– Не мели чепуху… Нужно уметь доверять людям. Ты поэтому такой… не можешь хоть кому-то довериться. Думаешь, будто весь мир хочет тебя нахлобучить.
– Это не так.
– Да ладно тебе. Мне можешь не рассказывать.
Фролов хватается холодными пальцами за ворот мокрого пальто. К щекам приливает густая кровь.
– Не я выбрал жизнь в этом мире, в этой стране, – говорит, хватая ртом настоянный воздух. – Не я создал… не я сделал ее такой. Каждый поставлен в условия просто… выживания, ничего большего. Куда идти? Только в поток. В поток. А в реальности что? Кому можно доверять?
Дерматиновая куртка Денисова громко скрипит между тактами разговора.
– Я тебе и не говорю о полном доверии… Но в разумных пределах, доверять же можно, нет? Мне-то ты доверяешь, или?..
Фролов молчит. Взгляд Денисова, неясно-тяжелый, мшистый, отдает затуманенными горами, колыбельными степями, по которым проносится жгучий ветер. Далекий, сумрачный незнакомец. Пропитанный табаком и выпивкой.
Слова застревают в горле. Надо что-то сказать. Надо. Бы.
Несколько сильных толчков, всплеск клаустрофобии. Лифт замирает. Высокая нота звонка зависает в густом воздухе. Двери с трудом раскрываются.
Первое, что слышит Фролов: «биение» мутантов. Громкий ужасающий звук когтей, криков, воплей, который, приглушенный, доносится, прилипая к внешней стороне стены… безжалостный стрекот стада.
Оно безжалостно, глухо, слепо, огромно, зациклено. Геномутанты… Когда-то были людьми, но это «когда-то» обращено в далёкую пелену лет, размыто, забыто.
– Ух, как близко к кольцу, – говорит Денисов. – Всегда забываешь, когда выходишь. Аж мурашки по коже.
Из-за растений-мутантов переходы и туннели метро, почти все, завалило. Когда американцы отстраивали город, то прорубили широкую кольцевую, сквозь дрожь земли, сквозь пелену разрушения. Во время Великой уборки по ним курсировали стрелы блестящих вагонов. Но теперь, после того, как город захватила эпидемия генонаркотиков… Теперь это кольцо – последняя защита подземного царства Петербурга.
Мутанты встречаются с огненным ливнем, который выкашивает блеклые тела, но стадо не остановить… Несётся, несётся, отступает ненадолго, чтобы снова и снова проноситься по гулкому кольцу, пытаться протиснуться сквозь огонь, внедриться, хоть одному телу вовнутрь тёплого переплетения труб, сладких запахов человеческого пота… Вырваться, вырваться наверх, найти, найти кровь… Обманутые инстинкты гудят в заражённом мозгу, требуют свежей крови…
Перед следователями вытягивается мерцающий коридор. Свет холодный, бледный, впитывается ровными стенами, матовыми потолками, превращающими пространство в геометрически выверенную пещеру… Звук шагов едва слышен. Картинка перед глазами серая, холодная, сращивается с гулом стада, с его угрожающим шепотом.
С потолка свисают червяки лампочек. Воздух наполнен доморощенной старостью, казенностью, обесчеловечен.
– А ты в курсе, – говорит Денисов, – что под небоскребами есть полости, где живут люди? Целое, блин, поселение чертовых отщепенцев.
– Это сказка. Внизу только мутанты. И все.
Денисов усмехается.
– Ну, сказка, так сказка.
Дальше… шаг/шаг/шаг… по растянутому коридору, обросшему прямоугольниками задраенных облупленных дверей… дальше: широкий плакат, под золотисто-бирюзовую стилистику, выплюнутый серединой столетия, музейная диковинка, приглашает раскормленных бюргеров Евросоюза вступать в антитеррористический легион… Они дышат посвежевшим очищенным воздухом, обставлены клетушками вечной зелени, обласканы ржаными колосьями… ароматный хлеб, который так сладко преломить за столом, новая, новая жизнь, новый мир, еще незнакомый с растением-мутантом, радостный, смотрит в будущее с твердой надеждой… и надеяться есть на что: у нас тут свои заводы, свои производства, мы перестали плясать под дудочку Америки, совсем не нуждаемся в их миротворческих паразитах… мы! мы! мы! будущее Евросоюза, нашими силами континент будет процветать, становиться сильнее, богаче, влиятельнее…
– Батек мой служил в таком, – говорит Денисов, укорачивая шаг.
Фролов не знает, что сказать. Слишком банально и очевидно. Что произошло дальше. Взрыв на далеком испанском заводе. Разрабатывали… официально: новый вид пищи… что-то связанное с электролизом полуживой материи, крохотных бактерий в оцинкованных искусственных вакуолях… кто мог знать? кто мог знать, что самое обычное исследование приведёт к величайшему кризису в Европе?
Раковая опухоль ядовитых растений захватила пространство от Атлантического океана до холодной цепочки Уральских гор. Настоящее стало удушающим, тревожным, полуголодным, одетым в серое пальто, закрывшимся широком зонтом от грязного дождя, прожигающего кожу, прямо до перекрученных внутренностей, и сон, сон… Так хотелось уснуть и больше не проснуться… воспользоваться привилегией мертвых, вкопанных в зараженную землю, сваленных в кучу… где угловатые тела с выпирающими ключицами слиплись в заледенелый комок… и пульсация мутантского растения, живого, эволюционирующего, передается по разлагающейся земле, резонирует в хрупких костях, низводит их до грязной пыли…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
