– Кабачок! – ахнула Варенька, провожая расстроенным взглядом солдата, который проталкивал упирающуюся свинью через открытую калитку.
– Мне очень жаль, – обняла девочку Серафима. – Кабачку и курочкам уже не помочь, но мы ещё можем спастись, если выберемся из дома, пока немцы не вернулись. Понимаешь?
Огорчённая Варенька кивнула маме, утирая ладонями бегущие по щекам слёзы.
– Хорошо, – с облегчением выдохнула женщина, радуясь тому, что дочь послушно последовала за ней в прихожую.
Серафима прикоснулась к карману своего летнего платья, убедившись, что взятые ею из спальни документы и деньги на месте, после чего осторожно отодвинула одну из занавесок в прихожей. На крыльце мазанки не было ни души. Женщина положила руку на торчащий из замка ключ и тщетно попыталась его повернуть. Совершив ещё несколько попыток открыть непокорный замок, Серафима ощутила незримую волну ужаса, окатившую её с головы до ног. Дверной замок мазанки был сломан резко дёрнувшим наружную ручку солдатом, когда тот пытался проникнуть в дом, поэтому выбраться из мазанки через дверь и добежать до чердака летней кухни более не представлялось возможным.
С усилием подавив панику, женщина вытащила из повреждённого замка ключ и положила его на подоконник, после чего отвела Вареньку в кладовку. Серафима с горечью понимала, что у неё не осталось иного выбора, кроме как остаться с девочкой в доме на время проведения немцами обыска. Желая уберечь дочь от обнаружения солдатами и открыть перед ней возможность побега, женщина решила спрятать Варю в кладовке, затаившись самой в шкафу спальной комнаты.
Серафима не хотела оставлять девочку одну в тёмном помещении, однако не могла допустить, чтобы оставшиеся в живых немцы нашли их обеих и разделались с ними в отместку за своих погибших товарищей. Женщина сделала глубокий вдох, чтобы набраться смелости и поделилась с Варенькой дурными вестями, а также своим новым планом: – Плохие дяди сломали замок, поэтому мы не можем выйти из дома. Скоро они вернутся и выломают дверь, чтобы обыскать мазанку.
Обескураженная девочка прижалась к матери и испуганно уткнулась лицом в её ситцевое платье.
– Тарас Наумович убил почти всех солдат, поэтому мы спрячемся с тобой от оставшихся немцев. Ты будешь прятаться в кладовке, а я в спальне.
– Но я не хочу прятаться здесь одна, – возразила Варенька. – Можно мы спрячемся вместе?
– Нужно спрятаться по отдельности, чтобы плохим дядям было сложнее нас найти, – ответила дочери Серафима. – Кладовка – самое тёмное и безопасное место в доме.
– А как же ты?
– Когда немцы обыщут наш дом и никого не найдут, они начнут выносить из кладовки еду. Тогда я вернусь за тобой, и сразу как солдаты понесут в грузовик первые мешки, мы убежим на кухню, как и собирались.
– А что ты будешь делать, если немцы найдут тебя в шкафу?
– Застрелю их из пистолета, который дал мне Тарас Наумович, – призналась девочке мать. – Солдаты не знают, что мы дома, но если всё же найдут меня, я убью их и сбегу от оставшихся на улице немцев.
– И что мне тогда делать? – растерянно спросила Варенька.
– Подождать, пока в доме станет тихо, выйти из кладовки и добраться до коровника, где я тебя позже встречу.
– Но я не смогу спрыгнуть с крыши нашего хлева, – возразила девочка.
– Ты должна! – строго ответила Серафима. – Обещай, что сделаешь, как я прошу.
Варенька помотала головой, демонстрируя маме своё несогласие.
– Обещай! – повторила женщина.
– Хорошо. Но я буду молиться Боженьке, чтобы плохие дяди нас не нашли, и ты вернулась за мной в кладовку.
Серафима улыбнулась дочери и взяла её на руки, почувствовав на своей шее жаркое дыхание ребёнка. Женщина едва сдерживала слёзы, не желая покидать Вареньку ни на секунду, однако страх матери быть обнаруженной и убитой вместе с девочкой в кладовке оказался сильнее страха оставить дочь одну, в надежде на её спасение.
Серафима отнесла Вареньку к дальней стенке кладовки и поставила её на пол.
– Садись за мешком с каштанами и желудями, и будь тихой, как мышка, – сказала женщина, уложив на холодный пол пару пустых мешков.
Варенька послушно села на холщовую ткань и провела пальцами по её шершавой поверхности.
– Здесь так темно и грустно, – промолвила девочка, пытаясь разглядеть лицо матери.
– Темнота защитит тебя, сделав невидимой, – ответила Серафима. – Когда плохой дядя войдёт в кладовку, то не увидит тебя, если ты сама себя не выдашь.
– Мне всё равно очень страшно.
– Знаю, доченька.
С этими словами мать сняла со своей шеи нательный крестик, одела его на Вареньку и поцеловала девочку в нахмуренный лобик. – Будь храброй и ничего не бойся. Пока на тебе мой крестик, с тобой ничего не случится.
– Я люблю тебя, – промолвила Варенька и, уткнувшись коленями в шершавые мешки на полу, заключила Серафиму в свои объятия.
– Я тоже тебя очень люблю, – ответила женщина, усыпав лицо дочери поцелуями. – Всё будет хорошо!
Собрав всю волю в кулак, Серафима отпустила девочку, вышла из кладовки и прикрыла за собой дверь, скрывшись в молельной. Варенька прислонилась к холодной стене кладовки и сжала в ладошке мамин крестик с верой в то, что тот защитит их обеих от нависшей над ними угрозы.
В молельной женщина прошептала перед Казанской иконой Божией Матери молитву о благополучии дочери и погасила свечу, горящую на алтарном столике. Затем Серафима зашла в свою спальню, взяла со стола семизарядный «Наган» и спряталась в платяном шкафу, позади висящей в нём одежды.
Так, испуганные мать и дитя погрузились в кромешную тьму, уповая на скорейшее воссоединение. Представляя дочь одиноко сидящей на полу холодной кладовки, Серафима едва сдерживалась, чтобы не броситься к Вареньке. Женщине хотелось плакать, однако слезам она мужественно предпочла крепкое сжатие в руке револьвера.
Глава 5. Бинго
Рядовой Уве Шнайдер неспешно шёл мимо окон дома Серафимы к ожидающему его на крыльце мазанки Фридриху Нойману, помощнику командира пехотного отделения.
– Где тебя носит? – недовольно бросил толстяку Фридрих. – Небось, не дотерпел до возвращения в лагерь и уже отведал поросятинки?
– Да. Я съел борова целиком, оставив тебе лишь хвост и копыта, – иронично парировал Уве шутку помощника командира и уселся рядом с ним на узкую скамейку.
Затем рядовой тяжело вздохнул и вытер пилоткой выступивший на лбу пот.
– Мы обеспечили наше отделение курами и свиньёй, а ты сидишь тут и вздыхаешь? – шутливо ткнул сослуживца в массивный бок локтем Фридрих.
– От нашего отделения остались только мы с тобой, командир взвода и водитель, – угрюмо произнёс толстяк, возвращая на голову помятую пилотку.
– О чём это ты?! – нахмурился помощник командира.
– Обер-лейтенант вернулся из соседнего дома и сказал, что его хозяин положил шестерых наших, прежде чем подорвал себя в хлеву.
– Командир нашего отделения мёртв?
– Все ребята мертвы, Фридрих! Отто приказал изъять из этой мазанки еду, какую найдём, а затем помочь водителю погрузить в кузов грузовика тела наших парней.
– Уму непостижимо! – поражённо пытался осмыслить услышанное Фридрих.
– Надо идти. У нас ещё будет время почтить память добрых друзей.
С этими словами грузный Уве с трудом поднялся с деревянной скамьи и оценивающе взглянул на выкрашенную в голубой цвет дверь.
