– Действуй! Бухгалтерия тут туго поворачивается.
Извиняется, мнётся-гнётся, а идёт к художнику.
За короткое время Тарле написал семь статей.
А денег нет как нет.
Зато пришло указание заказать восьмую статью.
Князев побежал на рынок, продал сапоги и пиджак, но принёс деньги художнику. Попросил расписку:
– У нас в ТАССе такой порядок. Расписку обязательно.
Художник и написал: я, Тарле, получил от корр. ТАСС такую-то сумму.
Князев отправил в ТАСС большое злое объяснение, прислал расписку.
После этого скандала бухгалтерия удосужилась выслать гонорар Тарле.
Эта расписка долго хранилась в ТАССе. Как дорогая реликвия войны.
Но раз Бог любит троицу, так и я уж расскажу третью историю. Самую короткую.
В войну в Куйбышеве жил Алексей Толстой. Корреспондент ТАСС обратился к нему за статьёй для заграницы.
– Я напишу. А вы три тысячи дадите? Что скажете?
Корреспондент молча бросил трубку.
Трёп стоит коромыслом.
Артёмов кричит в спину уходящему Бузулуку:
– Олег Дмитриевич! Не уходите! Я вам партию должен. – Смотрит на часы: – Подождите ровно шесть минут. В рабочее время играть в шахматы неудобно, а трепаться можно. Мы ж обмениваемся мнениями!
Сегодня Медведев в белой рубашке. Важен как покойник. Собрал летучку в редакции:
– Вчера у гендира была летучка. Много ругал он, что даём неинтересную информацию. Надо писать кроме приездов королей и их обедов. Писать о наших людях. Писать интересно, нетрафаретно. Будет нам очередная выволочка. На острый зуб Лапина попала статья Бузулука. Написана казённо. Видимо, о ней ещё будет идти речь, раз она зафиксирована. Какие вопросы?
Олег почесал затылок:
– Александр Иванович! Теперь надо готовить два варианта статьи. Статью, написанную живо, никакой министр не завизирует. Для визы – одна статья, для вестника – другая.
Медведев машет ладошкой книзу. Ну сбавь же ты глупые обороты!
– Да хорошую статью, – на подкрике выпаливает он, – ни один руководитель не откажется завизировать!
– Ну как, Александр Иванович, живо написать об активе? Это ж не актив, а матобогащение!
Попался Медведеву под горячую руку мурманский корреспондент Засухин. Засухина Медведев недолюбливает за самомнение. И, вкось отчеркнув мурманскую заметку, лепит смертный приговор:
«НИ.[62 - НИ – не использована.]Написано неинтересно. Факт местного значения».
Забракованные заметки всё же выборочно просматривает Колесов. Он вернул Медведеву эту информацию. С визой «Срочно подготовить!»
Медведев и сложи лапки. Прижух на минутку. Обмозговывает, как бы всё-таки дожать засухинскую классику и заодно спасти свою марку. Командует Новикову:
– Звони в морское министерство. Законсультируй материал! Надо… Архивежливо склоняй к тому, чтоб забраковать. Ну скучно же написано! Что тут интересного? Буксир «Стерегущий» спас корабль «Черняховский». Ну и что? Его обязанность такая!
Министерство же твёрдо настаивает на публикации. И Медведев получает вторую оплеху.
Сам себя оплевал с корени до вышки!
Пишет наш началюга дубово, топорно. И требует, чтоб все так писали.
И при чём тут пустые разглагольствования о скуке письма? И какие у Медведева критерии интересного? Да и есть ли они у него?
Татьяне надоела говорилка о скуке письма. И она соскакивает на собачью стёжку:
– У нас пёс с Козловским оперы поёт. Козловский жалобно затянул а-а-а-а-а в сцене юродивого, и пёс вторит ему, подвывает… Просыпается наш Полкан по будильнику. Хоть в два, хоть в десять. Вскакивает. Морда сияет. Хвост туда-сюда, как маятник. А я не могу проснуться. У меня в шариках темно, пока кофе не выпью. Вчера я стукнула будильником об стену. Мешал спать.
– Сейчас, – бубнит Медведев, – выпускают будильник «Витязь». Никакие удары и падения ему не страшны.
27 февраля
Всеэтажный съезд
Сегодня в двенадцать общая летучка всей союзной редакции. Всеэтажный съезд!
За полчаса до летучки бледный Медведев мрачно объявляет отделу:
– Идите пить кофе. Чтоб ни с кем не было обмороков.
Татьяна подносит руку к виску:
– Стройными рядами шагаем вниз! Ой… Я жестокая курильщица с 20 летним стажем. Убиваю лошадь одним поцелуем взасос! Берегись все меня!.. Хорошо там, где меня нет. Но я уже в пути! Наверняка кофе будет или холодным, или слишком горячим. Моего раздрая буфетчице не обежать…
Я кофе не пью и иду в машбюро. У меня спешная заметка. По обычаю, я уголок раскрасил красным карандашом. Ну срочно же! Машинистки сердятся и просят не красить. Я показываю свой листок самой ретивой толстушке.
– А мы чихали! – с поклоном выпевает она. – Мы не индюшки! На красный цвет не реагируем!
– Ну и я не индюк! – пыхнул я и положил на машинку свою заметку.
Олег приобнял меня за плечо:
– Пошли к себе, старик. У них пятиминутка. Просят не стучать. Сейчас тут женщины начнут раздеваться.
В нашем отделе Ия спрашивает меня:
