Солодом и хмелем станет пиво,
Хлеб – мукой и дрожжами… Лишь ты, —
Бедный прах, проколотый травою,
Пятый год кормящий муравейник, —
Станешь ли ты прежней? Можно ль будет
Нам обняться, не страшась друг друга?..
9.
Я ее не коснулся, но знаю:
Это не было сном, так во сне не бывает!
Снова кожа твоя, как когда-то, нежна и прохладна!
Снова сердце мое на сладчайшем ноже замирает!..
Будто не было страха, тоски,
Мыльной пены в тазу у постели, —
Органиста, фотографа, —
будто бы поршень могучий
Не опустил тебя в смрадную топку под пламя солярки, —
Будто дым этой страшной трубы,
улетающей в небо в обнимку с тобою,
Я вдохнул, и не выдохнув, выжил,
и спас навсегда твое тело, —
Городок из песка,
Сон беглеца, исколовшего ноги, —
Пиршественный ужин, накрытый в пустыне:
Две хрустальных солонки смеющихся глаз
рядом с хлебом горячим
Рта на блюде волос,
что подобны еще и знаменам,
Укрывающим в битве от зноя…
О, белогорлая, что есть голод и жажда души,
Как не тело твое, утоление мук и свобода!
Будь со мной, не уйди, – ты одна
Знаешь тайну и меру немыслимой этой болезни:
Смерть дана для того, чтоб в нее не поверить, —
мы смертны
Лишь настолько,
насколько нам смерти желают…
Снова
Лицо твое, светящееся в темноте,
Залитое лунным светом,
Само источает свет…
1970 – 1971
В чистом поле
В чистом поле, во поле-полигоне
Каменной бабе денежку на черный пупок:
Баба-бабушка, научи меня, деточку,
Во поле-опале не пропасть!..
В городах веселых, в теремах высоких
Синие тарелки в белой кухне, помидоры,
Крашеные волосы моей мамы, уже седая,
Режет лук, плачет, меня вспоминает.
А моя любимая из волос высоких
Вынимает шпильки, кладет на подзеркальник…
Она горевала, а теперь привыкла.
Она письма писала, а теперь не пишет.
В комнатах ее пахнет глажением белья,
Детским кремом, сцеженным молоком.
Муж ее – философ по имени Эмиль, —
Громко храпит, но тихие вещи видит во сне…
Каждую ночь перед тем, как уснуть,
она думает обо мне,
Вздрагивая, когда ударяет крыса в ночной паркет.
Сентябрь 1971
Вокзал
Она сидела в уголке, в ногах холщевая котомка, —
В кругу галдящих и орущих,
сидящих тесно с нею рядом, —
Как божьим ангелом наряженная елка,
Не замечая восхищенных взглядов…
Все взгляды били в гости к ней,
Красавице,
И кто-то подкатился
