– Что он сделал?
– Спас мне жизнь, правда-правда, дал свою кровь, притом сам чуть от этого не умер. Много дал, а у самого сделался сердечный припадок, – сказал Марк.
Я удивлённо посмотрел на Лётчика, тот только пожал плечами в ответ, будто говоря: «Правда, чё»… Что за причудливая вышивка у тебя здесь, Господи, столько крестиков и узелков…
– Что? Сердечный припадок? – сказала Таня. – Да нет у него никакого сердца!
Лётчик побелел от злости.
– Так, хватит, больная! Угомонитесь. У меня нет сердца, зато ваше, похоже, не в порядке.
– Да, не в порядке! – вскричала Таня, ещё больше запахивая халат, и я увидел у неё на запястьях зажившие и почти исчезнувшие уже желтые синяки, поперечные, как от верёвок или наручников… – Я родилась уродом с не таким сердцем, как у вас всех и что?! И не лезь! Вон пошёл!
Мы с Марком обернулись на него, Марк поднялся.
– Я думаю, у неё воспаление сердца, точнее, сердечных клапанов, – сказал Лётчик, посмотрев на нас. – Сколько длились роды? Знает кто-то?..
Он опять посмотрел на неё:
– Таня, сколько часов? Почему не сразу сделали кесарево? Должны были планово… оперированное сердце, какие могли быть спонтанные роды?!.. Коновалы…
– Пошёл к чёрту! – снова воскликнула Таня.
Я начал лихорадочно вспоминать.
– Лётчик… роды… Ну, я щас соображу… Я прилетел, Таня уже была в роддоме сколько-то… Ну, полтора суток точно, мы таскались в роддом, как на службу несколько раз, а всё не было новостей, – сказал я.
Лётчик кивнул, бледнея всё больше.
– Надо прослушать шумы в сердце. Я должен понять, насколько повреждены клапаны, чтобы сообщить в Москву. Конечно, эхо надо, но за неимением…
– Таня, ну ты что? – прошелестел Марк.
– Чем он слушать будет? У него даже слухалки нет, он не настоящий доктор! Не дамся я уши его дурацкие ко мне прижимать! Лишь бы полапать…
– Успокойся, что там лапать?! – разозлился Лётчик.
– Вот и нечего, и держи руки при себе!
– Таня… что с тобой? – растерянно произнёс Марк.
А Лётчик посмотрел на него.
– У неё высокая температура, вот и потеряла адекватность…
Я тогда взял инициативу:
– Так, мужики, выйдите на минуту, я скажу сестре пару слов.
Они посмотрели друг на друга, и вышли в гостиную, а я плотно закрыл двери и подошёл к постели. Таня виновато смотрела на меня, раскраснелась нездоровым румянцем, ну чисто чахоточная. Я сел на постель рядом с ней.
– Танюшка, – я обнял её. – У тебя… синяки, это… связывали тебя что ли?
Она выпрямилась, посмотрела на свои руки.
– Это? А… ну да… но это уж… – будто это было неважно, отмахнулась Таня.
– А что с Паласёловым?
Она посмотрела мне в глаза и провела пальцем себе по шее.
– Я… его убила, – она выглядела не просто больной, но и ненормальной.
– Что?..
– Я сказала Марку, и он застрелил его.
Я смотрел на неё несколько секунд. Так Марк не шутил и не бравировал, когда сказал, что убил Паласёлова. Я смотрел на неё и думал, до чего надо было дойти, до чего довести её, чтобы Таня, Таня! Сделала то, что сделала…
– Таня… Но тогда… Тань, ты что… ты дура? – я смотрел ей в глаза. – Ты не понимаешь, что делаешь сейчас? Ты не понимаешь, что своей истерикой глупой подставляешь Лётчика?
Она смотрела на меня, и глаза и правда ненормальные. Убийство, кровь, пьянит, я могу понять, я был на войне, я видел… Опять же Марк вернулся, и…
Надо привести её в чувства. И я заговорил, глядя ей в глаза, чтобы услышала меня:
– Это Марк испугался за тебя, и истрахался за ночь, туман в голове сейчас. Что, в общем, объяснимо: при его ритме сексуальной жизни, это как трезвенник ушёл в запой. Вот и не соображает, а так уже сложил бы дважды два… Ты хочешь, чтобы он понял, что такое Лётчик?
– Он… он…
– Да мне плевать на ваши с Лётчиком отношения, – приглушая голос, сказал я. – Ты спишь с ним перманентно…
– Да он… член ходячий, трахает всё…
– Да это не важно! Важно, что он для тебя, и если Марк это поймёт… что тогда будет с Лётчиком? – я навис над ней немного, держа её за плечи, и говорил уже совсем беззвучно.
Таня моргнула.
– Марк… Марк знает вкус крови, – я смотрел ей в глаза. – Это в первый раз убивать страшно и невозможно, а…
Таня смотрела на меня, стиснув ворот халата у шеи. И вдруг заплакала, сжимаясь.
– Он… женился на мне, а сам… в это время… у него… Ты представляешь, получается, у него два… ребёнка родились в один день… Ты… представляешь?!.. А я-то… дура… ох, и дура… ещё меня обвинил, что…
– Погоди, малыш Володя – сын Лётчика? – удивился я, так не ошибался Лётчик тогда, весной.
Таня только покивала, и обняла меня, продолжая плакать.
– Я так… это так… больно… ладно я, я привыкла, что меня… хотя от Валерки… а уж малыш… он же не виноват, что… ох… Платоша, сделай так, чтобы он никогда не приближался ко мне больше?
