– Подаю объявлению. Товарисчи с друзьями! Наш праздничный концерт скончен. Спасибушко за вниманию. За работу, дорогие товарисчи козлы и дорогуши козы!
И под весёлые выстрелы кнута покатилась рогатая орда к лесному просёлку.
10
Интересно, сколько надо иметь денег, чтобы понять, что не в деньгах счастье?
М. Генин
Проводил я коз, вернулся домой.
– А вот и пропаща душа! – сказала про меня мама Глебу. Он разводил потухшую печку. – Ну шо ты там надоив? Воробью хватэ напытысь?
– Не хватит, так ещё останется и агроному и нам!
– А на продажь сёдни не нести, – кивнула мама на стену, за которой по ту сторону дома жил агроном. – Агроном вчора к своим в те Ланчхуты уихав… На праздник отбыл Илюша со своей Гоголой.
– Ур-ря-я-а! – поднял я бидончик.
– Ура-то ура, да в кармане дыра… На хлиб капиталу осталось дни на три…
– Донесение ночной бухгалтерии! – фыркнул я. – На три… Любите вы, ма, сжимать краски.
– Фу ты, хлопче! Послухай тебя, так наскажешь – в шапку не сберешь… Не веришь, так ото бери разводи те краски сам как знаешь. А я не знаю. Да поперва заглянь, е ли шо разводить?
Мама подняла сердитые глаза на стенку, на свою в рамке увеличенную карточку с отцом, на последнюю предвоенную карточку, за которой во все веки, как я себя помню, спелёнато спал платочек с рублями, с трёшками, с пятёрками. Деньги никогда не прятались, не ховались.
– На ваших всё на видах, – глуше заговорила мама. – Не протанцювала я их, не пропила, як той Комиссар Чук.
И тут Комиссар с Чуком!
– Ма, – говорю, – а почему за глаза так зовут Юркина отца?
– Как зовут, так и зовут… Я-то шо? Я как все…
– Вы побольше жили… Лучше знаете…Что он за человек? Хороший?
– Разный… Мотыга…[49 - Мотыга – ветреный человек.] Воровитый трохи… На первом, когда переезжали… Когда мы переезжали на пятый, дрова свои сразу не взяли. В одну арбу разве всё собьёшь? А прибежали наутро… Нема…Стороной доплескалось до мэнэ, он у нас дрова покрал… Глебка с Митькой, пацанюки малые, готовили, готовили всю осень, а он в одну ночь и перетащи к себе.
– А Вы ему говорили?
– А как скажешь? Я ж его за руку не споймала… А люди стукнули верные…
– Тогда, может, я скажу ему?
Мама в испуге замахала на меня обеими руками:
– Иди ты!.. Шо, через десять годив те дрова вернешь? Дрова давно сгорели в печке… Об чём шуршать?
– О совести… У детей спионерить!
– Не смеши…. Захотел совести в наше время…
– А может, мне с Юрчиком его расплеваться?
– Не падай в глупость!.. На одной парте отучили совхозную школу. Со всего района тилько двое, ты да он, побежали в девятые классы в город… Шо ж теперь, разными дорогами бегать в одну школу? Другой русской школы в городе нема. Или, можэ, один класс разгородить на два? Не мели чего здря… Как товаришувалы, так и товаришуйте… Всё затишней будет… В кружку не без душку… Надо терпеть…
– А зачем терпеть? Кто такой этот Чук?
– Комиссар… – еле слышно и как-то пугливо проговорила мама.
– Ма! – дурашливо выкрикнул Глеб. – А мы не были кулаками?
– Кулаки… Дураки мы были! Разбольшие дураки! – сердито выкрикнула мама. – А не какие там кулацюги… раскулачики… Чтоб я большь никогда не слыхала про ваших кулаков-дураков! Чего какие-то там дурости пересевать?!
И тут же, не останавливаясь, не давая нам с Глебом опомниться, торопливо заговорила про своё прежнее, отгоняя своими словами в сторону нечаянный разговор про кулаков.
– Я ни копья не прогуляла, як той ваш Комиссар Чук. В получку натащэ конхвет, печенья, винца. Три дни пир горбом, не просыхають. Сам Комиссар не выползае из совхозной реанимации…[50 - Реанимация – пивная.] А на четвёртый бегут побираться по суседям на пустой хлеб до свежей получки. Чёрт ма шо в рот пихнуть!.. Я ж и копья за жизню не прогуляла…
– А кто Вам хоть слово про гулянки?
– А чего ж ото тогда сакуриться?[51 - Сакуриться – подозревать, дуться.]
– Какие-то подозрения путаете сюда… Придумаете!
– А чего его придумывать?.. Ночь лежу, сна не складу… Муки? навспрашки[52 - Навспрашки – на самом деле.] осталось коту глаза запорошить. А потом… Сёдни уже первое. За май за коз аж кричит отдай. Хоть Васька отказуется брать, но через надо отдать. Внавязку. Как за работу не платить пастуху-сироте?.. За кватиру отдай… За свет отдай… А Митька? Бедолага… Как он в том Усть-Лабинске? В чужом городе один! Кругом один, как кочка в поле… Как ни круто, а терпи, козаче. Терпи один… Не сведи Господь съякшаться с урками… Тамочки, в техникуме, суседей нэма. Копейку вперехват не займёшь, как у Семисыновых… Ну как не вышлешь Митьке?… Скико ж треба тех чертей рубляков! Ты за тем рубчиком по плантации день в день не с корзинкой на боку, так с лопатой в руках внадрыв на копке гонишься. А он от тебя на аэроплане! Да ещё зубы скалит!.. Правду тато говорили – денюжки с крылами, летають… Что ж нам делать, хлопцы? Как на ваши глаза?
Я скромно пожал плечами.
Глебуня смело пошёл дальше.
– А я, – сказал, – почём знаю!
– Так вот, Глеб… Выдул в коломенску версту. От батька уже на всю голову выще. А всё почём знаю. Оно, парубоче, великой грех разве будэ, если станешь кой-что трошки и знать, свою думку держать? Взрослые, оба-два взрослые… Не с вами, так с кем и ссоветоваться мне?
Глеб продолжал дуть в печку и попутно задумался. Кажется, даже основательно.
Но пока мямля разуется, расторопный выпарится.
Я поднял в молчании палец, показал на чердак, где висела на жердинах и лежала внакатку кукуруза в кочанах. Весь наш золотой запас.
Глеб, багровый от усердно-злого и напрасного старания, с каким он дул, стоя на коленях, на сырые ольховые гнилуши, что нудно сипели, чадили, но ни под каким видом всё не брались пламенем, бросил на меня быстрый досадливый взгляд. Эха, выхваляка! Грош за подсказку тебе, может, и мало, а два дать наверняка много. Ну да ладно, поддержу!
– Снимать надо, – пояснил он мой жест.
– Пускай и так, – согласилась мама. – Вечером, кто жив будэ, снимем с горища. Налущим… Взавтре… може, днём потом Антоха посля школы снесёт на мельницу к Теброне пуда с два. Это нам самим… А в воскресенье, Глебочка, напару с тобой, удвох уже нам бежать на базарь. На продажь. Кукурузу в зерне потащим…
Глебулеску сияет в печку масляным блином. В воскресенье на базар! На базарище!..
