Свенельд. Оружие Вёльвы

Между сидящими женщинами пробежал шепоток.

– Конунг будет готов к встрече с этим человеком, – добавил Хольти. – А ты сделаешь так, чтобы нить его оборвалась, а нить конунга продолжилась. Конунг богато вознаградит тебя. Я привез хорошие подарки, позволишь показать?

– Покажи.

Раскрыв свой мешок, Хольти выложил на стол серебряную чашу, несколько нитей бус из сердолика, позолоченные узорные застежки, отрез шелка с птичками, большое глиняное блюдо, расписанное желтыми птицами по зеленому полю, четыре женских поясных ножа с рукоятями резной кости, обмотанными серебряной проволокой. Женщины тянули шеи, чтобы увидеть подарки, переглядывались, кивали. По лицам Хольти видел, что угодил им.

– Бьёрн конунг будет ценить и уважать тебя, госпожа Унн, покуда жив, – заверил Хольти. – А уж ты знаешь, как сделать, чтобы это продолжалось еще много-много лет.

– Свое дело я знаю, – медленно промолвила Унн. – А сын мой хорошо знает, чего он хочет? Мудрым ведомо: не стоит дразнить медведя, покуда он сам тебя не трогает.

– Мудрым ведомо, что медведь коварен и нападет, когда не ждешь. Зарежет лучшую корову, а то и кого из домочадцев. Умнее будет подготовиться, выманить его из берлоги в избранный час и поднять на рогатины.

– Ну что же, не буду спорить. Судьба лишь дает человеку случай. Как им распорядиться, решает он сам. Начнем, дочери мои. Пойте «песню призыва».

Женщины поднялись с мест. Старшая дочь хозяйки, Бергдис, отперла большой ларь и раздала прочим бубны и колотушки, сделанные из ножки косули с копытцем. Женщины встали в ряд перед помостом. Бергдис набрала в грудь воздуха и испустила долгий заунывный вопль. У всякого, кто его слышал, мороз проходил по коже: будто тонкий, острый ключ, он проникал в невидимые замки мироздания и отворял незримые ворота.

Тут же другие женщины подхватили и стали разом издавать похожие вопли, каждая – свой особый. Ритмично то понижая, то повышая голоса, изпускали то более долгие, то более короткие крики, они сплетали из них удивительную песню без слов. Одновременно они отбивали ритм в бубны и переступали с ноги на ногу, танцуя на месте.

Старуха на помосте молчала, но выстукивала тот же ритм концом посоха. У Хольти, слушавшего это, кружилась голова: каждый раз как он слышал «песнь призыва» и видел эти фигуры, которые по виду топтались на месте, а на деле карабкались по незримым воздушным тропам, ему хотелось уйти за дверь, чтобы не ощущать, как духи слетаются со всех сторон и задевают его голову своими холодными крыльями. Его сердце начинало биться в том же ритме, он терял себя, чувствуя, что его душа – пушинка, игрушка этих голосов, что ощупывали его душу, словно озябшие пальцы. Все женщины, от самой молодой до самой старой, были обучены этому ремеслу с детства. От этого казалось, что находишься не в обычной усадьбе, а где-то там, у корней Ясеня, где окружают тебя дисы – бессмертные духи, несущие в себе вечную способность дарить жизнь, как река несет воду, но жестокие и безжалостные к мужчинам.

Старуха подняла руку с посохом, и вопли стихли.

– Они здесь, мои духи, мои добрые друзья… – заговорила старуха из-под бахромы. – Я вижу их… много, много. Они готовы отвечать. Спрашивайте их.

– Я спрашиваю их и принуждаю властью Фрейи, соколиной невесты, – заговорила Бергдис, – отвечайте, находится ли Эйрик сын Алов по-прежнему на Зеландии?

– Да, он находится там, – еще более глухим и низким голосом ответила старуха, и этот голос был будто медвежья лапа – мягкая, но смертоносная, что коснулась живота Хольти прямо изнутри. – Он проводил зиму в усадьбе Сэхильд, вдовы Регинмода ярла, и сейчас еще он с нею, она не хочет его отпускать.

– Желает ли он сам покинуть те края?

– Да, желает, ибо наскучило ему сидеть на одном месте.

– Желает ли он направить свои корабли сюда, в Свеаланд?

– Этого решения у него еще нет, хотя желание есть.

– Властью Фрейи, соколиной невесты, я приказываю и принуждаю: идите к Эйрику сыну Алов и вложите в его душу неодолимое желание к Середине Лета прибыть в Свеаланд, к Уппсале. Пусть он не знает покоя, пока не направит сюда свои корабли, пусть это желание сделает для него пресным и питье, и пищу, и женские объятия, пусть терзает его днем и ночью, в доме и под открытым небом, при солнце и при месяце, наяву и во сне. А я дам вам сил для этого, вырезав руны.

– Мы исполним твой приказ…

Бергдис сделала знак, и девушка с веснушками, Ингвёр, осторожно вынула посох из рук старухи. Стук прекратился, настала тишина.

– Духи ушли, – через несколько мгновений давящего безмолвия уже другим голосом произнесла старуха. – Я вырежу руны на кости сегодня в полночь подниму ее на шест. Не пройдет и трех дней, как Эйрик сын Алов почувствует неодолимое желание прибыть в Уппсалу к указанному сроку. Дело сделано, его не отменить. Передай сыну моему Бьёрну, чтобы он был готов. Духи не одержат победу вместо него.

– Но ты ведь поможешь конунгу, когда настанет час? – спросил Хольти; голос его поневоле дрожал. – Ты споешь заклинания, которые нашлют непогоду на его корабли, опутают его войско чарами бессилия, затупят его оружие?

– Я сделаю то, что мне по силам, – кивнула старуха, и голова сокола шевельнулась над ее лицом. – Но не забывай: у Эйрика сына Алов есть своя вирд-кона, и она одна сильнее, чем иные три.

– Но ведь не сильнее тебя! – воскликнул Хольти, будто вовсе не верил в такую возможность.

– Может, и не сильнее. Но пока она жива, моя победа не будет легкой.

Дорога от Уппсалы до Дубравной Горки занимала полный день, и сегодня Хольти уже не мог уехать обратно. Он остался ночевать, и уже скоро – когда старуха сошла с помоста и оттуда убрали сидение вёльвы, – в теплом покое подали ужин. Хольти посадили на самое лучшее место дальнего края, где располагались здешние работники и рабы. Как человек несвободный, он не мог делить пищу с хозяевами дома, но, как посланец и доверенное лицо самого конунга, мог рассчитывать на весь почет, возможный при его положении.

На стол поставили похлебку из рыбы и ржаные лепешки: благодаря щедрости конунга хлеб в этом доме не кончался ни в какую пору года. Из питья подали сыворотку. Появились четверо мужчин – здесь был муж Бергдис и двух ее сестер, а еще сын старухи Трудхильд. Тому, кто в каждый приезд сюда видел торжество женской ворожбы, мужчины казались здесь лишь гостями. Когда все поели и расселись у огня, Хольти увидел, что Ингвёр, сидевшая с краю, делает ему знак подойти.

Несмотря на усталость после целого дня в седле, Хольти повиновался не без удовольствия. Ингвёр весьма напоминала деву из зачарованного леса, и поговорить с нею было приятно. Когда она сняла накидку, стало видно, что красный тканый поясок охватывает тонкую талию, подчеркивая пышность груди и длину ног. Из украшений на ней сейчас было лишь ожерелье из мелких синих бусин, но и так она выглядела молодой королевой. При взгляде на Хольти ее красивое лицо приобретало надменное выражение, но проницательный гость видел, что за этим прячется любопытство. Он не дерзал воображать, будто может понравиться такой мудрой деве – в ее глазах он немногим лучше пса, – но это не мешало ему самому любоваться ею. Ингвёр с ее миловидным лицом, вздернутым носом, прекрасными синими глазами и густыми светлыми волосами и в Уппсале не осталась бы незамеченной. Он был знаком с нею уже несколько лет и порой поддразнивал ее рассказами о тех высокородных и прославленных людях, бывающих при конунговом дворе, которые могли бы к ней посвататься, если бы только знали о ее существовании.

Примечания