Майами в Туркестане

Предисловие

Всеместное распространение интернета, с помощью которого начали находиться старые друзья и в том числе сослуживцы, разбудило во мне щелкопёра и подвигло к описанию срочной военной службы в рядах «интеллигентных» Войск Связи непобедимой Советской Армии, в самый разгар перестройки, 1986 – 1988 годы, Самарканд – Ашхабад.

Краснознамённый Туркестанский Военный Округ.

Воспоминания взяли старт с пересмотром дембельского альбома и солдатского блокнота, оформились байки, позднее приросшие более подробным описанием отдельных эпизодов. Армия говорит на всех языках и наречиях, литературной заумью и дворовой краткостью, колким матом и кучерявым жаргоном, а посему лукаво я не мудрствовал. Собрав множество разрозненных историй, обрёк себя упорядочить, где надо додумать и объединить воедино.

В хронологический ряд вобраны наиболее памятные моменты с вечера проводов до последних мгновений службы. Присутствует живописание мест развёртывания событий, касавшихся не только армии; характеров особенно отличившихся сослуживцев, их личных привычек и устоев солдатского сообщества в целом; в том числе отображён строгий распорядок службы, условия спартанского быта и томительной рутины повседневной занятости…

Врождённое чувство юмора помогало мне испытать тяжёлые требования службы в учебной войсковой части и без пущих нервотрёпок познать оганичения действующей, отмотать командировку «в тёплом местечке» и вкусить свобод на дальнем полигоне, молвой забытом захолустье у полосы отчуждения на дальних задворках цивилизации…

Часть 1 – Учебка расскажет о ратных свершениях первых месяцев службы в показательной войсковой части. Дрессура здесь присутствовала в каждом служебном задании от муштры строевой подготовкой, после которой забываешь об обычной ходьбе, до мучительных нарядов по столовой, вскрывавших обличие непосильных тягот и лишений военной службы, прописанных Общевоинским Уставом Вооружённых Сил СССР. Самаркандская учебка выпускала младших специалистов войск связи, в неполное полугодие успевала подготовить к службе в действующих войсках, не давая покоя курсантам ни днём, ни ночью…

Часть 2 – Войска предаст огласке тайны военной службы, полюсно разнящейся с курсом молодого бойца. После учебки я был направлен в Отдельный Батальон Связи, дислоцированный в столице Туркмении, где попал во взвод ремонтников радиостанций. Ремвзвод к нарядам не привлекался, занимался исключительно ремонтом радиооборудования, жил обособленно и потому служба походила на мелкие заботы с необременительными перерывами на вечерние поверки и всеобщие построения, а частые выезды на учения в места без признаков жизни превносили в обязательную воинскую повинность даже некую героику…

Часть 3 – Прокуратура рассекретит видимость несения службы в Военной Прокуратуре ашхабадского гарнизона, поданную ношением военной формы и изнурительными дежурствами, сообщаемыми с деятельностью консьержки. Всем своим устройством Армейское Чистилище просто вынуждало солдата, отведавшего слёзы учебной и отраду действующей войсковой части, и оставившего за спиной полтора года срочной службы, искать себе дела.

Руки сами к инструментам тянулись…

Часть 4 – Мобилизационная группа поведает, что в Советской армии существовали воинские формирования, где внутренним расписанием не было предусмотрено построений, показательных строевых маршей и нарядов по обеспечению боеспособности подразделения; не было пресловутых тумбочек дневального, оружеек и вообще ничего значимого, что сопутствует службе в заурядной дружине. Связистами именованная Золотым Ключиком, мобгруппа представала небольшим секретно торчавшим в подгорьях Копетдага полигоном, объединившим узел связи и казарму проекта позднего застоя с парком законсервированной военной техники, покрытой аббревиатурой НЗ и охраняемой тремя десятками бойцов. Не служба, а перед-дембельская лафа, изматывающая романтикой на фоне первозданного естества Туранской низменности и западных Каракумов. «Тут вам не там и незачем здесь безобразие нарушать!»

Полагаю, рассказы бывшего солдата будут интересны людям, коснувшимся сурового образа жизни под названием Армия. Прошу прощения за местами проскакиваемый стёб, гротеск, сарказм и может не всегда уместный юмор, но бранить во злобу дня поздно, а строгий мемуарный пафос, на мой взгляд, это удел брехливых летописцев.

Благодаря невольным изломам судьбы, завернувшим жизненный путь к южным рубежам империи, я с превеликим удовольствием вспоминаю военную службу и многих людей, существенно украсивших своей причастностью завершающий отрезок юности. Два года армии считаю лучшей школой становления мужского характера!

Предоставленное искушённому вниманию читателя партикулярное изложение словес коротко анонсирую как путевые заметки моего ратного странствия…

Призыв

Однажды летом сидел дома, сверлил телевизор. Шли международные новости. Переключил бы, да насиженное кресло удобно мякоть втянуло, а пульт на консоли. Вот не воткнут кинишко после выпуска – тогда встану, дотянусь. За окном жара вровень водки – сорок градусов! Подобные аномалии в сердце Русской равнины редкость, пятьдесят шестая с минутами широта подносит эту температуру невыносимой вдвойне; обычно простой вентилятор помогал знойные дни перетерпеть – сейчас появляется задумка кондиционер прикупить… Или лучше сплит-систему…

О, погода: вдруг похолодание? Заиненный объектив наехал на дикторшу, обдуваемую кондиционером, она поперхнулась как дряхлый солдапёр от махры, извинилась и прохрипела, что в захолустном американском городишке Майами-Бич температура воздуха заползла к отметке сто десять градусов… по Фаренгейту! Это словно сорок три по Цельсию, незамедлительно остудила зрителя закадровая пустомеля и сливовыми губами посетовала:

– Люди от жары изнывают, пляжи не покидают!

– Эх, ё! – почти сорвалось удивиться матом, но при даме сдержался, – Мы в армии больше терпели, мамзель, а о морях в «чёрных песках» лишь помечтать могли!..

Итак, введение в штопор полётов души, в ускорение мозговой активности и в автопилот телодвижений взяло начало поздней осенью 14 ноября 1986 года. Призванный в ряды Советской Армии из гор. Горького, я отправился в Туркестан, где долгие два года остужал Каракумы всеми видами источаемых организмом жидкостей и вязкостей…

Спозаранок дня призыва подкрался втишка: с вечера бушевавший разгуляй с печальным названием «проводы» прихватил немалый кусок ночи, не вспомню, коль скоро и как присмирел, но подлый будильник считал оставшиеся часы. И досчитал! Как не хотелось мне отрывать голову от подушки, идти на призывной пункт, ехать к чертям собачьим… приоткрыл глаза, а перед софой отец уже топчется, и мать крестит, причитает что-то – разве дадут проспать?

Да и проводы отгуляны, деньги уплачены…

Накануне проводин выпадал мне выбор тяжестный. Наша дворовая компания численность принимала разную и нередко растягивала будни за полночь в фойе четырнадцатиэтажной башни Вулыха, в которой я жил всю сознательную жизнь. Собирались не толпой, конечно: уходили, приходили, смешивали с девчонками, но костяк насчитывал с десяток балбесов предпризывного возраста.

С нашим появлением вестибюль ставал кумарней за приторной никотиновой взвесью – топор вешай! Гунявый вокал, неподцензурный шансон, резкие смешки или гогот – злачное место! Если бы жильцы не знали, что молодёжь безобидна, то без зловредного наряда милиции с милыми лицами в подъезд не совались. Как соседи нас терпели?..

Однако вечера мы тратили мирно. Было «дискотеки» устраивали! Лампочки Ильича освещают даже задрипанные подъезды «народных строек», в нашем распоряжении имелся остеклённый вестибюль из трёх отделённых зон. Соответственно и включателей три: один напрягал маломощную ильичёвку на площадке перед лестничной клеткой на верхние этажи, второй подавал ток сороковаттной «груше» центрального холла, третий зажигал шарообразный плафон крохотного приступка вблизи лифтов.

Как-то раз в пылу безделья, один ломастер, смолоду питавший страсть до цветомузык, вспышек, стробоскопов и прочих электронных диковинок, завёлся идеей: пустое высиживание времени надо разукрасить! Дёшево чтобы и сердито! На досуге проштудировав принцип действия заводского светильника с люминесцентной лампой, модифицировал стартёр и приспособил ко включателю холла. Груша замигала, что требовалось. Причём, на прерывании свет пульсировал хаотично, в контакт горел беспрестанно – оказалось самое то, когда приходилось шустро наводить порядок или отнекиваться, если неприкаянная соседская душа грозила вызовом милиции. В следующий раз стартёры воткнули на все включатели, и променуар разразился невиданным светопреставлением. На почтовый ящик к тому же водрузили старенький кассетник, и под канитель музона восьмидесятых вяло не вяло шевелили бёдрами.

Новое мероприятие припало собравшимся по нраву, его вторили множество раз и называли дискотеками. Эти дискотеки буду часто вспоминать со слезами на глазах на «дискотеках» в моечном цеху солдатской столовой…

Так вот надысь назрели следующие вопросы: кого из приятелей звать к столу и чем отмазаться от остальных?

Из сверстников первым призвали меня; провожатых набиралось как мартовских котов на кошку, но всю шоблу в квартиру не пригласишь – места нет?.. А прикинешь: без общепита с вместительной залой обойтись не получится! Такая роскошь позволительна лишь в дерзких помыслах, поэтому выкручивался размерами помещения и прочими «обстоятельствами непреодолимой силы». Запрощальные пирушки в кабаках устраивали немногие, но зато в квартирки созывали исключительно отборный бомонд…

Так что близкие родственники и отобранные друзья теснились в стандартной комнатушке, а отказные кореша в подъезде. Украдкой носил им первач, его оприходовали, не тормозя тостами, занюхивали сигаретами, закусывали горбухами – смеясь, мол, бутерброд градусы крадёт! – отвлекались разговорами и забывались переборами струн…

Ну, а дома поучениями не скупились, сыпали вволю! Начиная банкет пламенной речью, отче мой зарумянился и вспомнил лютые уссурийские морозы, наряды зачастую через сутки и бессонные ночи кухонных дежурств. Лямку воинской повинности отец тянул поваром во Внутренних Войсках, был со своих слов хорошим солдатом, вследствие чего дослужился до ефрейтора. Стоя во главе стола подле меня, в руке держа наполненную рюмку, рукавом второй смазывая слёзы, батя желал мне служить верой-правдой, не осрамить его достижений и переслужить обязательно! Забвенно крикнул «горько!», трижды страстно облобызал меня как Лёлик Гешу Козодоева, всласть прихлебнул, что не выплеснул при поцелуях, и закусил студнем с хреном… Гости поддержали и навалились сметать крошева…

К наказу отца я прислушался честно – поставленная задача была перевыполнена уже в первом полугодии!

Дядья вопреки навыку захмелели с пары искромётных рюмок и взялись листать армейский альбом отца, где он запечатлён в столовой с поварами, другими солдатами на фоне казармы, грузовика, обелиска и салонной жардиньерки. Мысли не было, что значат памятные снимки для отслужившего мужика, впредь подходить к фотографиям я решил творчески. Дурачиться, другими словами…

Фотографии всколыхнули душевные струнки старых вояк и наперебой с отцом они начали рассказывать байки, вскрывать секреты векового лихолетья, пугать терниями, смешить щекотливыми ситуациями, встречавшимися на каждом шагу. Старший хвастал, как умело владел шанцевым инструментом… Какие блиндажи и индивидуальные огневые точки выкапывал, мол, но стращал мучениями от перелопачивания бесчисленных кубов земли. А младший хлёстко задирал брата: «БСЛ-110: черпай больше, швыряй дальше, пока летит – отдыхай!» Тут же хвалил бронетехнику, но столкнуть с языка «что самое главное в танке» не осмелился. Танкист, называется? Получилось, что я и без восприемника узнал незримые особенности бронетанковых войск… спустя лишь год службы в войсках связи!

Первый доказывал, несложно подбить современный танк гранатомётом в бочину и вслед закидать из бруствера обычными гранатами, как алюминиевыми болванками он делал не раз, двадцать пять лет назад. Второй резонно хихикал, якобы видел как дрищет пехота в окопах, когда над пехотными канавками лязгают траки. Старший вспылил: «Чё ты знаешь про рукопашную схватку?» Младший: «Ровен счёт эстоль ты про активный дальномер и директрису выстрела!» Байки были знакомые, но растроганные тараканы в голове аки вновь аплодировали с овациями…

Брательник вспомнил свой автобат, распустил нюни, что военным водителям достаётся тоже немало. Искренне клялся, как трудно на черепашьей скорости выдерживать многокилометровый марш нос в зад, не засыпать от езды в плетущейся колонне. И не приведи оказия, если машина пойдёт в разнос, поскольку за исправностью технических средств заставляли следить самих водителей, а за поломки якобы снимали с вождения и гнобили нарядами.

Короче, всяк кулик в своём болоте велик!

Мои ровесники, волею случая очутившиеся за одним столом с видавшими виды вояками, понимали, что многое из услышанного предстоит всеми правдами и неправдами испробовать самим и к мелочам проявляли особый интерес. А потом бегали на перекуры и театрально стебались, изображая пехотинцев дрищущими среди противотанковых ежей… Со штанами не снятыми, следует заключить…

Страшные байки затронули материну душу. Тётки с сёстрами и тверёзыми подругами пытались отвлечь её от мужицких россказней, но тщетно. Выходило лишь аханье-оханье, превышавшее волнение куда боле. Осиливая беспокойства и принимая, что на проводинах не вспоминают о цветочках лютиках и в горошек трусиках, дамы захихикали в унисон гостям, здравицы пропускать перестали и рюмашки тянули звонко чокнуться не отлынивая!

К слову, в августе 1986 года цена на водку отскочила с дорогущих 6'80 до грабительских 9'10 целковых за поллитру – денег не напасёшься поить такую ораву! Помогло, отец купил авансом пару ящиков к проводам весной, так как в армию меня могли призвать с окончанием училища летом, но что важно, водка дожила до осени без потерь!

Ну и под расчёт накапал четвертную самопляса…

На проводах мне не пилось: два лафитника за вечер. В военкомате пугали, если призывника заметят в угаре, в жестоком ли похмелье, служить ему выпадет в захудалой дыре и откушать не один пуд соли. Алкоголь не лез не от опасений, просто навалилось опустошение, думаю, от осознания непредсказуемости перипетий судьбы, а в голову даже догадки не лезли! Или с умыслом не тормошил грядущее своими прихотями: уверялся – стану связистом, а в какие части света занесёт – гадания были беспочвенны!

Хотя… предпочёл бы в шаге доступа, разумеется…

В прошлые лета мама работала в Канавинском военкомате г. Горького; мысли косить от армии я не имел, как большинство сверстников, отмазывать меня ей не вменялось. Единственный посыл: хотелось, абы где-то бы «тут»! Внимая правильно, меня послали на три буквы, и с чистой совестью я отправился на юга за тридевять земель!..

Проводы канули в Лету без потерь. Побоищем застолье не знаменовалось, противоборствующих сторон нет – не свадьба! Рано утром толпа провожатых, включая косяк из вестибюля, собралась у подъезда в полном вчерашнем составе. Успевшие похмелиться и пригодные к возврату в реальность неосознанно торопили виновника торжества, подтанцовывая на внезапно выпавший зазимок.

Предписание требовало явиться к шести сорока утра на сборный пункт района, имея при себе снаряжение вида вещевого мешка с трёхсуточной провизией. За амуницию сойдёт ненужная мшель, какую не жаль будет потерять в дальнейшем. Рюкзак собран накануне, двинулись в начале седьмого, как понуждали надлежащие условия…

В назначенный срок к пункту расставания стекались группы горожан. Призывной комиссией на тот день было отобрано три призывника: я с «ипподромного», Елюшкин Сашка с «пролетарки», Кашин Валера из Сормово… Парень жил, где жил, а прописан был в Ленинском…

Молодёжь ждала продолжения возлияний. Отправка выводила к той отметке нервного каления, после которой ничто не мешало упиться до чёртиков. Тормозили только призывники, но провожатые зрели, чтобы время попусту мы не тянули и с подножки барбухайки не соскочили! Не обессудьте-де, робяты – запихнём, помашем, дунем на ход ноги, оборот колеса, на посошок и просто символически: «Отчаливайте в свою армию – у нас тут водка стынет!»

Под исполненную важности тираду военного комиссара, заглушаемую Маршем Славянки; под слёзы матерей, отцов, сестёр и братьев, под всхлипы остальных родичей, непрерывно ликовавшие дружки запихнули шмыгавших соплями новобранцев в вислогузый ЛиАЗ-скотовоз, который отсалютовал канонадой вонючих выхлопов, отчего прослезились даже непричастные горожане, и с натугой ломовой кобылы тронулся в путь ровно в семь утра!

Как говаривал мой знаменитый тёзка: «Поехали!»

Попутно опустошая комиссариаты, автобус набирал полный салон наголо остриженных голов и ближе к полудню высаживал в «Дусте» – ядовитое погоняло приклеено городу Дзержинск за массовый выпуск инсектицида ДДТ. На окраине Дуста расположен Областной Сборный Пункт, сюда за молодым пополнением со всех концов Советского Союза собирались покупатели: кадровые офицеры и прапорщики, и прочие унтера. На промежуточные сборы пороха не нюхавших юнцов каждый род советских войск посылал представителей, которые сортировали новобранцев на местах, отбирая наиболее подходящих.

По прибытии наш луноход скрипнул колодками возле огороженной глухим забором территории сомнительного военного формирования. Ворота двойные, широкие, но продрогший солдатик обессилел на створе. Скандалов биндюжник раздувать не стал, лишь сплюнул в форточку и ювелирно загнался в стойло. Радушный приём нам и не обещали, конечно же, а ковровая дорожка с фанфарами не помешали бы! Ну и девчушки во кокошниках и расшитых сарафанах чтобы ласково хлебом-солью встретили!..

К автобусу подошёл капитан. Его контрастная нарукавка оповещала: дежурный по части. Сопровождавший нас прапор, всю дорогу тихо бдевший за новобранцами из глубины салона, взял бразды правления в руки:

– Тарищи призывники, выходим! Быстренько сверю вас со списком, и идёте вслед за дежурным!

Почто сверять? Сколько посажено столько приехало, «в кусты» по дороге водитель не останавливался, но пора привыкать – установленный порядок не имеет дополнений и не предусматривает вольностей толкования!

А жаль: логичнее из военкомата отправлять к месту назначения, выдавая предписание на условленное время. Не накладнее и разгильдяйства творилось бы меньше…

Всё-таки алчел я пиров… с присутствием девчонок…

Пока не разбрелись, нас сосчитали и загнали в громоздкий атриум квадратной геометрии с чертовски загаженным вместилищем. Смотреть отвратно, а дежурный:

– Проходим в казарму, размещаемся компактно!

Не пойму как вывернулся язык назвать казармой это чёртово лежбище, этот замаранный притон невольников, уже на дальних подступах к которому по всему телу начинается жуткий мандраж и учащённо колотится сердце…

Атмосфера храмины щекотала в носу испускаемыми человеком запахами. Всюду закоптелая побелка, окна забраны решетью, запаутиненные плафоны поддерживают полумрак. Барачные колонны и многие ряды каменных с дощатым настилом лежаков. Напольная керамика на входе исторгает склизкий студень: шлёпни ногой посильнее, небось, и грязь облепит штанину – не ототрёшь. Стены по коридору забрызганы оной гадостью почти по пояс…

Латрина, отхожий угол каземата, и гаже того клоака без домысла рисована с низших кругов ада. Толчок был не просто загажен с потолка до пола, но натурально засран: лохани завалены фекалиями, стены как заштукатурены налётом липкой слизи, замешанной на испражнениях и намертво склеенной плевками, соплями и окурками… Пикассо так не мазал! Даже в беспробудном арт-ударе…

Опорожняться от всего этого тянуло не снимая штанов, зад оголять казалось совсем негигиенично. Всё здесь веяло вечной безнадёгой согнанного как на убой скота, но чтобы знать, чем настоящая казарма отличается от кошары – нужно побывать, повидать и понюхать там и там…

Появление новых защитников отечества легировало затхлость пристанища ароматом выпечки, смешки встречающих старожилов улетучили робость новичков. Гомон оживил эхо. В кучу свалились прозрачные авоськи, баулы, рюкзаки и полиэтиленовые пакеты. Из ровнёхоньких чемоданов, наставник-ветеран называл такие «мечта оккупанта», соорудили столики, скучковали компании.

Мы втроём поначалу осматривались, внедолге свыклись и влились в компашку балахнинских парней, раскинувших пожитки на несколько топчанов, взялись за харч. Забренчали гитары, пошли байки и анекдоты, раскатами пыхал смех. Каждый ждал своего часа отправки и тяготы отвлекал знакомствами с никчёмной болтовнёй…

Непрерывное бормотание тихло дважды в день, пока по взлётке проходили покупатели, закрывались в каморе и тасовали наши личные дела как каталы колоду. С замиранием сердца мы ожидали раздачи, кому падёт шальная карта. Закупщику до рекрута было – аки Чапаю до другого берега: новобранцев пихали по командам предписаниям вопреки, а за залёт отводили койку в первой отхожей дыре и пугали тремя годами флота. Казарменный отголосок разносил недовольные крики призывников, оказавшихся в лидерах списка для флотских формирований, например.

Камень с плеч, когда флотилия уходила без тебя!

С каждой ушедшей командой храмина пустела; под конец дня было место выдрать шапки футболом. Пару раз гоняли на местный плац и показывали приёмы строевой. Смысл в том не виделся: середина ноября на дворе, груд – ломом не пробьёшь. Мороз кусался, снег вьюжил по плацу позёмкой, забивал обутки, поддувал в телогрейки и гнал новобранцев назад в преисподнюю. Вот за водкой в город самовольно сгонять – мороз не холод, а без нужды костенеть взывало святость. Военачальники потому не настаивали: они сами каждый день подпаливали воздух выбросом токсичных послевчерашних алконуклидов…

Ночью прохладно, зябко, дрожь пронимала насквозь. По делу и укутаться нечем. Фуфайкой накроешься от шеи до бёдер, ноги в кучу тянешь. Теплее казалось. Народу не хватало пробздеть барачный объём, и во сне призывники жались друг к другу теснее. Кто очередью, кто спинами и носопырками как младенцы к титьке мамкиной. По утрам муравейник оживал особенно нехотя, но только для того, чтобы рассмотреть свежих ополченцев. Желторотых, какими сами были намедни, плюшками сладко пахнущих и перегаром притягивающих. Салабоны лопоухие!

Высматривали прибывших – нет ли знакомых лиц… Ждал Гошу Кузовенкова – лепшего кореша, коего должны были доставить сюда же. Его день призыва приближался и не факт, что свиданка невозможна. Пересылка в области одна, я готовился встретить друга подобающе. Полутора сутками разминулись, жизнь показала, и пока не вспоминали меня покупатели, мысли о свиданке витали!

Шли третьи сутки ожидания, харчи заметно редели, закупщика будущим связистам не намечалось. Примерили тянуть время без посторонних вмешательств. Меньше ели, сигарету смолили на «дай добить». Завывать на луну впору, но к вечеру семнадцатого ноября огласили список из сорока пяти баловней судьбы, среди которых нашлась моя фамилия. После пересчёта большую группу везунчиков погрузили на грузовики и вывезли в тёмную ночь, по-военному не откладывая выезда на утро следующего дня. Команда 40А… и ни слова лишне. Гадали: 40 – сороковая армия, А – афганская учебка, вот и все соответствия…

До Москвы добрались без приключений. На пересадке два лоботряса раздобыли котомку пузырьков со стеклоочистительной жидкостью на спирту, ну и вдрабадан… Сиречь фактически вусмерть. И смех, и грех, вояки!.. Пришлось их волоком в армию (в поезд, туда доставляющий) втаскивать. Распихали по отсекам как баульную кладь по багажным клетушкам и отбыли в неизвестность. Хорошо, что вовремя скинулись деньгами и выкупили отдельный пульман. Билеты забронированы вразнобой, поэтому места растягивались по составу – тогда на поверку нас было не собрать… Лейтенант проявил инициативу и предстоящую вакханалию утряс в удобное для контроля уймище. Чтобы личный состав команды оставался взрачным…

Дорога укладывалась в три дня, четыре ночи: поезд с вагоном отборных рекрутов не торопился вырываться из снежной Залесской Руси в запесоченную Среднюю Азию. С позволения добавлю: не торопись, а то успеешь!..

Почти всё время в дороге я отлёживался в багажном промежутке под потолком. Сунул туда матрас, втиснулся в оставшуюся щель и отключился с жаром почти на сутки. По симптомам грипп, обострение пало на дорогу. Бороть заразу мне помогала ватная телогрейка, не снимал её сутками напролёт. Ночью байковое одеяло поверх, шапку на нос – к борьбе с инфлюэнцей делал термический кокон.

Спускался редко. Парни обращали внимание, литёха самочувствием интересовался, предлагал поискать врача, но я переупрямил, что справлюсь. Стороннего участия, не прими за наглость, командор, мне не нужно! На организм понадеялся – молодой, иммунитет должен вытянуть…