На два дня я взял командировку в Щёкинский район, где находится толстовская усадьба Ясная Поляна. Материал собрал в один день и тут же, со станции «Ясная Поляна»,[68 - В 2001 году станции было возвращено прежнее название «Козлова Засека».] ахнул в Москву.
Возвращаюсь в Тулу с Аллой Мансуровой. С новым самоваром в ту же Тулу.
С Аллой я познакомился в Главной библиотеке страны напротив Кремля, когда в книгохранилище выписывал из старых журналов фразеологизмы для своего словаря.
Алла обворожительна. Под нейлоновой кофточкой она вся на виду, как под рентгеном. Верно, «одежда может многое сказать о человеке. Особенно прозрачная».
Алла – узбекско-абхазское авральное, горячечное, вулканическое сочинение марксов[69 - Марксы – родители.] на вольную тему. Она смугла, строптива, с норкой.[70 - С норкой – о капризном человеке.]
– Меня, – закурила она в тамбуре, – всегда злила твоя наивность.
– Видишь, милая женьшень… С разными девушками по-разному и ведёшь себя. С одними начинаешь счёт с нуля, с другими – с пятидесяти.
– Что это такое?
Я покраснел. Что-то промямлил. Сам не понял что.
– Между прочим, первый муж взял меня наивностью.
– Наивные люди просты. Они не могут лгать. Люди другого сорта никогда не забывают, что они на сцене жизни перед рампой. Они всегда играют даже когда нет зрителей. Они играю самим себе. Они лгут даже самим себе. Я так не могу.
– Тольяш, а где я буду давить массу?[71 - Давить массу – спать.]
– В доме отдыха «Ясная Поляна». Я купил вчера две двухдневные путёвки.
– А у тебя дома нельзя?
– У нас мужской монастырь.
– С вахтёром?
– Нет. Но туда не пускают.
– Странно… Ладно. Тебе понравилась сегодня Роденовская выставка?
– Очень! «Мыслителя» я б хотел видеть помасштабнее. От этого он бы выиграл. «Вечная весна», «Поцелуй»… В музей надо ходить каждый день.
Тулу захватил дождь.
Я накинул Алле на плечи свой пиджак.
Уже вечером уставшие мы приехали автобусом в «Ясную Поляну».
В доме отдыха нас развели по разным корпусам.
Утром после завтрака пошли ко Льву Николаевичу.
Усадьба…
Могила…
Любимая скамейка…
Мы присели.
Я молча наклонился к Алле поцеловать. Она капризно выставила щитком ладошку:
– Пошло. Люди гениальные романы писали, – и наши поцелуи? Нелепо…
Молча сидим на скамейке. Перед нами скошенный луг. Душисто – задохнёшься.
После обеда искупались в Воронке.
Загораем.
Алла рассказывает о своих родителях (отец – кандидат, мать скоро станет кандидатом), о сыне Марксе, пардон, Максе, о бывшем муже.
– Он не объяснялся мне в любви. Говорил: «Ну чего тебе говорить? Ты и так знаешь, наверняка догадываешься». Он не знал слова пожалуйста. «И так знаешь, что уважаю». Он только ел. В театры не ходил. Я училась в вечернем МГУ. Мне он не помогал.
У нас возникали споры.
Мне забавно видеть её ершистой.
– Отношения людей, – говорила она, – должны быть гармоничны.
– Гармоничны, но не гладки. Несоответствие характеров мне симпатично, нравится. Один дополняет другого.
– Эти несоответствия приводят к гибели семьи!..
– … которой не было, – подхватил я. – Спать на одной кровати – это ещё не семья. Это сожительство. Да и разве могут создать семью два девятнадцатилетних холерика, которые ценят друг в друге только цвет глаз, умение пить и давить шейк?
– Это ты обо мне и моём бывшем муже?
– Зачем же?
– Какой же ты наивняк!
– Если тебе не нравится моя кочка зрения, которая не совпадает с твоей, так это ещё не значит, что я дубак.
– Ты думал, зачем люди живут?
– Ты только всё отрицаешь. Это не главное! Это не главное! А что же ты не подскажешь его? А красиво закатывать глаза, когда слышишь неугодное, это ещё не дело.
– Кто твой отец? – спрашивает она.
– Чёрный вол-работяга. Я его не помню. У него была раздроблена нога, дали отсрочку. Но его таки угнали на фронт в зачёт какого-то откупившегося грузина. Тогда мы жили в Грузии. Отец погиб. Похоронен в Сочи в братской могиле. Когда я пошёл в школу, на первом занятии учитель спросил отчество. «Что это?» – спросил я. – «Как звали твоего отца?». – «Я не знаю. Я пойду спрошу у брата». Я пошёл в соседний класс, спросил у старшего брата Гриши, как звали нашего отца. «Ни-ки-фор!» Победоносец!
– Кто ты?
