает, поведение всегда отличное, – заступилась директор. – Ну подрались, с кем не бывает. А этот Глухарев, вот с ним у нас постоянные проблемы. Он сам всех и задирает, драчливый такой, семья у него неблагополучная.

– Ну с Глухаревым мы разберемся, а Сафаров… Я сейчас напишу тебе бумажку, завтра явишься с кем-то из родителей. Адрес и время там указаны. От уроков ты освобожден.