– Тогда это извращение ёбаное богомерзкое, – сказал он и стал есть бутерброды.
– Окей, – с улыбкой сказал я. – Ладно. Меня не привлекают хуи. Меня не привлекают мужики. Когда я думаю о сексе с мужчинами, то мне пиздец как мерзко. Меня привлекают девушки. Что меня привлекло в том в меру уникальном случае в больнице, так это женственность, которой был дефицит в обстановке, в которой я находился, и которая располагала к появлению таких мыслей. Это мимолётное ощущение, которое вот было – и вот его не стало. Нехватка женского внимания, тесный мужской коллектив, и факт, что, опять же, в тюрьмах из-за таких условий мужики имеют близость, заставили меня задуматься об этом. Но сейчас я не испытываю к нему влечения, как и ни к какому другому мужику. Так что вопрос, я думаю, закрыт.
Я отпил чаю и съел кусочек сыра.
– Так вопрос уже давно закрыт, – непонимающе посмотрел на меня Марк. – Ну подумал и подумал раз. Бывает в таких местах. Похуй вообще.
Я понял, что забавного спора у нас не вышло, и что я зря распинаюсь, пытаясь оправдать себя, ведь слушателям внезапно стало плевать на это. Но мне не плевать – меня гложет невротичный стыд за совершённую ошибку, из-за которой кто-то может предположить, что я «пидор».
– А что тому парню поставили? Какой диагноз? – внезапно поинтересовалась Саша у меня.
– Понятия не имею, если честно. Не следил за этим.
– Интересно, какой очередной бред они решили… Они – это психиатры тамошние. Вообще, я так заметила, что работа психиатром заметно так влияет на жизнь человека. Вот, например, религия, да? Если к психиатру придёт человек и скажет, что он говорил с Богом, и что скоро будет второе пришествие, то что в таком случае должен думать психиатр? Сказать, что этот человек больной? По какому признаку? По тому, что он говорил с Богом? Ну у нас полстраны, вообще-то, в Бога верят, и кто-то с ним даже говорит, и кого-то даже уважают за это. И если этот психиатр заявит, что человек больной из-за того, что говорил с Богом, то что это значит? Что он считает больными полстраны? Но верить в Бога так-то норма у нас. Так что что получается? А Иисус? Он ведь тоже говорил с Богом, наверное? Ну или пророки там всякие именитые? Что получается? По мнению этого психиатра они тоже тогда больные все? Тогда тут либо он некомпетентный психиатр, если откажется от постановки диагноза, либо он называет полстраны и уважаемых ими, допустим, исторических личностей больными. А если он сам верит в Бога? Он либо тогда отрицает возможность контакта людей с Богом и прямо обещанное второе пришествие, то есть предаёт веру свою, либо он, опять же, некомпетентный из-за того, что сам болен и эта болезнь мешает ему ставить диагноз.
– Я думаю, что если человек действительно болен и одно из проявлений его болезни – разговор с Богом, то тогда это будет ясно, – возразил Марк Саше.
– А если он просто блаженный? И как ты вообще отличишь реальное пророчество от болезни? В этом и несостоятельность психиатрии. Что слишком много размытых границ и непонятных ситуаций.
– Зачем ты тогда пошла на психиатра? – Света спросила её.
– Чтобы менять это всё. Потому что это влияет на нашу жизнь, а я не хочу, чтобы такая нелепость влияла на мою, – строго проговорила она. – Слишком большая власть определять норму в руках у неразумных людей с огромным самомнением.
Я ел бутерброды с колбасой и утвердительно кивал, соглашаясь с ней. Марк встал и собрал кружки свою, Светы и Саши, чтобы налить свежего чаю. Моя осталась при мне, ибо в ней ещё был чай. Он ушёл на кухню, а я остался в зале. Во время разговоров и молчаний я частенько смотрел перед собой или в окно за креслами Саши и Светы. Мне было удобно привязать к чему-то взгляд и после этого уже рассказывать что-то объёмное. Иногда я переводил взгляд на что-то другое, иногда проплывал взглядом через всю комнату, осматривая то, что уже видел, и высматривая то, что ещё не видел. Странные, порой, ремонтные решения категории «евро». Забавные завитушки с заделом под какие-то старинные детали отделки помещений. Арка над дверным проёмом в зал. Некоторые части стен покрыты какой-то штукой с заделом под камень. Бежевый, белый, красный, шоколадный, чёрный и золотой цвета разлились по всей квартире, тут и там покрывая разное наполнение дома. Слегка съехавший с положившей ногу на ногу халат Саши, немного оголивший её бедро. Её робкая улыбка от того, что она заметила, что я заметил это. Я отвёл глаза, не улыбаясь и не испытывая никаких эмоций. Для меня странно такое поведение, такое мелкое заигрывание в виде непротивления моему взгляду, пусть и случайно положившемуся на её бёдра. Я не считаю, что я ей нравлюсь. Я знаю, что перед ней не встанет выбор между мной и Марком. Меня раздражают подобные глупости, ибо они бессмысленны и… глупы. Раздражают пограничные игры. Эта неопределённость. Либо ты верна своему человеку и перестаёшь совершать эти дурацкие вещи, либо даёшь мне чётко понять, что ты хочешь от меня, если вообще что-то хочешь.
Марк вернулся с чаем и тут же спросил:
– Ну, и что ты будешь делать с Лупарём?
– А что с ним делать? – удивлённо спросил я. Из головы уже успели вылететь и он, и вся ситуация эта неприятная, поэтому мне даже было немного неприятно, что он снова затеял разговор эту тему.
– Ну, я бы на твоём месте его отпиздил, – гордо, но спокойной заявил он, поставил кружки и улёгся обратно на диван.
– М-а-арк, – протянула Саша.
– Что я, гопник какой-то, чтобы пиздить его? – спросил я.
– Ну не знаю, один раз уже отпиздил, – Марк не унимался.
– Во-во, – добавилась Света.
– Да это разве «отпиздил»? Так, дал тумака, чтобы не лез.
– Ну а тут дашь тумака так, чтобы к другим не лез и за тебя поплатился, – продолжал Марк.
– Не знаю, посмотрим. Когда это кому-то помогало?
– Ну, да… Таким, наверное, уже ничем не поможешь… Кто-то рождён для сладких наслаждения, кто-то рождён для вечной ночи… – загадочно закончил он.
– Это… Зэ Дорс? – после небольшой паузы спросил я.
– Да, это они, – ответил он как будто строя из себя знатока музыки. Хотя, музыку он действительно знал неплохо.
– Да, я узнал эти строки, они из песни «Энд Оф Зэ Найт».
– Так оно.
– Музыку они нормальную делали, но Джим Моррисон был пидором, кстати, – сказал я и отпил чаю.
Марк приподнялся на локте и, со смесью удивления и возмущения, сказал:
– Вот это сейчас не понял… Ты чё-то перегибаешь, походу.
– Ну, не в том плане, что он был пидором типа в жопу долбился, а в том плане, что он был уёбок. Пидор – слишком резкое и громкое слово для этого случая. Уёбок.
– Пиздец, ты охуел? Тебе повезло, что мы давно друг друга знаем. Я и за меньший негатив в сторону Дорс драки начинал. Так что лучше объясни-ка, почему это он уёбок, по-твоему, – он был действительно раздосадован моими словами.
– Ну смотри… Во-первых, я так ощущаю его личность. Духовно. Как музыка у них духовная, так и я ощущаю это. Музыка неплохая, но Джим Моррисон – уёбок.
– Да что ты, нахуй, знаешь о его личности, чтобы так говорить? По моему мнению – он не уёбок. А я уж-то, наверное, побольше тебя знаю, потому что он мой ориентир, маяк моей личности, я с его биографией знаком.
– Да тут не совсем в биографии дело, хотя и в ней тоже. А ты дурачок просто, без обид, раз он ориентир твоей личности. Потому что… Ладно! Прошу прощения, он не уёбок. Беру свои слова обратно, грубовато немного получается о нём. Но он просто… нарк-объебос. А объебосы не должны считаться настоящими творцами, артистами. Потому что всё, что они делают, это не проявление креативности – это просто результат того, что они объебались и высрали то, что видели или чувствовали или слышали, пока были объёбаны. И он, может быть, не пидор и не уёбок, но такой путь сочинения музыки – точно пидорский, – спокойно высказал я свои мысли, смотря на Марка, который даже немного покраснел от злости.
– И в чём же он пидорский? – сквозь зубы проговорил он.
– Ну смотри, сейчас объясню. Вот олимпийский чемпион. Он занял первое место в своём соревновании. Да с такими результатами, что их навряд ли кто побьёт вообще когда-либо. Его все любят, страна им гордится, дети стараются быть похожими на него. А вот музыкант. Сочинил гениальную песню, спел её, его занесли в зал славы рок-н-ролла, и даже спустя кучу времени эта песня всё так же держится на первых местах в списках и стабильно входит в «Топ 100 величайших песен по версии журнала JovnoEd». Вдруг узнаётся, что спортсмен использовал допинг! И все начинают его хулить, ругать, презирать. Его лишают медали и вообще посылают к хуям. Он – пидор! Позор! Так чем же музыкант, использующий всякие вещества при сочинении песен и музыки, отличается от этого пидора? Тем, что он раскрывает скрытые переулки сознания обществу и сочиняет прекрасную музыку? А почему спортсмен тогда пидор? Он раскрывает скрытые человеческие возможности и достигает поражающих результатов. Но он всё равно не настоящий спортсмен? Так делать не честно? А почему же музыкант тогда настоящий? Почему использовать объебосскую парашу честно, а допинг – нет? Ведь, если вдуматься, дело-то одно и то же: достижение поразительных результатов с помощью каких-то веществ. Ну, и что я вам скажу? Джим Моррисон и ему подобные были… Не настоящими артистами, кхм, – я хотел сказать «пидорами», но решил не накалять обстановку.
– Искусство. И спорт. Разные вещи. Одно про чувства и ощущение. Другое про прыжки в длину, – старался контролировать себя Марк.
– Да не, я считаю, что они похожи и даже сливаются иногда в одно. Спорт – это искусство, искусство – это спорт. Что чувства, что тело – всё связано. И дело не в этих мелочах. А в том, что в одной сфере ебаные снобы решили, что только чистота, а в другой решили, что только как можно больше выебанных тёлок, принятых килограммов всякого говна и количество высранной под этим говном хуйни.
– То есть это больше моральная проблема для тебя? Что он ебал тёлок, принимал всякое и сочинил много отличной музыки? Типа он слишком крут для тебя и ты завидуешь?
– Я не знаю, что крутого в жизни ёбаного животного, ебущего всё подряд, и только под ёбаным допингом из смеси говна могущего что-то выдавить из себя.
– Во-первых, он не ебал всё подряд… Но я понял, к чему ты, и что не конкретно про него говоришь, а вообще. Во-вторых – а я не знаю, что плохого в большом количестве любви, если это никому не вредит, и в умеренном употреблении лёгких веществ, если результатом этого становится прекрасное искусство.
– Кхм. СПИД. Смерть от передоза или связанных с употреблением проблем. И статус фальшивого артиста, – без доли сочувствия произнёс я. – И отрицать это глупо. Пример первого у тебя на футболке, пример второго – ориентир твоей личности. Пример третьего… Ну, я тебе уже всё объяснил, поэтому уж сам там додумай, кто является примером или примерами. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ! Тем не менее. Музыка нормальная.
– Ага, нормальная…
– Музыка нормальная, а личности музыкантов мне не нравятся. Не конкретно даже личности, и не то чтобы не нравятся в плане презрения. А культ вокруг личностей музыкантов, и что я их не ненавижу, а они мне просто не симпатичны.
– Как ты её слушаешь тогда? Музыку… – Марк уже сидел передо мной, а не лежал, и настрой его был серьёзный. – Она же вся про секс и наркотики.
– Ну… Я так не считаю, – спокойно отвечал ему я.
– Бл… Бля… Он так не считает. ДА ВСЯ МУЗЫКА ДОРЗ ПРО СЕКС И НАРКОТИКИ, БУКВАЛЬНО КАЖДАЯ ПЕСНЯ НАХУЙ! – не выдержал он.
