Фарт

Из-за родителей своих он и имя получил необычное при крещении в храме, расположенном в соседнем селе. Тормозные они по характеру были, на церковные праздники – и то не всегда ходили. А уж денежных или продуктовых взносов священники ни разу от них не получали. Беднота! Да ещё и безразличная к отношению окружающих. Вот и нашли как бы в отместку в святцах для их сына при крещении редко используемое и затянутое по произношению имя Феофилакт. Если сокращать до разговорного, как обычно делают, то, первая часть с Феей созвучна. Но ведь это женское, да ещё и не русское имя. Ну а Филакт – вообще непонятно, что это такое, и поэтому было не принято и забыто.

Подрос Феофилакт. Родители его в иной мир ушли, но наследство своё «богатое» в виде характера оставили. И никуда-то он не спешил, ни к чему не рвался. Более того, когда староста деревни по указанию помещика, барина – другими словами, живущего не близко в своей усадьбе, какие-то общие работы организовывал, Феофилакт постоянно мешкал с приходом к заданному времени. И постепенно прилипло к нему прозвище Ме́шка. Да ещё и староста как-то свою лепту внёс, оглядывая толпу крестьян, собравшихся на очередные общие работы:

– А Ме́шка-то есть?

– Есть, – отвечал не он, а стоящий рядом мужик.

– Значит, все уже собрались. Пошли работать.

И так вот, считай, каждый день: «А Ме́шка пришёл?» «А Ме́шка где?» «А Ме́шка опять опаздывает?» И пристало к нему звучное и даже красивое прозвище Аме́шка. А потом многие его именем считать стали.

Но не только в замешках была особенность у Аме́шки. Не получилось у него из-за своего характера подходящую пару себе найти. Так и жил он бобылём в утлой избёнке, оставшейся ему от родителей. Никакого домашнего хозяйства не было. Даже кур не держал, ведь их чем-то кормить надо было. А где он корм-то возьмёт? Сам же только за общие со всеми работы скудное пропитание получал.

Особенностью его жилья было то, что стояла изба на краю деревни у примыкающего к ней леса. Первые ёлочки опушки в метре от крыльца росли. И так это удобно было для Аме́шки, ведь не требовался ему из-за этого туалет, как у всех семей в деревне, уборная попросту говоря. Была она, правда, у его родителей и представляла собой яму метровой глубины, две прочные доски сверху с щелью между ними. Вот в неё и надо было попадать стоя или присев на корточки. А от постороннего глаза скрывала происходящую процедуру дощатая будка с висящей на входе длинной тряпкой в виде полога вместо двери. Только ведь такую уборную ещё и чистить периодически надо. Но не делали этого родители, а при наполнении ямы засыпали её землёй, а будку переносили на новое место с новой ямой под ней.

Аме́шка же ещё лучшее решение этой проблемы нашёл. Сойдёт он с крыльца, скроется за первыми кустиками или ёлочками и «сходит», хоть по малому, хоть по большому. И лопух или пучок травы после использует. Никакого беспокойства насчёт рытья ям, их чистки или засыпания при этом не требовалось. Полное соответствие характеру Аме́шки.

Знали об этом все селяне и при походе в лес за дарами природы обходили это место стороной. Но однажды крестьянин той деревни при входе в лес так и сделал, однако чуток там заблудился и, возвращаясь домой, вышел как раз к Аме́шкиной уборной. И был поражён увиденной картиной: немалый по размерам заяц понюхает что-то на земле и мирно приляжет рядом на траву.

Загорелся мужик желанием схватить зайца и как добычу домой принести. Запрещалось барином делать это без его разрешения. Всё добытое в его же лесу обязательно к барскому столу доставляться должно было. Но не заколебался из-за этих запретов новоявленный охотник: «Поймаю, а там видно будет».

Стал он потихоньку подкрадываться к зайцу, а тот на него никакого внимания не обращает. Даже когда его за уши схватили, чуть дёрнулся, но сразу же затих. Взглянул на него крестьянин, а у того глаза не просто косые, как обычно, а куда-то под лоб закатились.

Принёс «охотник» добычу домой, но, обсудив с домашними произошедшее, решили, от греха подальше, рассказать всё старосте. Тот подивился услышанному и надумал завтра же проверить правдивость того, что узнал, а то ведь некоторые хитрецы добычи пропитания для семьи и обмануть могут.

С утра пораньше пошли они со свидетелем необыкновенной охоты к дому Аме́шки. Оповещать его, зачем пришли, не стали, а без проволочек в ельничек сбоку дома нырнули. И сразу же увидели в нескольких метрах от опушки зайчиху со своим выводком. Все они что-то нюхали на земле, а потом рядышком ложились и замирали. Стали, не прячась, подходить исследователи поближе, чтобы понять необычность их поведения. Но не заметили у зайцев даже тени беспокойства от появления неизвестных людей.

Не решился староста зайчиху брать, ей ведь ещё зайчат выращивать надо, но двух из них покрупнее для доказательства правдивости происходящего всё же взял. Правда, ещё и казусы с обоими исследователями произошли: наступили, а попросту сказать, вляпались они во что-то мягкое и скользкое на земле. Когда же резкий неприятный запах вокруг разнёсся, то убедились они, что в Аме́шкину уборную попали. И стало им от этого не просто неприятно, но даже противно. Только вот, почему зайцы-то от этого запаха так себя вели?

Но не начали они гадать и своё следствие проводить, а в этот же день отвёз староста зайчат барину и всё как было ему рассказал.

Удивился барин рассказу и решил сам у «виновного» всё досконально выведать. Приехал он на следующий день в деревню, и вместе со старостой они домой к Аме́шке заявились. А он на лавке, укрывшись зипуном, лежал. Открыл глаза и никакого удивления приходу незваных гостей не выказал.

– А ну, сознавайся, негодник, чем это ты зайцев себе приманиваешь! – громко закричал барин.

– Не знаю никаких зайцев, – спокойно, продирая глаза кулаками, отвечал Аме́шка.

– Как это не знаешь! А ну, пойдём смотреть твой туалет, – грозно заявил барин и обратился к старосте: – Веди нас туда.

– А я-то зачем туда пойду? Я ведь недавно ходил и нужные дела сделал, – как бы оправдываясь, сказал Аме́шка.

Только сошли они с крыльца Аме́шкиного дома и зашли за первые ёлочки, как им явилась невероятная ситуация. Украшение местных лесов – рыжая лиса понюхает что-то на земле и приляжет рядом на травку. И никакого внимания к пришедшим не выказывает. Барин даже онемел от неожиданности. А потом, через несколько мгновений придя в себя, тихо прошептал:

– Лови её!

А что ловить-то? Она ведь никуда не убегает. Изловчился староста и хвать её за шкирку. Подёргалась она слегка, но потом притихла.

– И что на это теперь ты скажешь? – грозно спросил барин, обращаясь к Аме́шке.

– А что я могу сказать? Лису эту я вместе с вами в первый раз вижу.

– Не хочешь говорить? Да я тебя возьму с собой и там в яме сгною! – закричал барин с явным раздражением и даже злобой и в подтверждение своих чувств ногой топнул. Но не заметил он лопушка в траве, которым были прикрыты результаты как раз сегодняшнего посещения Аме́шкой своей уборной. И вместо громкого стука, как бывает при топанье ногой в помещении с деревянным полом, в возникшей безмолвной паузе разлетелись в разные стороны не то чтобы брызги, а ошмётки не засохшего ещё говна. Сапоги у барина, конечно же, все в нём были, а один кусок даже в бороду старосте прилетел.

Совсем озверел барин от случившегося, так и сверкал налитыми кровью глазами, хотя сам и был виноват. Но, боясь навлечь и на себя барский гнев, староста рассудительно сказал:

– Не идти же в таком виде по деревне. Давайте зайдём к Аме́шке в дом и хоть сапоги вымоем.

Так и сделали. Сначала староста лису в мешок засунул, который у Аме́шки каким-то образом в куче старого тряпья оказался. Затем заставил староста Аме́шку воды принести да сапоги барские на дворе вымыть. Постарался он это задание тщательно исполнить, но мыло-то в доме давно уже редкостью было, и сильный запах от сапог всё равно остался. А куда деваться-то, надел их барин, хотя нос в сторону отворачивал.