Снег в апреле

Во-вторых, Кэролайн и сама недолюбливала Элейн, и это было очень некстати, потому что та была лучшей подругой Дайаны.

«Почему ты так бесцеремонно обращаешься с Элейн?» – не раз спрашивала ее Дайана.

«Ну прости», – пожимала плечами Кэролайн, зная, что лучшего ответа не придумаешь, ведь стоит только ввязаться в подробные объяснения, как Дайана обидится еще больше.

Элейн была весьма привлекательной и незаурядной женщиной, правда с излишней склонностью к пышным нарядам, от которой даже жизнь в Париже не смогла ее исцелить. Ей также частенько удавалось быть довольно остроумной, но благодаря собственному горькому опыту Кэролайн скоро поняла, что в ее шуточках и остротах таились ядовитые шипы злословия, направленные на друзей и знакомых, которым в то время не довелось оказаться рядом. Слушать ее было жутковато: кто знает, что она станет говорить о тебе в подобной же ситуации.

Зато Паркера никто не воспринимал всерьез.

– Прекрасное создание. – Он наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй на руке Кэролайн, и она уже почти приготовилась к тому, что он вот-вот щелкнет каблуками. – Почему вы всегда заставляете нас ждать?

– Я заходила к Джоди пожелать ему доброй ночи, – ответила Кэролайн и повернулась к его жене. – Добрый вечер, Элейн.

Они слегка соприкоснулись щеками, одновременно поцеловав воздух.

– Здравствуйте, дорогая. Какое миленькое платье!

– Благодарю вас.

– В свободной одежде чувствуешь себя так легко… – Элейн сделала глубокую затяжку и выпустила густое облако дыма. – А мы с Дайаной только что говорили об Элизабет.

У Кэролайн упало сердце, но она вежливо спросила:

– Как у нее дела?

И замолчала, ожидая услышать, что Элизабет уже помолвлена, что Элизабет гостила у Ага-хана[1], что Элизабет была в Нью-Йорке и позировала для журнала «Вог».

Элизабет была дочерью Элейн от прошлого брака, немного старше Кэролайн, и у той иногда возникало чувство, что об Элизабет она знает больше, чем о себе самой, хотя они никогда не встречались. Элизабет жила попеременно то с матерью в Париже, то с отцом в Шотландии, и в тех редких случаях, когда судьба заносила ее в Лондон, Кэролайн неизменно бывала где-то в отъезде.

Сейчас Кэролайн старалась припомнить, какие она слышала последние новости о жизни Элизабет.

– Кажется, она была где-то на Карибских или Багамских островах?

– Да, моя дорогая, она гостила у старой школьной подруги и чудесно провела время. Но пару дней назад прилетела домой, к отцу, и представляете, с какой ужасной новостью он встретил ее в аэропорту Прествика?

– И какой же?

– Понимаете, десять лет назад, когда мы с Дунканом еще были вместе, мы с ним купили в Шотландии одно имение… точнее, это Дункан купил его, несмотря на то что я решительно возражала… С точки зрения нашего брака это была последняя капля в чаше моего терпения.

Она остановилась с растерянным выражением на лице – видимо, сбилась с мысли.

– Элизабет, – кротко подсказала ей Кэролайн.

– Ах да, конечно. В общем, первым делом Элизабет подружилась там с двумя мальчиками из соседнего имения… ну, не совсем мальчиками – когда мы с ними познакомились, они уже были взрослыми, очаровательные такие юноши… и вот они взяли Элизабет под свое крылышко и относились к ней как к младшей сестренке. Не успели мы оглянуться, как она стала совершенно своей у них в доме, словно всю жизнь там прожила. Они ее обожали, но старший брат особенно о ней заботился, и можете себе представить, дорогая моя, перед самым ее приездом он разбился на автомобиле! Этот жуткий гололед на дорогах… Его машина врезалась прямо в каменную стену.

Вопреки своей воле, Кэролайн была искренне потрясена.

– Боже, какой кошмар! – проговорила она.

– Страшно подумать! Ему было всего двадцать восемь лет. Чудесный земледелец, прекрасный стрелок да и просто милый человек. Можете себе представить такое возвращение домой… Бедняжка позвонила мне вся в слезах и рассказала об этом, и я очень хочу, чтобы она приехала в Лондон, встретилась тут со всеми нами, и мы уж как-нибудь постараемся ее успокоить, развлечь и утешить, но она говорит, что ей почему-то нужно быть там…

– Не сомневаюсь, что ее отец только рад, когда она рядом с ним… – вставил Паркер, который выбрал этот момент, чтобы материализоваться возле Кэролайн и вручить ей бокал с мартини, обжигающе холодный. – Ну, кого мы ждем теперь?

– Ландстромов. Они из Канады. Он банкир из Монреаля. Их визит как-то связан с новым проектом Шона.

– Неужели Дайана с Шоном поедут жить в Монреаль? – спросила Элейн. – А как же мы? Что мы будем без них делать? Дайана, что мы будем делать тут без вас?

– И надолго они уезжают? – спросил Паркер.

– На три или четыре года. Может, меньше. Уедут сразу после свадьбы.

– А этот дом? Вы с Хью собираетесь здесь жить?

– Он слишком большой для нас. У Хью есть своя прекрасная, просторная квартира. Нет, Кэти, конечно, останется здесь, будет присматривать за домом. Дайана подумывает, не сдать ли его на время, если найти подходящего съемщика.

– А Джоди?

Кэролайн посмотрела на него, потом на свой бокал:

– Джоди поедет с ними. Будет там жить.

– Разве вы не против?

– Разумеется, я против. Но Дайана хочет забрать его с собой.

Ну а Хью не хочет вешать на себя обузу. Во всяком случае, пока. Завести своего ребенка – может быть, через пару лет, но не этого одиннадцатилетнего парня. Дайана уже определила его в частную школу, а Шон говорит, что отдаст его в секцию, где парнишку научат стоять на коньках и играть в хоккей.

Паркер не отрывал от нее пристального взгляда, и Кэролайн криво улыбнулась:

– Паркер, вы же знаете Дайану. Она строит планы, и – бах! – у нее все получается.

– Вы ведь будете по нему скучать?

– Да, буду скучать.

Наконец-то явились Ландстромы, были представлены обществу, им выдали напитки и ненавязчиво втянули их в общий разговор. Кэролайн под предлогом, что ищет сигареты, отошла в сторонку, с любопытством наблюдая за новыми гостями, и подумала, что они чрезвычайно похожи друг на друга, как частенько бывает с семейными парами: оба высокого роста, несколько угловатые, спортивного телосложения. Она представила себе, как по выходным они вместе играют в гольф, а летом плавают под парусом и, возможно, участвуют в океанских парусных гонках. Платье на миссис Ландстром было очень простым, бриллианты – великолепными, а мистер Ландстром казался бесцветным ничтожеством – глядя на него, никогда не подумаешь, что это невероятно успешный человек.

Кэролайн вдруг пришло в голову, что было бы чудесно, словно глоток свежего воздуха, если б сейчас в гостиную вошел какой-нибудь бедняк, неудачник, человек без нравственных устоев или даже просто пьяница. Или, скажем, художник, вечно голодный на своем чердаке. Писатель, пишущий романы, которые никто не хочет покупать. А то и жизнерадостный бродяга с трехдневной щетиной на щеках и с пузом, которое весьма неизящно вываливается у него из штанов. Кэролайн вспомнила друзей своего отца, таких разных, нередко с сомнительной репутацией, способных до глубокой ночи сосать дешевое винцо и падающих спать там, где их настигнет сон, на потрепанном диване или водрузив ноги на низенькую стенку террасы. Вспомнила свой дом на острове Афрос ночною порой, окрашенный лунным светом в черно-белые тона, и неумолчный шум моря.

– …Мы идем садиться за стол, – внезапно ворвался в ее сознание голос Хью.

Кэролайн поняла, что он говорит ей это уже не в первый раз.

– Что-то ты размечталась, Кэролайн. Допивай мартини, и пойдем, пора что-нибудь перекусить.

За обеденным столом она оказалась между Джоном Ландстромом и Шоном. Шон усердно колдовал над графином для вина, и ей, естественно, пришлось разговаривать с мистером Ландстромом.

– Это ваш первый приезд в Англию? – спросила Кэролайн.

– О, вовсе нет! Я и прежде бывал здесь много раз. – Он поправил на столе нож и вилку, слегка нахмурившись. – Однако я что-то запутался. Я имею в виду ваши семейные отношения. Вы – падчерица Дайаны?

– Да, верно. И я выхожу замуж за Хью, ее брата. Многие, похоже, думают, что такой брак противоречит законам, но это вовсе не так. Я хочу сказать, что в церковных канонах об этом ничего не сказано.

– У меня и мысли такой не было, что это незаконно. Наоборот, неплохо придумано. Все нужные люди остаются в одной семье.

– Вам не кажется, что это несколько узколобо?

Мистер Ландстром поднял на нее глаза и улыбнулся. Когда он улыбался, то становился меньше похожим на богача, выглядел и моложе, и веселее. Человечнее. Кэролайн даже почувствовала к нему симпатию.

– Скорее практично. Когда у вас свадьба?

– В следующий вторник. Никак не могу в это поверить.

– А вы не хотите вдвоем навестить Шона и Дайану в Монреале?

– Надеюсь, когда-нибудь навестим. Но не сразу.

– И еще у вас тут есть мальчик…

– Да, Джоди, мой брат.

– Он едет вместе с ними.

– Да.

– В Канаде он будет чувствовать себя как рыба в воде. Прекрасная страна для мальчишки.

– Да, – снова сказала Кэролайн.

– И что, вас только двое?

– О нет, – ответила Кэролайн. – Есть еще Энгус.

– Тоже ваш брат?

– Да. Ему скоро будет двадцать пять лет.

– А чем он занимается?

– Нам это неизвестно.

Брови Джона Ландстрома удивленно, хотя и достаточно деликатно, поползли вверх.

– Я серьезно, – сказала Кэролайн. – Никто не знает, где он и чем занимается. Понимаете, раньше мы жили на острове Афрос в Эгейском море. Мой отец был архитектором, своего рода агентом для тех, кто хотел купить там недвижимость или построить дом. Так он и познакомился с Дайаной.

– Погодите-ка. Вы хотите сказать, что Дайана приехала туда, чтобы купить землю?

– Да, и построить на ней дом. Но она не сделала ни того ни другого. Зато познакомилась с моим отцом, вышла за него и осталась с нами на Афросе, стала жить в том доме, который у нас был всегда…

– Однако вы вернулись в Лондон?

– Да. Видите ли, наш отец умер, и Дайана забрала нас с собой. Но Энгус сказал, что он никуда не поедет. Ему было тогда девятнадцать лет, он носил длинные волосы до плеч, и в голове у него гулял ветер. И Дайана сказала, что если он хочет остаться на Афросе, то пусть остается, а он сказал, что она может продать дом, потому что он приобрел подержанный военный внедорожник и собирается ехать через Афганистан в Индию. Дайана спросила, что он собирается там делать, а Энгус ответил, что хочет найти себя.

– Таких, как он, тысячи, вы ведь понимаете?

– От этого не легче, когда речь идет о твоем брате.

– И с тех пор вы его не видели?

– Нет, почему же. Вскоре после того, как Дайана и Шон поженились, он вернулся, но вы знаете, как это бывает. Мы надеялись, что он одумался, стал благоразумным, но он нисколько не изменился, остался таким же упертым, и что бы ни предлагала ему Дайана, все становилось только хуже, а потом он снова отправился в Афганистан, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.

– Совсем?

– Ну… один раз пришла весточка. Открытка из Кабула или Шринагара[2], а может, из Тегерана… в общем, откуда-то оттуда.

Она улыбнулась, пытаясь свести все к шутке, но, прежде чем Джон Ландстром успел придумать, что сказать в ответ, за его плечом возникла Кэти и поставила перед ним тарелку с черепаховым супом, прервав их разговор, так что он отвернулся от Кэролайн и заговорил о чем-то с Элейн.

Вечер, как и следовало ожидать, тянулся медленно, церемонно и для Кэролайн ужасно скучно. После кофе и бренди все снова собрались в гостиной. Мужчины переместились в один угол поговорить о делах, а женщины расположились возле камина и принялись обмениваться сплетнями, строить планы на жизнь в Канаде и восхищаться гобеленом, над которым в данный момент трудилась Дайана.

Через какое-то время Хью отделился от группы мужчин, якобы для того, чтобы снова наполнить стакан для Джона Ландстрома. Но, сделав это, он подошел к Кэролайн и сел на подлокотник ее кресла:

– Ну как ты?

– Почему ты спрашиваешь?

– У тебя еще есть силы, чтобы сходить в «Арабеллу»?

Она подняла голову и посмотрела на него. Из глубины кресла его лицо предстало перед ней почти перевернутым. Очень необычный ракурс.

– А который теперь час?

Хью посмотрел на часы:

– Одиннадцать. Ты не слишком устала?

Ответить она не успела: Дайана услышала их разговор и, оторвавшись от своего гобелена, скомандовала:

– Давайте, давайте, марш отсюда оба!

– Куда это они собрались? – спросила Элейн.

– В «Арабеллу». Небольшой клуб, в котором состоит Хью.

– Звучит интригующе…

Элейн посмотрела на Хью с видом завсегдатая лучших лондонских ночных клубов.

Хью и Кэролайн извинились, пожелали всем доброй ночи и вышли. Кэролайн пошла наверх, чтобы захватить плащ и поправить прическу. У двери Джоди она остановилась, но свет в его комнате не горел, и оттуда не доносилось ни звука, поэтому она решила не беспокоить брата и спустилась к ожидавшему ее в вестибюле Хью. Он открыл перед ней дверь, они вышли в теплую темноту ветреной ночи и двинулись по тротуару туда, где Хью оставил машину; развернувшись на площади, выехали на Кенсингтон-Хай-стрит, и сквозь мчащиеся по ветру рваные облачка Кэролайн увидела тоненький серпик луны. Деревья в парке качали голыми ветвями; оранжевое сияние города отражалось в небе, и Кэролайн опустила стекло, позволив прохладному встречному ветру трепать ее волосы. Она подумала, что в такую ночь лучше всего было бы брести где-нибудь за городом по неосвещенным дорогам, в неверном свете ночного светила, и слушать, как шелестит ветер в ветвях деревьев.

Она вздохнула.

– Ну а теперь что такое? – спросил Хью.

– Ты о чем?

– Опять вздыхаешь. Будто с тобой что-то стряслось.

– Пустяки.

После паузы Хью спросил:

– Все в порядке? Тебя что-то беспокоит?

– Нет.

Да и о чем ей беспокоиться, в конце-то концов? Не о чем. Но с другой стороны… Она, например, почему-то постоянно плохо себя чувствовала. Интересно, думала она, почему с Хью нельзя говорить об этом? Наверное, потому, что сам он всегда здоров и в прекрасной форме. Полный сил, деятельный, энергичный и, похоже, никогда не устает. Так или иначе, быть нездоровой скучно и тем более скучно говорить об этом.

Молчание затягивалось. Наконец, пока они стояли на перекрестке и ждали, когда загорится зеленый свет, Хью заговорил:

– Ландстромы очень приятные люди.

– Да. Я рассказывала мистеру Ландстрому про Энгуса, и он меня слушал.

– А чего еще ты ожидала от него?

– Наверное, того, что делают все остальные. Изображают потрясение, ужас, восхищение или просто меняют тему. Дайана, например, терпеть не может говорить об Энгусе. Думаю, это потому, что он был ее единственной неудачей. И остается до сих пор, – добавила она.

– Потому что он не поехал с вами в Лондон, ты это хочешь сказать?

– Да, и не стал учиться на бухгалтера или еще на кого-нибудь, уж не знаю, кого она из него хотела вылепить. Он выбрал то, что было интересно ему самому.

– Рискуя услышать обвинение в том, что я принимаю сторону Дайаны в данном споре, я все-таки скажу, что ты сама сделала то же самое. Не считаясь ни с чьим мнением, поступила в театральную школу и ухитрилась даже получить постоянную работу…

– Всего на полгода.

– Ты ведь тогда заболела. У тебя было воспаление легких. Ты в этом не виновата.

– Да. Но потом мне стало лучше, и если бы я действительно чего-то стоила, то вернулась бы и начала все сначала. Однако я этого не сделала, я струсила. Дайана всегда говорила, что мне не хватает стойкости, так что в итоге она оказалась права. Правда, на этот раз я не услышала от нее: «Я же тебе говорила».

– Но если бы ты оставалась на сцене, – мягко сказал Хью, – то, наверное, не согласилась бы выйти за меня замуж.

Кэролайн бросила быстрый взгляд на его профиль, необычно освещенный сверху уличными фонарями, а снизу – лампочками на приборной доске. В такой подсветке Хью казался мрачным и каким-то неприятным.

– Наверное, не согласилась бы.

Однако все было не так просто. Причин, по которым она собиралась выйти за Хью, было великое множество, и все они так тесно переплетались одна с другой, что распутать этот клубок было почти невозможно. Но самым важным, как ей казалось, было чувство благодарности. Хью вошел в ее жизнь, когда она худущей пятнадцатилетней девчонкой приехала вместе с Дайаной из Греции. И уже тогда, замкнутая, молчаливая и несчастная, наблюдая за тем, как Хью возится с багажом и паспортами, нянчится с усталым и хнычущим Джоди, она увидела и сразу оценила его добрые качества. Он был как раз тем надежным родственником мужского пола, в котором она всегда нуждалась и которого никогда не имела. Было так приятно ощущать, что о тебе кто-то заботится, снимает с тебя ответственность за принятие решений, и его покровительственное отношение к ней – не то чтобы отеческое, но как бы дядюшкино – оставалось неизменным все эти годы трудного взросления.

Еще один фактор, с которым надо было считаться, – сама Дайана. Похоже, она с самого начала решила, что Хью и Кэролайн когда-нибудь составят прекрасную пару. Ее явно привлекала простота и четкость этого плана. Осторожно, едва заметно – она была слишком умна, чтобы действовать напролом, – Дайана дергала за ниточки, и как-то само собой выходило, что они с Хью почти всегда были вместе. «На вокзал тебя может отвезти Хью». «Дорогая, постарайся к ужину быть дома, придет Хью, и я хочу, чтобы за столом нас было четное число».

Но даже такое постоянное давление оказалось бы тщетным, если бы не роман Кэролайн с Дреннаном Коулфилдом. После этого… после такого вихря страсти Кэролайн казалось, что весь мир перевернулся и ее жизнь уже никогда не будет прежней. Когда буря прошла и у нее вновь достало сил глядеть на мир без слез, она с удивлением увидела, что Хью никуда не делся, он был рядом. Все это время он терпеливо ждал ее. Но теперь он и сам хотел жениться на ней, и у нее не нашлось ни малейшего повода ему отказать.

– Ты сегодня молчала весь вечер, – сказал он.

– А мне показалось, что я болтала без умолку.

– Если тебя будет что-то тревожить, ты ведь мне расскажешь?

– Просто все происходит слишком быстро, а сделать надо еще очень много, а эта встреча с Ландстромами вызывает у меня такое чувство, будто Джоди уже забрали в Канаду и я никогда его больше не увижу.

Хью помолчал, полез за сигаретой, прикурил от специальной штуки в приборной доске и вставил ее обратно.

– Уверяю тебя, что это всего лишь предсвадебная депрессия, или как там ее называют в женских журналах.

– А отчего она бывает?

– Ну, наверное, слишком многое нужно продумать, слишком много писем написать, слишком много подарков распаковать. Примерять платья, выбирать занавески, а в дверь то и дело барабанят то рестораторы с предложениями, то торговцы цветами. Такое кого угодно может сорвать с катушек.

– Почему же ты позволил втянуть нас в этот грандиозный процесс?

– Потому что мы оба много значим для Дайаны, и если бы мы просто потихоньку зарегистрировались и потом провели пару дней в Брайтоне, то сделали бы ее бесконечно несчастной.

– Но мы люди, а не жертвенные ягнята.

Хью положил ладонь ей на руку:

– Ну не расстраивайся ты так. Вторник уже совсем скоро, а там все быстро кончится, и мы полетим на Багамы, и ты будешь с утра до вечера лежать на солнышке и есть одни только апельсины, и никому не надо будет писать письма. Как тебе такая перспектива?

– А мне бы хотелось, чтобы мы поехали на Афрос, – отозвалась она, прекрасно понимая, что это звучит как-то по-детски.

Хью начал терять терпение:

– Кэролайн, мы с тобой уже тысячу раз говорили об этом…

Она перестала его слушать, и мысли ее вновь устремились туда, где она родилась. Она представила себе оливковые рощи Афроса, древние деревья сплошь в цветущих маках по колено и лазурное море на заднем плане. И поля, покрытые благоухающими гиацинтами и бледно-розовыми цикламенами. И звенящие колокольчиками стада коз, и горный воздух, насыщенный запахом сосен, источающих тепло и сочащихся смолой.

– …Да и вообще, о чем мы говорим, когда все уже организовано?

– Но когда-нибудь мы все-таки съездим на Афрос, а, Хью?

– Ты меня совсем не слушала, пропустила мои слова мимо ушей.

– Могли бы снять там какой-нибудь домик.

– Нет.

– Или арендовать яхту.

– Нет.

– Ну почему ты не хочешь туда поехать?

– Потому что мне кажется, что было бы лучше, если бы ты помнила, как там было раньше, а не как сейчас, когда все испорчено застройщиками и высотными гостиницами.

– Откуда ты знаешь, ты же там не был?

– Догадываюсь.

– Но…

– Нет, – отрезал Хью.

Несколько секунд оба молчали.

– А я все равно хочу вернуться туда, – упрямо заявила Кэролайн.

Когда они вернулись домой, часы в вестибюле били два часа ночи. Под торжественный мелодичный перезвон Хью повернул в замке ключ Кэролайн и распахнул перед ней черную дверь. В вестибюле горел свет, но лестница тонула во мраке. В доме было очень тихо, званый ужин давно закончился, и все разошлись по своим спальням.

Кэролайн повернулась к Хью:

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, дорогая.

Они поцеловались.

– Когда мы снова увидимся? Завтра вечером меня не будет в городе… Может, во вторник?

– Приходи к нам ужинать. Я предупрежу Дайану.

– Обязательно.

Хью улыбнулся и открыл дверь, собираясь выйти.

– Спасибо тебе за прекрасный вечер, – успела сказать Кэролайн, прежде чем он закрыл за собой дверь.

Щелкнул замок, и Кэролайн осталась одна. Она подождала, прислушиваясь к звуку его автомобиля.

Когда шум двигателя умолк вдали, Кэролайн повернулась и медленно, ступенька за ступенькой, пошла наверх, держась за перила. Поднявшись, она выключила свет в вестибюле и двинулась по коридору к своей спальне. Шторы в комнате были задернуты, постель разобрана, ночная рубашка лежала поверх стеганого одеяла в ногах кровати. Уронив сумочку, на ходу сбрасывая на ковер туфли, плащ и шарф, Кэролайн наконец добралась до кровати и рухнула на нее, не думая о том, что платье неизбежно помнется. Полежав немного, она медленно расстегнула маленькие пуговки, через голову стащила с себя платье и сняла остальную одежду; затем надела ночную рубашку, ощутив кожей ее прохладу и легкость. Босиком прошла в ванную комнату, кое-как сполоснула лицо, почистила зубы. Эти процедуры освежили ее. Усталость еще чувствовалась, но голова работала и мысли бегали живо, как белка в клетке.

Кэролайн вернулась к туалетному столику, взяла было щетку, потом решительно ее отложила, открыла нижний ящик столика и достала письма от Дреннана, целую пачку, перевязанную красной ленточкой, вместе с их совместной фотографией, на которой они на Трафальгарской площади кормят голубей; тут же были старые театральные программки, листочки ресторанных меню и все остальные бесценные листки бумаги, которые она собрала вместе и бережно хранила, потому что это был единственный ощутимый способ остановить, зафиксировать то время, которое они провели вместе.

«Ты ведь тогда заболела, – сказал вечером Хью, пытаясь как-то оправдать ее. – У тебя было воспаление легких».

Объяснение простое и понятное. Но никто из них, даже Дайана, не знал про Дреннана Коулфилда. И даже когда все было кончено и Дайана с Кэролайн вдвоем находились на Лазурном Берегу, куда Дайана отвезла ее на поправку, Кэролайн так и не рассказала ей, что случилось на самом деле, хотя порой ей очень этого хотелось, хотя бы для того, чтобы услышать в ответ привычные, старые как мир слова утешения. «Время – великий лекарь. Каждая девушка должна хотя бы один раз в жизни пережить несчастную любовь. Свет клином на нем не сошелся. Море большое, там всегда найдется рыбка и получше».

Через несколько месяцев его имя как-то раз всплыло в разговоре за завтраком. Дайана читала газету и, дойдя до страницы с театральной хроникой, подняла голову и посмотрела на сидящую напротив Кэролайн:

– Послушай, а не было ли у вас в труппе театра «Ланнбридж» некоего Дреннана Коулфилда?

Кэролайн очень аккуратно поставила на стол чашку с кофе:

– Да. А что?

– Тут написано, что он играет Кирби Эштона в фильме «Выхвати свой пистолет». Похоже, роль ему досталась лакомая, я читала книгу, там сплошной секс, насилие и толпы красавиц. И что, он был хорош? Я имею в виду, как актер?

– Да, пожалуй.

– Тут есть его фотография с женой. Он женился на Мишель Тайлер, ты это знала? Красавчик, выглядит потрясающе.

Она передала Кэролайн газету, и там был он, слегка похудевший и с волосами длиннее, чем помнила Кэролайн, но улыбка была все та же, и тот же свет в глазах, и сигарета между пальцами.

«Что ты делаешь сегодня вечером?» – спросил он, когда они только познакомились.

Кэролайн варила кофе в Зеленой комнате, вся перепачканная краской, потому что целый день провозилась с декорациями.