Уже три.
Снова лечу в клуб железнодорожников.
Мне дали доклад министра, стенограмму его речи и ещё десяти выступивших. Талмудище в триста страниц!
В столовой я забился в уголок, за пустой столик. Штудирую под перезвон стаканов, ложек, ножей, вилок. Пока просто отмечаю карандашом что взять.
С голода разваливается голова. Хочется есть. Но и раз нечего кинуть в рот, кроме розетки с горчицей посреди стола. Спасибо, какой-то министерский бузанчик кое-что отчеркнул важное в выступлениях. Помог мне.
Наконец просмотрена последняя страница, я спрашиваю дежурную:
– Где продиктовать материал по телефону?
– У входа.
– В подворотне я ничего не забыл. Где кабинет директора?
Кабинет директора закрыт. Нет директора, ключи гуляют с ним.
Зато свободна целая киностудия. Оттуда я и отдиктовал стенографистке и полетел в ТАСС.
На выпуске А вспыхнула дискуссия. Краевский: давать первый вариант поправки. Колесов: даём второй, расширенный, вариант.
Вышло по Колесову.
Занятная катавасия. Давать поправку к поправке. Как бы не напутать.
Всё вроде обошлось.
Но деньги я сегодня не получил.
Домой я добрался уже в девятом часу вечера.
Вытащил электроплитку из-под койки, поставил на табуретку. Подогреваю вчерашний гороховый суп в вечной стальной миске с ушками.
В нетерпении я сел на койку. Табуретку с миской на плитке придвинул к себе между ног, и супа моего не стало прежде чем он успел потеплеть.
20 февраля
Постарался на орден!
Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!
А.Чехов
Обычное утро.
Медведев просмотрел все газеты и похвалил меня:
– Твой вчерашний актив дали «Правда», «Известия», Труд». Молодец! Постарался на орден. Так держать!
– Буду стараться, – пообещал я.
Тут вошёл Лобанов, и все уставились на него.
– Игорёк, ты откуда? – спросила Татьяна.
– Из парикмахерской, вестимо…
– А я думала, из камеры хранения.[54 - Камера хранения – тюрьма.] Александр Иваныч, – капризно заныла она, – выгоните этого амнистированного.
– Не могу я, – со строгой шутливой подначкой отвечает Медведев, – вступать в распри с законом. Раз амнистировали, значит, человек исправился. Нельзя же наказывать человека за то, что он перековался в нашу правильную сторону.
Как короткая стрижка преобразила человека! Раньше скулы, прикрытые волосами, не так были заметны. Теперь же наш скуластый Игорёша похож то ли на Маяковского, то ли на разбойника.
– Готовлюсь ликвиднуть вашу чёрную кассу! – мрачно рубит он. – Зачем я вступал в профсоюз? Подвалю к его чёрной кассе. Я-то и лез в профи, чтоб поближе прорваться к чёрной кассе и – опаньки! – ободрать её.
Все вежливо поулыбались и занялись своими родными бумажульками.
Я замечаю у Татьяны на столе под стеклом фотографию маленького мальчика.
– Тань, – шепчу ей в спину, – у тебя под стеклом – это твоё чудное сочинение на вольную тему?
Она сердито крутнулась на стуле и с сердцем выпалила:
– Толюшка! С твоей святой искренностью можно сесть на скамью подсудимых! Неужели ты до сих пор не уяснил, что у меня кроме Юрки да собак никого нету? Дети… За больную струну дёргаешь и прощения не просишь.…
– Извини…
Подошёл Олег и, наклонившись, положил руку мне на плечо. Тихо проговорил:
– Под стеклом у Татьянки – это я за две минуты до войны.
– Гм…
Олег пошёл к своему стулу. Я посмотрел Олегу вслед и увидел на стене над его столом призывы, переиначенные заголовки: «Расскажем о родном Бузулуке», «Защитим Бузулукский бор», «Шумит Бузулук», «Бузулук на Выставке, на своём объекте»… Всё это про самого Олега, про город Бузулук, про речку Бузулук.
Всё-таки занятно…
Пока нет Медведева, чего б и не размяться?
– Ребя! – говорит Олег. – Что вычитал в «Неделе»… Австралиец Бурс купался в море. Акула отхватила ногу. После больницы он снова припрыгал на пляж. Полез купаться. На этот раз акула отхватила протез. Обманул акулу!
Владимир Ильич недовольно покосился на Олега. Кончай трёп!
Олег это понял и на обиде выкладывает:
– Ну что, Володь, прорежется время, и мы при ссоре будем здороваться спинами?
