Время уходит. Жизнь продолжается. Повесть
О таком несправедливом к нему отношении вскоре знало всё село. Помимо соболезнований, тяжёлых вздохов и ободрений начали поступать и советы, которые из-за их, прямо скажем, примитивизма, Матвей принимал, что называется, лишь « к сведению». Но вот слова дяди, расстроенного не меньше, сказанные им в форме то ли вопроса, то ли – совета: « может написать куда-нибудь?», Матвея здорово озадачили. Ведь было ясно, что если и писать, то тому, кто может решить судьбу сельского парня. Ни в районе, ни в области таких «решал» не просматривалось, они училищами не распоряжались. Идея «написать» Матвея захватила полностью, и при обсуждении её с товарищами и дядей было признано наиболее целесообразным обратиться к самому большому военному начальнику. Таким начальником просматривался только Министр Обороны СССР (тогда он назывался Министр Вооружённых Сил СССР).
Назвать адресат- то легко, но как ему написать. Ведь это же Министр! А Матвей ведь простой сельский парень даже обычного письма никому не писал. Некому было. А тут надо Министру! Боязнь просто страшная. Это же ведь надо писать в Москву, Министр то там. А Москва она ведь может и… Мысли одна страшнее другой, что будет, если…, будоражили сознание, мешая сосредоточиться на конкретных действиях. Да и адреса ведь не знали. Куда писать? Как Ванька Жуков « на деревню дедушке». Москва то ведь больше любой деревни. Голова кругом шла. А ведь уже на улице август месяц в разгаре, пора действовать, не за горами сентябрь, когда уже все начнут учиться и заниматься каким-то деревенским неудачником никто не будет. Разве мало таких парней в Великом Советском Союзе? А разве мало своих дел у Министра? Ему уж точно не до Матвея.
Но страстное желание учиться, в конце концов, вынудило Матвея сесть за стол. Преодолев робость и боязнь за последствия письма к такому очень большому военному начальнику, военному ведь!, вырвав из школьной тетради два чистых листа на полутора из них Матвей излил свои слёзы. Упомянув о своих успехах в школе, описал и бедственное материальное положение семьи, не позволяющее ему продолжить учёбу в институте из-за отсутствия денежных средств, одежды и обуви. Матвей и до сих пор сожалеет, что не сделал копию своего послания (некому было подсказать). Хорошее школьное образование позволило ему довольно коротко, но, тем не менее, чётко сформулировать причины обращения в такую высокую инстанцию.
Это письмо было не жалобой на того майора- прохвоста, а просьбой о помощи. Это совершенно точно! Ни о какой мести тогда совершенно не думалось, даже когда Матвей вынужден был упомянуть о взятке, благодаря которой в училище поехал не он, а его одноклассник, отец которого похвастался дяде Матвея, как он за ведро мёда и деньги устроил своего сына. Хотя копии и не было, но заключительную фразу своего письма Министру Матвей помнит и до сих пор: «неужели мой отец погиб за то, чтобы его сыну не дали возможность учиться в военном училище?». Поставив дату и подпись, запечатал свои муки в конверт, на котором большими буквами написал: «Москва Кремль Министру Вооружённых Сил Маршалу Советского Союза Булганину Н. А.», указав ещё и обратный адрес, и отнёс письмо на сельскую почту. Как гора с плеч свалилась. Теперь будь, что будет. Содержание письма Матвей не показывал никому, считая, что если там, в Кремле, задумают о нём что-то плохое, то виноват во всём будет только он. Теперь страха совершенно не было, а было смиренное «будь что будет».
Были ли у Матвея какие-нибудь надежды на благоприятный исход? Пытаясь сейчас с высоты прожитых лет вспомнить то своё состояние, он приходит к убеждению, что никаких иллюзий о благоприятном для него исходе его слёзного крика о помощи он не питал. Просто появилось ощущение какого-то спокойствия: свою работу сделал и теперь от него уже ничего не зависит, его судьбу будут решать другие, на которых повлиять ему уж никак нельзя.
Началось томительное ожидание наступления хоть какой-то определённости. Её мог дать либо ответ из Москвы, либо повестка из военкомата для отправки на службу в армию. Это было больше всё-таки тягостное состояние, вызванное причинённой обидой этому беззащитному сельскому пареньку, оставшемуся без отца, которого он помнил и постоянно призывал со слезами на глазах к себе на помощь. Это, должно быть, был пик его страданий в самые тяжёлые для него послевоенные годы. Страдания Матвея может понять только человек, переживший такую же ничем с его стороны не спровоцированную обиду, обиду до глубины души, когда возмущённый несправедливостью человеческий разум понимает своё бессилие что-либо изменить самому в этой жизни.
В таком угнетении даже взрослые люди могут потихоньку впасть в состояние прострации, ничего хорошего не сулящей для их будущего. Тогда Матвей не очень разбирался во всех этих философско-психологических понятиях. Ему просто было очень не комфортно от осознания того, что примерность в учёбе и поведении совершенно не гарантируют справедливого к тебе отношения в реальных условиях социалистического общества, в котором тогда жили. Потихоньку наступало прозрение того, что в обществе (социализм и коммунизм почему-то в мыслях совершенно отсутствовали) судьбы людские часто зависели совсем не от громко провозглашаемых привлекательных лозунгов и деловых качеств конкретного человека, к которому и были обращены эти лозунги, а от действий многих «товарищей», поставленных на должности для воплощения в жизнь тех самых лозунгов в интересах простых людей.
Но вот что было интересно в поведении Матвея. Казалось бы, что испытанное унижение должно было напрочь отбить желание заниматься чем-то серьёзным. Но его страстное желание продолжить образование просто принудило идти в библиотеку в поисках литературы по интересующим его вопросам. Во время учёбы он часто пользовался довольно богатой школьной библиотекой, и тогда совершенно не мог предположить, что в сельской библиотеке для изучения он возьмёт домой «Капитал» Маркса и несколько книг по квантовой механике (название которых, к сожалению, забыл). Подумать только! В сельской клубной библиотеке такая экзотика! Кто комплектовал такие библиотеки? Если с Марксом ещё всё объяснимо, – идеологические основы нашего государства полагалось знать, то кто здесь в сельской глуши, не имеющей даже электрического освещения, будет ловить эти кванты.
То, что, несмотря на угнетённое состояние, Матвей взял в руки очень серьёзную литературу, он объясняет тем, что где-то в душе (или на подсознании) тлела надежда, что он всё-таки будет учиться, несмотря на козни всех недоброжелателей. Страстное желание учиться и предпринятые действия для продолжения образования удерживало этого парня «на плаву» и стало надёжной защитой от безвозвратного скатывания в реалии холодного, голодного и беспросветно-тёмного в те годы сельского бытия с нараставшими в нём проявлениями негативных соблазнов.
Между тем время шло и пока никаких известий, ни хороших, ни плохих, не было. Вот и 1-ое сентября 1954 г. В тот день, как вспоминал потом Матвей Трофимович, ему было очень горько, обидно и даже почему-то стыдно. Стыдно за то, что первый раз в жизни не идёт в школу вместе с этими весело переговаривающимися нарядными ребятишками, мелькавшими за окнами развалюхи. Настолько было стыдно, что он не осмелился даже выйти в это время на улицу. Стыдно за то, что вместо привычного для него состояния какой-то даже одухотворённости, когда садился за школьную парту, он вынужден бездельничать. Может быть, кому то эти эмоции и покажутся блажью, но Матвей и до сих пор помнит то состояние подавленности, беспомощности и обиды. За что такое незаслуженное и несправедливое наказание?
Призывная кампания в те годы обычно начиналась в сентябре, а потому повестку могли принести в любое время. Но повестки не было, а родственники, жившие в другой деревне (километрах в трёх от села) попросили Матвея помочь скосить отаву на выделенном им колхозом участке. Конечно же, надо помочь. И с утра уже коса делала своё дело.
Косьба почти уже заканчивалась, время шло к обеду, когда в начале луга увидели остановившуюся легковую автомашину типа «Виллис». Хотя в те годы машин было очень мало, но особого значения этому событию уже не придавали. Мало ли какое районное, а может быть и областное начальство по каким-то своим делам сюда решило заглянуть. Но через какое-то время оттуда прибежал парень, такой же косарь, и с ходу бухнул: «Матвей! Там за тобой военные приехали, сказали, чтобы шёл к ним!». Известие было столь неожиданным, что все находившиеся рядом люди как-то сразу же притихли и насторожились. Матвея здесь все хорошо знали и знали с лучшей стороны, как и знали то, что военные просто так ни за кем не приезжают. Значит, Матвей натворил что-то такое, что за ним уже и приехали. А какой другой вывод они могли сделать в то время, когда ещё свежи были в памяти случаи, когда военные увозили, как потом оказывалось, «врагов народа».
А что мог натворить Матвей, самый обычный, может даже и запуганный реалиями тогдашней жизни, сельский парень. Слишком молод он был для какого-нибудь социального разбойника. Но ведь приехали то за ним. Почему? Сейчас может показаться неправдоподобным, но в тот момент, когда гонец перепуганным голосом произнёс те самые слова, повергшие Матвея, да и окружающих тоже в смятение (люди тогда всё-таки были добрее и сострадательнее, что ли), у него в голове никаких мыслей и доводов, объясняющих это неожиданное «явление военных народу», не возникло. Он, вспоминая тот эпизод, считает, что почувствовал лишь какое-то оцепенение и смирение, не страх, не боязнь, а именно смирение: «раз приехали за тобой, то нужно идти, куда деваться». Никаких высокопарных эмоций даже не возникло. Лишь смирение. Надо идти. Смахнув ладонью выступившие против воли и сознания слёзы, пошёл за гонцом, провожаемый низко опущенными взорами, у некоторых даже со слезами, присутствующих на покосе его родственников и их соседей, давно знавших Матвея.
Какие мысли роились в его голове во время того рокового пути, сказать весьма затруднительно. По-видимому, мыслей -то никаких и не было. Откуда там им было взяться при таком оглушённом сознании. Он даже и молитву никакую, даже «отче наш», не мог прочесть, потому что тогда не знал ни одной молитвы. Откуда их было знать молодому человеку, воспитываемому школой и комсомолом атеистом. Эхе-хе! А идти то надо, ведь терпение военных, пославших за ним гонца, может и иссякнуть. А тогда и Господь Бог не поможет. Может быть, что-то подобное и было в голове, но скорее всего такое быстротечное, что и не осталось в памяти.
Подойдя очень близко и увидев спокойно стоявших двух военных, Матвей испытал не столько страх, сколько, как потом он рассказывал, почувствовал какое-то внутреннее облегчение, а причину перемены настроения пока истолковать никак не мог. Бывают ведь в жизни такие моменты, когда без всяких видимых причин внутреннее состояние может измениться на диаметрально противоположное. Чем это можно объяснить? По-видимому, лишь тем, что помимо сознания, или как элемент сознания, существуют предчувствия, природу появления которых уже давно пытаются понять и истолковать, применяя, в том числе, и разные технические термины, например такой, как биологическая связь. Но, скорее всего, что это промысел Божий, который человеку просто пока не познать.
Общение с поджидавшими военными было довольно быстротечным.. Стоявший ближе к Матвею полковник с планшеткой, видя его, по-видимому, довольно испуганное лицо, на котором ещё не просохли слёзы, попросил успокоиться, представился начальником политотдела облвоенкомата, и раскрыл планшетку. Матвей эти действия воспринимал как-то машинально, но когда он ответил полковнику утвердительно на его вопрос: «писали ли Вы письмо Министру?», то только тогда обратил внимание на раскрытую планшетку. Впервые в своей жизни увидел служебный документ со штампом в верхнем левом углу и большой красной печатью под коротким текстом внизу. А затем, о, ужас!, и своё письмо, строчки которого были подчёркнуты местами то синим, то красным карандашом. Ни к чему уже сейчас пересказывать содержание состоявшейся беседы, лишь главное. Прощаясь, полковник сказал, что повестку для отправки в училище на экзамены Матвею пришлют (сопровождавший его капитан при этом кивнул головой), пожелал Матвею удачи и попросил написать ему о результатах поступления в училище. Эта просьба была выполнена потом Матвеем сразу же после объявления приказа о зачислении.
Машина уже скрылась в низине за поворотом, а Матвей как истукан застыл на месте. Всё произошло так неожиданно, что он совершенно не мог определиться: радоваться ему или разрыдаться от появившейся возможности реализовать вынашиваемую в таких долгих муках мечту. Во время всей этой встречи с таким большим воинским начальником рабочий люд находился в отдалении, не работал, но лишь наблюдал за происходящим. Слышать разговор он, естественно, не мог. А теперь новая загадка: военные уехали, а Матвей как столбик стоит на месте. За что они его и чем так прочно припечатали к земле? Народ, конечно, почти бегом к нему. Пришлось раскрыть «страшную тайну» с написанием письма Министру Вооружённых Сил. То, что Матвея не отправили в училище, все давно знали, сочувствовали, переживали, а помочь они ничем не могли. А о его письме не знали даже родственники.
Так закончился этот хмурый, но такой обнадёживающий сентябрьский день, ставший для Матвея исходной точкой долгого служения Отечеству нашему в рядах Вооружённых Сил.
Дальнейшие события разворачивались не менее стремительно. Уже дня через три после тех волнений на сенокосе сосед Сергей Васильевич, теперь работающий военруком в школе, привёз Матвею повестку прибыть 16 сентября в военкомат для отправки в училище. Если не изменяет память, то уже через сутки со своим холщёвым мешочком, в котором был вручённый в военкомате тонкий запечатанный пакет с личным делом Матвея, и продукты, которые ему собрали в дорогу (кусочек сала, варёные куриные яйца, домашняя лепёшка) добрался до Гомеля, в котором теперь осталось только среднее военное радиотехническое училище, так как высшее, в которое в начале и планировался, уже переехало в Минск.
Практическая реализация жизненного выбора
Матвей с тех давних пор значительно «подрос» в понимании того, что происходит на земле. Он крепко убедился в том, что реальная жизнь настолько сложна, многогранна, противоречива и даже не предсказуема, неожиданно преподнося всякие приятные или огорчительные сюрпризы. Поэтому рассмотрение всего происходящего в этом подлунном мире в двух измерениях (хорошо-плохо, полезно-вредно, правильно- неправильно, истинно-ложно и т. п.), конечно же, лишь будет удалять от установления желаемой многими той самой «правды».
Потому что всё происходящее воспринимается людьми по-разному, каждым по-своему. Кого-то оно трогает, кого-то даже очень, до всех глубин души, а кого-то вообще не задевает «никаким боком». Потому что оно не его, на его жизнь и благополучие, на здоровье, на его положение в семье, в выбранной сфере деятельности никак не влияет. Так зачем в таком случае расходовать жизненную энергию на ненужные эмоции? Она, скорее всего, пригодится на действительно необходимые для собственной жизни действия. Именно для собственной жизни!
Но часто бывает ведь и так, что какая-то часть окружающих (волею случая или судьбы) людей примет участие в решении и твоей проблемы. Ведь они то же продукт этого мироздания и подсознательно чувствуют, что и у них может произойти что-то такое, когда даже простое сочувствие, тем более соучастие в решении твоей проблемы, может оказаться бесценным даром, позволившим справиться с жизненными невзгодами.
При всех претензиях к той, советской власти, следует всё-таки признать, что проводимая ею воспитательная работа хотя бы в форме лозунгов о дружбе и братстве, о справедливости, о взаимоуважении и взаимопомощи и т. п. уменьшала число разного рода негодяев, подобных тому продажному военкоматовскому майору. Ведь всё-таки судьбу Матвея «там, наверху», решали не отпетые мошенники, для которых судьба сельского паренька была бы совершенно безразлична. А люди, у которых, несомненно, имелось в душе и чисто человеческое качество о необходимости оказания помощи безвинному страдальцу. Если бы они оказались под стать тому майору, то не стоять бы сейчас Матвею на КПП училища.
Сюда Матвей прибыл всё-таки в каком—то двойственном, что ли, состоянии. С одной стороны, – ещё не прошло ощущение себя беззащитной сироткой, на пути у которого ещё могут встретиться разного рода обидчики даже в воинском звании. А с другой стороны, -укрепилось в сознании стремление добиться выполнения глубоко проникшей в душу задачи бороться за свою мечту, за обретение возможности продолжить образование. Сейчас даже может показаться странным, что Матвей, прежде всего, думал об учёбе и меньше всего о военной карьере.
Даже на КПП училища, представ перед очень чистыми, аккуратно одетыми курсантами, несущими в наряде здесь службу, и сильно удивившимися цели прибытия сюда какого-то уж по сравнению с ними тихого, вроде бы, даже и не очень смелого парня. «Ведь приём в училище уже закончился!» -был их ответ.. Достав из мешочка предписание, Матвей представил его дежурному, тот чертыхнувшись, позвонил дежурному по училищу, который то же выразился, мягко выражаясь, удивлённо, но, тем не менее, через некоторое время позвонил с требованием прибыть Матвею в управление училища. Кадровики, изучив представленный им пакет, вызвали из лагеря, в котором жили зачисленные в училище абитуриенты, командира роты. Прибывший старший лейтенант, почему-то долго цокал языком, видя перед собой в лице Матвея прямо-таки какое-то, если и не чудо, но уж точно, явление, добавившее ему много проблем: «Вам же нужно сдавать экзамены, а где сейчас найти преподавателей, они уже давно свои дела закончили. Ну ладно, буду думать, где их найти и когда они смогут Вас проэкзаменовать».
Поселили Матвея в палатку с ребятами, одетыми «по-гражданке». Это была небольшая группа абитуриентов, по разным причинам, в основном из-за болезни, не зачисленная пока в училище. Все продовольственные припасы из холщёвого Матвеева мешочка вечером были полностью оголодавшей братией реализованы, но зато сразу появились друзья, с некоторыми из которых Матвей дружил не только в училище, но даже и после его окончания. На следующий день командир роты, тот самый старший лейтенант, вручил Матвею экзаменационный лист, указал дорогу в учебный корпус, где он должен был сам найти экзаменаторов.
В этот день встречи со всеми преподавателями и с теми, кто подсказывал дорогу в очередную аудиторию, начинались с расспросов: «откуда и почему так поздно, и пр., и. пр.» Все экзамены (математика, физика, литература и немецкий язык) Матвей сдал до обеда, а придя в лагерь и представив экзаменационный лист с отличными оценками, услышал одобрительное хмыканье его куратора: «такого в училище ещё не было, чтобы в один день сдать все экзамены с отличными результатами». Матвей даже до сих пор помнит фамилию экзаменатора по математике, восхитившегося его готовностью отвечать без подготовки на вопросы билета, и двух уже пожилых инженеров-полковников на цикле электротехники, принимавших у него экзамен по физике и заодно, кто бы мог предположить, по литературе. Именно они фактически и обеспечили Матвею поступление в училище. Через несколько дней состоялась так называемая «мандатная комиссия» и Матвей был официально зачислен курсантом Гомельского радиотехнического училища войск ПВО страны, которое и закончил с отличием в 1957 г.
Но служить в радиотехнических войсках по профилю подготовки училища Матвею так и не пришлось. Ещё до выпуска была отобрана группа курсантов, которая заполнила анкеты на допуск к службе в каких-то секретных войсках, о которых курсантам ничего не было известно. По выпуску, получив предписание в неизвестную курсантам воинскую часть в Москве никаких восторженных эмоций не испытывали.. Потому что приписка воинской части к какому-то городу совершенно не означала, что она (часть) дислоцируется именно здесь, а если и дислоцируется, то только штаб, а боевые подразделения могут располагаться и в сотне километров от штаба. В радиотехнических войсках с этими « условными» адресами встречались неоднократно.
Но вдохновляло то, что теперь своими глазами можно увидеть столицу, в которой до сих пор многие ещё не бывали. Тогда о прибытии поезда обязательно объявлялось по поездной трансляции, что «наш поезд… прибывает в столицу нашей родины город-герой Москву». Сейчас это всё забыто, а тогда напоминание о Москве как городе —герое вызывало в душе прямо-таки чувство гордости за страну и её столицу. Это, конечно, по впечатлениям Матвея. хотя теперь и лейтенанта, но в душе всё-таки сохранившего глубокие отпечатки крестьянского происхождения. У других могло быть и иначе, просто буднично.
В первый день пребывания в столице только и «посылали». С Интернациональной улицы (тогда была такая),где размещалось, как потом выяснили, Управление кадров 1-ой Армии ПВО Особого назначения, далее уже группками по несколько человек с новыми предписаниями разъезжались за пределы Москвы, правда, не очень далёкие. Так группка из трёх человек оказалась опять в каком-то большом штабе, расположенном за Минским шоссе напротив железнодорожной станции Внуково, на которой и высадились. Добравшись до КПП, кто-то из лейтенантов ещё и пошутил, что здесь, конечно, служить можно, Москва то ведь рядом. Но в отделе кадров этого штаба опять вручили новые предписания в какие-то другие части. Матвей то ли от голода (с утра во рту ничего не было), то ли от усталости, осмелев, спросил у майора-кадровика: «а там ещё дальше пошлют?». На что тот, усмехнувшись, ответил, что «дальше уже некуда».
Так он и оказался в зенитно-ракетном полку особого назначения (знаменитая система С-25) первого (дальнего) эшелона ПВО Москвы, дислоцированного примерно в ста километрах от столицы, -это если по карте, а по реальным дорогам полдня надо было израсходовать, чтобы добраться до столицы. Транспортное сообщение в те годы было весьма скудным. Правда, для нормального функционирования этой системы обороны специально были построены две кольцевые дороги вокруг Москвы и радиальные с бетонным покрытием, по которым осуществлялся подвоз ракет с баз снабжения. Эти дороги, получившие в обиходе название «бетонок», стали уже в то время большим стимулом для развития всей подмосковной инфраструктуры. К настоящему времени они капитально отреставрированы, расширены и заасфальтированы, став, в частности, Центральной кольцевой дорогой, призванной разгрузить от транспорта МКАД, а вообще, значительно расширив возможности автотранспортного сообщения московского промышленного региона. Это теперь так стало. А тогда…!
Впрочем, речь не о дорогах, а всё-таки о службе в этих войсках. Матвей был назначен на станцию наведения ракет и первое впечатление от того огромного полуподземного бетонного бункера, в котором и размещалась вся аппаратура станции (кроме антенных систем) для него было ошеломительным. Дело в том, что все радиолокационные станции, которые изучали в училище, размещались в одном —двух специальных автомобильных кузовах и по своему объёму не шли ни в какое сравнение с тем, что предстало за открывшейся дверью. Матвей даже застыл от оцепенения: как всё это можно познать! Но его теперешний начальник, изучавший эту аппаратуру ещё в зенитно-ракетном училище и уже два года здесь прослуживший, поняв состояние Матвея, произнеся фразу про « барана перед новыми воротами», подтолкнул его к реальности.
Знание основ электротехники, радиотехники и радиолокации у Матвея по меркам, конечно, училища было достаточным для того, чтобы освоить и эту аппаратуру, поразившую вначале своим объёмом. И уже через год, будучи назначенным на новую должность, но уже в составе командного пункта полка, сдав корпусной комиссии все полагающиеся экзамены, ему была присвоена квалификация специалиста «первого класс». (Тогда ещё не был установлен срок для каждой классной категории в один год). Невиданный в полку прецедент. Здесь такого ещё не было, чтобы изучить и научиться работать за год на трёх системах, полагающихся для присвоения квалификации первого класса. Стремление к постоянному накоплению знаний и совершенствованию практических навыков по работе на всех системах станции было у Матвея самой настоящей внутренней потребностью. И никак по-другому вести себя он не мог.
Но вот что стал замечать Матвей в тогдашней социалистической реальности. Получение аттестации специалиста высокой квалификации вело к тому, что его стали теперь назначать исполнять обязанности по смежной специальности в случае отсутствия там штатного специалиста в случае его болезни, отпуска или каких-то других причин. Причём, исполнение обязанностей по своей штатной должности не отменялось. А это ведь уже дополнительная нагрузка, никак не способствующая сохранению здоровья. Такая нагрузка резко сокращала время на общение с семьёй, которая оставалась одна, потому что офицеры в составе сокращённого боевого расчёта полка постоянно, безвыездно, находились на объекте всю неделю. Таков был график дежурств. Через неделю заступал следующий расчёт и если в том расчёте не было по указанным причинам нужного специалиста, то дежурить и ещё неделю «за того парня» приходилось тому, кто был допущен, как, например, Матвей, к исполнению и его обязанностей.