– Хорошо, хорошо. – Незнакомец кивнул головой. – Вы не наркоманка. Вы спортсменка, комсомолка и просто красавица. А теперь отдайте, пожалуйста, мой телефон, и я пойду домой, раз у вас все хорошо и в помощи вы не нуждаетесь.
Девушка, как во сне, протянула ему аппарат, он склонил голову в шутливом полупоклоне и очень быстро, едва не переходя на бег, скрылся во тьме двора. Должно быть, она его здорово напугала. И это, кроме всего прочего, означало, что он вполне способен все-таки вызвать сюда и милицию, и «скорую помощь» – или кого там еще вызывают к наркоманам? А это значит, что вопрос с головой нужно как можно скорее как-то решать, после чего уходить отсюда домой. Дома ее не достанут: она этого мужика не знала, равно как и он ее, а значит, и номер ее квартиры был ему неизвестен.
Лима снова повернулась лицом к газону. Чернявая голова лежала там же, где девушка видела ее в последний раз. На это раз глаза были открыты и внимательно следили за ней. Лицо выражало обеспокоенность и волнение.
– Ну и что мне с тобой делать? – задумчиво спросила девушка, совершенно не надеясь на ответ.
– Забери меня к себе, – пробасила голова с неуловимым кавказским акцентом, вызвавшим у нее непроизвольную гримаску неудовольствия: она не очень любила кавказцев. – Здесь мне нельзя оставаться.
Лима захлопала глазами так часто, что сама стала бояться, как бы не устроить небольшой ураган.
– Так ты умеешь говорить? – осторожно уточнила она.
– Умею. И мы обязательно поговорим, но уже у тебя. Нужно уходить отсюда.
«Ага, – опять вступила в беззвучный разговор с собой Лима, – конечно. У меня дома. Поговорим. С говорящей головой кавказской национальности. Разумеется. Блеск! Почему нет?»
Подняв голову, оказавшуюся тяжелой и неудобной в переноске, обхватив ее обеими руками и прижав к груди, девушка с трудом зашла в подъезд, втайне молясь богам всех известных ей религий, чтобы не встретить по пути в квартиру никого из соседей. Ни в дурдом, ни в милицию ей совсем не хотелось. Кнопку лифта пришлось нажимать локтем, поскольку руки были заняты. Это было ужасно неудобно, и девушка боялась, что плотно прижатая к ее груди голова выскользнет и упадет на давно не мытый пол. Впрочем, выходя из кабины на своем восьмом этаже, она ее все-таки едва не упустила, поскольку руки вспотели, устали и слушаться отказывались. «Потерпи еще немного, – мысленно попросила она себя, – осталось совсем чуть-чуть. Будет обидно уронить за полметра до цели». Входную дверь она открыла, проявив чудеса эквилибристики, освободив одну руку и придерживая голову второй рукой и согнутой в колене ногой, стоя при этом на оставшейся ноге, словно цапля на болоте, и мысленно уговаривая себя не падать ни духом, ни – особенно – телом. Когда она наконец оказалась дома и свалила свою необычную ношу на диван, чем заставила пружины издать протяжный гул, руки дрожали от напряжения, а голова кружилась.
Плюхнувшись на бескаркасное кресло, валявшееся неподалеку от дивана, и позволив себе расслабить уставшее за день – а особенно за последние несколько минут – тело, Лима еще раз внимательно осмотрела то, что принесла домой. Хотя нет, наверное, правильнее было сказать «того», ведь в том, что голова живая и имеет свой характер, девушка уже не сомневалась. Как и когда она успела принять сей, прямо скажем, неординарный факт, она и сама не поняла. Голова тоже разглядывала ее в ответ, с откровенным любопытством на узком горбоносом лице. Поединок заинтересованных взглядов закончился поражением хозяйки, которая, не выдержав, отвела взгляд и тихо, немного смущенно спросила:
– Так кто ты такой? – Подумала пару секунд и добавила: – Или что ты такое?
Узкие губы растянулись в искренней улыбке, потом улыбка вдруг пропала, словно кто-то невидимый стер ее ластиком, как легкий карандашный набросок. Ответа не было. Лима терпеливо ждала, пока наконец глубокий низкий голос не разорвал ночную тишину:
– Я не помню.
В голосе была грусть и, кажется, горечь.
«Час от часу не легче, – подумала Лима, стараясь скрыть разочарование. – Говорящая голова с амнезией. Не было мне печали!»
Она потянулась, чувствуя, как приятное тепло разливается по телу, и забросила еще одну удочку:
– Может быть, ты помнишь, как ты оказался на газоне? Тебя туда принесли? Кто?
Черные брови насупились, глаза сузились, на лице появилось сосредоточенное выражение: он вспоминал. В затянувшейся паузе Лима продолжала рассматривать своего ночного гостя, все-таки решив считать его одушевленным и в мыслях, и на словах: даже будучи просто головой, без тела, он был довольно мужественной и привлекательной головой. Не говорить же о нем «она» или «это»!
– Кажется, меня туда не приносили, – снова раздался в тишине глубокий мощный бас. – По крайней мере, я этого не помню.
«Снова-здорово! – подумала Лима. – Похоже, каши с ним не сваришь».
– Ладно, – решила она, широко и громко зевнув. – Не помнишь – значит, не помнишь. А почему тебе нельзя было больше оставаться на газоне?
– А мне нельзя было? – Недоумение в интонации странного собеседника было таким искренним, что ему, пожалуй, поверил бы и детектор лжи.
Лима встала с кресла и подошла поближе к голове.
– Ты даже этого не помнишь, что ли? – спросила она, глядя ему (ей?) прямо в глаза. – А ведь внизу ты, кажется, что-то помнил и знал.
Лицо снова сморщилось в гримасе горечи.
– Прости, я сейчас ничего не могу вспомнить, – виновато пробасил гость.
– Ладно, – кивнула девушка. – Бог с тобой. Не помнишь – не надо. Мне сейчас, честно говоря, очень хочется спать, так что давай все выяснения обстоятельств отложим до утра. Ты не против?
Голова медленно и плавно несколько раз повернулась в одну и другую сторону. Если бы она была на плечах, можно было бы сказать, что мужчина покачал головой.
– Тогда предлагаю такой расклад. Как ты понял, комната у меня одна, так что спать нам обоим придется тут. Кстати, ты спишь вообще? – Лима с интересом заглянула в лицо собеседника.
– Да, я хочу спать, – тут же, без промедления отозвался он.
Девушка удовлетворенно улыбнулась.
– Вот видишь, хоть что-то о себе ты помнишь, и это уже хорошо: есть с чего начинать.
Тонкие губы улыбнулись в ответ.
– Тогда я, как обычно, лягу на своем диване, а тебе могу предложить кресло на выбор: хочешь – можешь лечь в обычном, хочешь – в этом, бескаркасном, оно мягче. – Она указала рукой на грушеобразное кресло, из которого только что встала. Там, где она сидела, осталась глубокая вмятина, в которую голову можно было с комфортом уложить. – Так куда?
– Мне нравится это, – пробасил незнакомец, и в следующую секунду у Лимы резко закружилась голова. Она прикрыла глаза, инстинктивно ухватилась за край дивана, а когда снова смогла видеть, голова лежала в выемке бескаркасного кресла – удобно лежала, судя по довольному выражению строгого лица.
– Как тебе это удалось? – спросила девушка, с трудом выговаривая слова: похоже, порог количества странностей, которое она могла вынести за один раз без ущерба для здоровья, был уже совсем близко.
– Я не знаю, – с легким оттенком вины в интонациях сказал незнакомец. – Оно как-то само получилось. Я просто подумал, что это кресло выглядит таким уютным, что в нем будет удобно лежать. И вот, как видишь, я тут.
Лима хмыкнула.
– А что ж ты снизу сюда сам не переместился? – ехидно спросила она. – Мне бы легче было. – Она раздраженно сдернула с дивана покрывало, открывая постельное белье. – Или вообще перенесся бы куда-нибудь в другое место, подальше от меня и моего дома.
Мужчина внимательно посмотрел на нее, словно изучая. Потом неуверенно улыбнулся.
– Прости, что навязался на твою голову, – прогудел он. – И спасибо за то, что не бросила меня. – В мимике снова промелькнула вина. – Я совсем не помню, кто я и откуда. Не помню, как оказался здесь. Не помню, как меня зовут. Не знаю, где мое тело… – Выражение горечи сменилось грустью, а потом он неожиданно широко зевнул, сверкнув в полутьме комнаты ослепительно белыми зубами. – И мне очень хочется спать.
Лима зевнула в ответ. Ей очень хотелось того же самого.
– Ладно, – кивнула она. – Давай спать. Утро вечера мудренее. Сейчас я пойду в душ, а ты оставайся здесь. – Она вдруг глуповато хихикнула, удивив саму себя. – И переноситься ко мне в душ не надо. Не думаю, что ты это сделаешь, но так, на всякий случай, имеет смысл предупредить.
Лицо резко побледнело, черные густые брови на нем стали видны особенно четко.
– Ты что о себе думаешь, женщина?! – бухнул он с такой силой, что плафоны в люстре зазвенели, стукнувшись друг о друга. – Ты видишь, как я выгляжу? Зачем ты мне нужна? Или ты думаешь, что все горцы озабоченные, даже те, у которых и тела-то нет?
Это была последняя капля. Лима вдохнула и на выдохе… разревелась. Слезы текли по щекам бесконечным горячим водопадом, рыдания вырывались из-за полуоткрытых губ. Она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты. «Мне еще не хватало, чтобы какая-то идиотская голова кавказского происхождения на меня кричала, – думала она, отрывистыми движениями снимая с себя одежду в ванной и залезая под плотные струи воды из душа. – Что вообще здесь происходит? Если я сошла с ума, почему это не могло произойти как-нибудь более спокойно и буднично?»
Вода, как это обычно и бывает, смыла и усталость с тела, и обиду из мыслей. Вытираясь полотенцем и облачаясь в пижаму, Лима успокоилась и на гостя больше не злилась. Если задуматься, на него не обижаться надо, ему бы посочувствовать. Если бы она в один ужасный день потеряла тело и осталась живой головой, вдобавок ничего о себе не помнящей, вряд ли это бы улучшило ее настроение. Так что в комнату она возвращалась уже спокойной, расслабленной и желающей только одного – спать. А все сложности, вопросы и проблемы можно обсудить и решить завтра.
Голова по-прежнему лежала в бескаркасном кресле, с закрытыми глазами, с лицом, повернутым к двери, и когда девушка вошла, глаза открылись. Он секунду посмотрел на нее, потом очень тихо, почти шепотом, с усилившимся кавказским акцентом произнес:
– Прости меня, пожалуйста. Я был неправ. Просто устал очень. – Он закусил испачканную коричневым губу. – И не помню почти ничего. Это так злит! – Тяжелый вздох пронесся по комнате и растаял. – Ты хорошая, добрая девушка. Ты не оставила меня там одного. И я очень тебе благодарен. Извини.
