Затем обер-лейтенант бросил холодный взгляд на водителя и указал ему жестом следовать за собой к калитке. Йенс заметил застывшие на лице убитой женщины слёзы, понимая, что та была бы сейчас жива, не просигналь он командиру взвода.
– Решил остаться немного поразвлечься? – лукаво усмехнулся Отто. – Поспеши, пока тело не остыло.
Грубая шутка обер-лейтенанта резанула слух водителя, который молча последовал за Отто, будучи уверен в том, что взгляд убитой по его вине женщины останется в его памяти до конца отпущенных ему дней.
Глава 7. Яичко
Варенька тихо сидела в дальнем углу кладовки и терпеливо ожидала возвращения мамы, пока не почувствовала, что та не придёт, поэтому встала с пола и сделала к выходу из тёмного помещения несколько шагов на затёкших ногах. Треск битого стекла заставил девочку остановиться и осторожно переступить через многочисленные осколки огуречной банки, после чего Варенька подошла к дверям кладовки и, немного подождав, вышла в пустую прихожую. Яркий свет ударил ребёнку в глаза, заставив на какое-то время зажмуриться. Когда Варенька снова привыкла к свету, то увидела перед собой распахнутые двери мазанки и молельной комнаты.
– Мама, – позвала девочка Серафиму, повернувшись к молельной.
Услышав в ответ лишь тишину, Варенька хотела было поискать маму в доме, но вспомнила о данном ей обещании добраться до соседского коровника и ждать маму там вместе с внуками Тараса Наумовича. Спустя мгновение девочка вышла на пустое крыльцо, глубоко вдохнула свежий воздух и закрыла глаза, почувствовав, как июльский полдень заботливо заключил её в свои тёплые объятия.
«На улице гораздо лучше, чем в кладовке», – подумала Варенька, подставив лицо лучам солнца, пробивающимся сквозь густые листья виноградника.
Затем девочка открыла глаза, спустилась по бетонным ступеням крыльца и, заметив отворённую дверцу курятника, подошла к его забору из сетки рабицы.
– Ни мамы, ни курочек, ни Кабачка, – понуро промолвила Варенька, окинув взглядом летнюю кухню, белённый мелом хлев и птичий загон.
Внезапно девочка услышала странный звук, донёсшийся со стороны калитки мазанки, и поняла, что кто-то идёт к крыльцу дома, насвистывая себе под нос детскую песенку. Варенька не раздумывая юркнула в курятник и укрылась под его настилом, скрывающим две деревянные бочки с соломой. Затем она подошла к расположенному у летней кухни выходу из курятника и попыталась открыть его дверцу, однако, несмотря на все усилия, защёлка дверцы не поддавалась, а насвистывающий песенку человек уже добрался до крыльца мазанки.
Не сумев выбраться из птичьего загона, раздосадованная своей неудачей Варенька взглянула на устланные соломой бочки и не поверила глазам. На дне одной из бочек невозмутимо сидела белая курица.
– Бусинка! – восторженно прошептала девочка. – Как же я рада тебя видеть.
Варенька осторожно забралась в бочку и принялась поглаживать узнавшую её птицу. Вопреки неудавшемуся побегу, досада девочки сменилась некоторым облегчением от того, что теперь она могла прятаться от плохих дядь не одна, а вместе с любимой Бусинкой. Варенька ощущала успокаивающее тепло курицы и чувствовала, как страх понемногу отступает перед забрезжившей в её сердце надеждой на благополучный исход для себя и мамы, о которой девочка ни на секунду не забывала.
Игриво насвистывая себе под нос песенку из сказки про волка и трёх поросят, Отто стоял на крыльце дома семьи Хмельницких, перед открытой дверью белёной мазанки.
– Оставайся здесь, пока я обыщу дом, – распорядился стоящему рядом водителю командир взвода. – Увидишь девчонку, задержи её. Она нужна мне живой.
Йенс проводил взглядом скрывшегося в мазанке Отто и присел на скамейку под листьями девичьего винограда в надежде на то, что обер-лейтенант вернётся из дома с пустыми руками. Водитель сожалел о том, что его действия привели к смерти женщины и совершенно не хотел становиться свидетелем насилия над её ребёнком.
«Надеюсь, ты уже далеко отсюда, и тебе ничего не угрожает», – подумал Йенс, желая девочке всего наилучшего.
Затем водитель поднял голову и принялся рассматривать висящие над ним листья виноградника, заметив в просветах между ними растущее покрывало из тёмно-серых облаков. Спустя несколько минут Отто Вайс вышел на крыльцо и выглядел весьма удовлетворённым, несмотря на отсутствие рядом ребёнка: – Девочка где-то поблизости. На полу прихожей видны её влажные следы, которых не было, когда я осматривал дом в первый раз.
Затем командир взвода отхлебнул из своей фляги немного воды, спустился с крыльца и направился в сторону хлева и летней кухни. Йенс последовал за ним, заметив, как небо всё сильнее темнеет от летних грозовых туч, а поднявшийся ветер начинает по-хозяйски гнуть ветви зелёных деревьев.
– Я осмотрю кухню, а ты хлев и туалет, – сказал водителю Отто.
С этими словами обер-лейтенант зашёл на кухню и обратил внимание на стоящие на столе тарелки с гречневой кашей. Затем Отто осмотрел пустое помещение и поднялся по лестнице на чердак, расположенный над прилегающим к кухне хлевом. В дальней части чердака друг на друге стояло несколько деревянных ящиков, подойдя к которым, командир взвода обнаружил над ними открытое окно чердака. Отто взобрался на ящики и оказался по пояс в оконном проёме на крыше хозяйственного строения. Взору мужчины предстал огромный луг, расположенный справа от хлева и летней кухни.
Глядя на мирно пасущихся коров, Отто заметил двухэтажный дом в правой части луга и стоящую неподалёку от него деревянную пристройку. Сильный порыв ветра неожиданно ударил обер-лейтенанта в лицо, заставив мужчину вернуться на чердак, после чего Отто Вайс спустился на кухню и вышел на улицу.
– Йенс! – окрикнул водителя командир взвода.
Мгновение спустя водитель показался из хлева и отрицательно покачал головой.
– Я нашёл ящики под открытым окном чердака, – сказал Отто. – Вероятно, девчонка выбралась на крышу, спрыгнула на соседский луг и укрылась в доме или прилегающем к нему коровнике.
– Хотите, чтобы я отвёз вас туда? – спросил Йенс.
– Сделаешь это завтра утром. Если ребёнок там, мы найдём его, а сейчас мне нужно вернуться в лагерь, чтобы врач извлёк из моего плеча пулю, и я не лишился руки. Но сперва мы погрузим в машину содержимое кладовки этого дома, и по пути в лагерь я пошлю другое пехотное отделение забрать тела наших ребят.
С этими словами обер-лейтенант запер деревянную дверь кухни, повернулся к покрытому жестью настилу над входом в курятник, расстегнул пуговицы армейских брюк и щедро помочился на землю сквозь дверцу птичьего загона.
– Уличные сортиры для украинских свиней, а не старших офицеров Вермахта, – пояснил Отто, чувствуя на себе внимательный взгляд водителя.
Затем командир взвода застегнул пуговицы брюк и неожиданно заметил под настилом курятника пару деревянных бочек: – Ты проверил эти бочки?
– Их должны были осмотреть Уве и Фридрих, когда забирали кур, – ответил Йенс.
– Это было до того, как ребёнок покинул дом, – сказал Отто. – Полезай в курятник.
Глядя на капающую с дверцы птичьего загона мочу, водитель брезгливо замер в нерешительности, на что обер-лейтенант отодвинул металлическую защёлку и любезно распахнул перед Йенсом дверцу курятника.
Скрепя сердце водитель прошёл мимо Отто Вайса, согнулся в три погибели и зашёл под настил, стараясь не наступить на залитую мочой командира взвода землю, в то время как тот вытащил из кармана своего военного кителя пачку сигарет и закурил.
Затем Йенс повернулся к бочкам и от неожиданности разогнул спину, больно ударившись головой о твёрдую крышу настила, после чего тут же согнулся обратно и принялся растирать ладонью ушибленный затылок. Перед ошеломлённым мужчиной в глубине одной из бочек сидела пятилетняя девочка и крепко держала в руках белую курицу.
С выпрыгивающим из груди сердцем Варенька молча взирала на Йенса, будучи готова до последней капли крови сражаться с плохими дядями за спасение любимой Бусинки.
– Осторожнее там, – усмехнулся Отто, выдыхая изо рта сигаретный дым.
Пока обер-лейтенант потешался над молодым водителем, застигнутый врасплох своей находкой Йенс неподвижно застыл на месте.
– Ты живой там? – поинтересовался Отто, видя в курятнике лишь неуклюже расставленные в стороны ноги водителя.
– Живой, – ответил Йенс, понимая, что должен сделать сейчас, возможно, самый главный выбор в своей жизни: обречь на неминуемую смерть невинного ребёнка, выдав девочку командиру взвода, или же попытаться спасти её, рискуя жизнью.
– Ну что там? – нетерпеливо спросил Отто, сделав очередную затяжку.
В следующее мгновение водитель закрыл глаза, увидев перед собой лица молодой жены и двухлетней дочери. Семья Йенса Мюллера находилась в полной безопасности в Германии, в то время как лишившаяся матери украинская девочка пряталась в бочке с соломой, обнимая единственную оставшуюся у неё курицу.
Ощущая глубокую тоску по дому, водитель виновато обронил на землю две слезы и мысленно попросил у девочки прощение за то, что принял решение не подвергать риску свою жизнь во имя возвращения к любимой жене и дочери. Когда Йенс уже был готов открыть глаза и дать обер-лейтенанту положительный ответ об обнаружении ребёнка, лица родных неожиданно сменились в сознании водителя образом убитой по его вине женщины. Мать девочки выбралась из окна своего дома и шла по лужайке к соседскому забору, желая увести за собой раненого ею в плечо Отто. Женщина уповала на милосердие держащего её на мушке Йенса, который вместо того, чтобы позволить ей уйти, вынес ей смертный приговор, нажав на клаксон грузовика.
Далее сознание перенесло водителя к телу лежащей у соседского забора женщины, на лице которой Йенс заметил влажные следы от слёз. Будучи отцом, мужчина лишь теперь осознал, что перед смертью мать девочки плакала не о себе, а об оставленной ею дочери. Слёзы на лице убитой женщины продолжали стекать по её щекам в воображении водителя, заставляя его чувствовать близость этих слёз с его собственными, которые выражали страх Йенса более никогда не увидеть жену и дочь.
Отличие слёз обоих родителей заключалось лишь в том, что погибшая женщина уже не могла помочь своему ребёнку, в то время как мужчина ещё мог стать спасительной преградой между сидящей в бочке девочкой и жаждущим её смерти «мясником Отто».
Водитель наконец взял себя в руки и выдохнул из груди последние остатки сомнений.
– В бочках лишь пропахшая куриным дерьмом солома, – открыв глаза, ответил Йенс командиру взвода, чем заставил последнего разразиться хохотом.
Затем водитель показал девочке приставленный к губам палец, повернулся к открытой дверце курятника и засунул два пальца в горло. Содержимое желудка Йенса не замедлило вывалиться у выхода из птичьего загона, едва не запачкав начищенные до блеска сапоги Отто Вайса.
– Вот дерьмо! – воскликнул обер-лейтенант, спешно отпрыгнув назад от дверцы курятника. – Вылезай уже из этого сраного гадюшника.
