– У тебя есть что-нибудь от головы?
– Есть. Море.
И действительно, я – расстегай с морем. Морем драмы внутри. Когда-то и я пытался наполниться адекватностью, любовью, сексом, деньгами, временем на отдых и ужинами на двоих, но такова уж технология моего изготовления – внутри всё непременно стушивается и перепекаектся. Внутренняя Драма – вот что выгодно отличает меня от иных пирожков с трагедией. Я вообще считаю, что трагедией нам нужно жить перестать. Просто не кликать её на свою голову. Во-первых, она сплошь пропитана пафосом, а пафос может быть либо на Кипре, либо в фалафеле или каком-нибудь там другом писсаладьере. И какой тогда пафос в посконном русском расстегае? Вот и я о том же. Во-вторых, трагедии предназначены для постановки на сцене. Нет, я не спорю, «весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры». Кто я такой, чтобы спорить с великим Шекспиром? Но я – расстегай, моё место в буфете. Чувствуете разницу? В-третьих (и в-последующих), «трагедии всегда отмечены суровой серьёзностью, изображают действительность наиболее заострённо, как сгусток внутренних противоречий, вскрывают глубочайшие конфликты реальности в предельно напряжённой и насыщенной форме, обретающей значение художественного символа». Вы меня вообще читали? Ну? Тогда вы меня поняли. Я – драма, и раз во мне нет трагедии, то и сюжет никак не привёдет меня к катастрофическому исходу. Чего и вам желаю. Просто живите, живите морем, которое, как известно, волнуется по-философски – раз волнуется, два, три, и на выходе морская фигура неизменно замирает. А раз так, то и у вас всё получится.
– У тебя есть что-нибудь в тренде?
– Есть, я.
– Но тебя ведь никто не читает
– Зато я сам постоянно трендю…
Может ли в тренде быть расстегай? Мне кажется, это – вопрос риторический. Тренд – это, в первую очередь, маркетинг, а жизнь научила меня в маркетинг не верить, ибо верить в него – притворяться счастливым, а притворяться счастливым – это безумие. Не безумие – начинать всё с нуля, когда предыдущее «всё» внезапно закончилось. Не безумие – уметь чинить собственное сердце, собирать себя заново, приклеивать отбитые части тела на подобающие им места и ничего не перепутать. Не маркетинг – справляться без тех, о ком думал, что они с тобой навсегда. Не маркетинг – осознавать, что никто по-настоящему не с тобой и во всём необходимо разбираться самому. Расстегая никто не поставит обратно на ноги, кроме непосредственно самого расстегая. Потому что никто, кроме него самого, не знает не только какая у него должна быть тазобедренная композиция, но и вообще, что она у него есть.
Маркетинг – это план. По моей же расстегайской логике, лучший план – это отсутствие каких-либо планов. Лучший план – это входить в чужой дом слепым и глухим и выходить из него немым, встречать с усмешкой утренний секс и не искать недостатков вне себя, а находя их – молчать. Лучший план – умение довериться интуиции, навык наслаждаться жизнью и текущее, как капля мёда с ложечки-веретена, мгновение. Вести здоровый образ жизни, не забывая здороваться со всеми и с каждым. Поменьше оставаться дома, чтобы побольше избегать бездомного вида. Лучший план – это спокойствие, навык не переживать о том, что ты не в силах изменить. И пусть первым бросит в меня камень тот… Да подождите же, я ещё не договорил!
«Заинька-ковыляинька,
Заинька-ковыляинька,
Ковыляй, ковыляй по чужой стороне.
Заинька-ковыляинька,
Ковылять тебе на чужу? сторону.
Кому песню поём, тому сбудется,
Не минуется.
По погосту хожу —
Полотенце стелю».
Но вернёмся к началу, где я обещал, что вам обязательно будет скучно. Как и любой расстегай, я не поддаюсь переводу. Попробуйте, не потеряв смысла и внутреннего чувства юмора, перевести мои эссе на любой другой язык! Перемяч, хачапури, вак-бали?ши и прочие открытые запечённые пироги – близко, уважаемо, но… не моё. Я – где родился, там и пригодился, своя рубашка ближе к телу и своя жена и на чужом дворе хороша. Я люблю всех ровно до поры, пока не начинают лезть в мой монастырь со своим уставом и в мою духовку со своим рецептом. Я в упор не понимаю, почему, если я – расстегай, то я должен соответствовать кому-то, или кто-то должен соответствовать мне. Давайте договоримся, пицца отдельно, хат – отдельно. Если я иногда крут, а в остальное время – офигителен, я буду доминировать и соответствовать. Иначе я – не я, и хата с краю – не моя.
– У тебя нет чувства меры.
– Предлагаю определиться: чего именно у меня нет, меры или чувства?
– Всего. Вкупе…
– А вот здесь ты не права. Мои чувства всегда безмерны, моя мера всегда бесчувственна. И в купе, к слову, мне нравится куда меньше, чем в плацкарте.
– Это чем же?
– Прелюдия. Это же ведь «при людях»?
Я – расстегай. Я – блюдо русской народной кухни. Вежливый, но слеплен, конечно же, из муки грубого помола. Но в том и секрет моего вкуса. Мой Сальвадор всегда вдали, «моё описание меня бережёт / Моё описание меня стережёт». При чём, «Как снаружи, так и внутри, / Как снаружи, так и внутри». Но, мне кажется, я уже порядком успел вас утомить. «Значит, / надо сделать так: / «СТОП!»
Могу быть с мясом, могу быть с рыбой. Для особо одаренных – командой. Блюдо русской национальной кухни. Девять букв строго по вертикали.
Расстегай.
Каждый о своём
На фоне всего происходящего вокруг да около что-то внезапно подумалось: а не воспользоваться ли мне своим служебным положением автора книги и не сделать ли мне то, чего раньше я ни в одном глазу себе не позволял? А если и делал, то случайно и сразу же исправлялся – удалял с глаз долой из книги вон. Не выступить ли мне с предисловием от своего имени? Типа, никогда не было, и вот опять. И почему бы и не да? Поэтому вот. Написал, набрал, сверстал, вычитал, отредактировал, отправил в печать. Сижу, выступаю.
Поговорим начистоту. Изменилась ли как-нибудь моя писательская жизнь начиная с конца февраля месяца года двадцать – двадцать два? Здесь глупо отрицать. Да, изменилась.
И дело не в том, что я лишился основной части разбросанной по всему миру русскоговорящей аудитории за счет ухода с глобальных социальных площадок. Никогда не жили хорошо, нечего и привыкать. И не в том, что с момента «великого перелома» успел пережить несколько попыток отмены себя как публикуемой литературной единицы. Здесь даже наоборот – приятно обретаться частью повсеместно отменяемой русской культуры. Раз и меня под сурдинку пытаются прикрыть, значит я тоже к великому причастен.
Что меня по-настоящему расстраивает – стало очень непросто писать. Не потому, что не о чем, а вследствие того, что то, о чем писать есть, я не считаю для себя приемлемым предметом для творчества. Когда из всех утюгов сплошь политика, уже не до любви. Ну не дело писателя приравнивать перо к штыку. Своё дело каждый должен делать сам. Писатель – писать, солдат – воевать. И никак иначе. Разделение труда – достижение цивилизации. Каждый о своём.
А даже если нет, даже если приравнять? Гражданскую позицию в своих эссе я уже высказал, и уверен: даже если обстановка в мире на сто восемьдесят градусов перевернётся, я не исправлю в нём ни единой запятой. Ибо за слова свои привык перед читателем отвечать. А кричать на всех углах и пропаганду пропагандировать?.. Здесь уж если есть у тебя на плечах своя голова, объяснять тебе что-то бесполезно. Тому, кто хочет изменить в себе что-то, хоть самую малость – помочь невозможно. Если же этой головы на плечах у тебя нет, а так, прыщик между ключиц – то и вовсе помогать бессмысленно. Ибо тому, кто менять в себе ничего не желает, помогать тоже – мартышкин труд. Критическое мышление – наше всё. Писать в угоду дня, писать, чтобы подняться на хайпе или хейте в угоду сиюминутным политическим интересам – здесь вы уж как-нибудь без меня, сами. Я из тех, кто своим взглядам верен и со своими принципами себе не изменяет, страсть с похотью и любовь с утренней эрекцией не путает. Даже если всё закончится и нам скажут: «По домам», я буду всё равно из тех, кого неминуемо привлекут. По двести восемьдесят второй пункт два столь чтимого Остапом Бендером Уголовного Кодекса. Ибо, как пел Летов: «то, что не анархия, то фашизм», а в анархию я вслед за ним больше не верю.
Более того, считаю, что именно идеалистичная вера в способность социума к самоорганизации и саморегулированию, чем, по сути, анархия на макроуровне и является, привела к тому, что сейчас нас имеет то, что мы в результате нашей слепой веры в неё и имеем. Игры в панк-рок на уровне государства ни к чему иному не приводят. Анархия, по словам всё того же Летова, это (только лишь) состояние души. «Только лишь» – это я от себя. Ведь, согласитесь, достаточно странно от страны, провозгласившей своим лозунгом «Ноу Фьюча», слышать претензии, что этого самого будущего её, насильничая, пытаются лишить. Свободу с анархией путать чревато. «Год сейв зе куин фор фэйшист режим» – вновь звучит как нельзя актуально.
Родину, как и мать, не выбирают. И если ты давал присягу, будь добр, постарайся не стать клятвоотступником. Родина – не супружница, клятвоотступничество – не прелюбодейство. Присяги не давал? Постой-постой. А как же это: «Я, юный пионер СССР, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: Горячо любить и беречь свою Родину…» Не был юным пионером СССР? А вот я, вот, был… Похер. По своей социальной роли и генетической памяти мужчина – защитник. Остальное сводится к этому. Уже размышляешь о гендерах? Ну-ну… Следуй заветам уборщицы – вылезай из своего «Мини» модного цвета «фуксия», откладывай в сторону свой до сих пор отзывающийся зудом в жевательных мышцах лица и шкрябом на задней стенке гортани айфончик и в случае бомбежки прячься под унитазом. В него ещё никто не попадал.
Упаси Господь, я не призываю к квасному или же ура-патриотизму. Патриотизм обязан быть осознанным. Так осознайте! Концепция «если мы будем белыми и пушистыми, то и нас никто не тронет» с треском провалилась. Когда-то победивший «пластмассовый мир» сегодня (наконец-то) летит в тартарары. И борьба за ранее, казалось бы, никому не нужный «ломтик июльского неба» сегодня актуальна как никогда. Дембельнутость вышла из тренда. «Если имею я, то это имеем мы, если имеют тебя – значит имеют нас». Возьмите это за аксиому. «Рот-фронт» – это тельмановский союз красных фронтовиков, а не клуб последователей Саши Грей. Втыкаете, о чём я?
Что ещё для меня изменилось? Как ни странно, с переходом в импортозамещение, я внезапно начал испытывать острый дефицит читательской поддержки. Ну не принято у нас как-то вдумчиво комментировать и здраво обсуждать прочитанное. Это уже не говоря, чтобы книги приглянувшихся авторов покупать. Ведь несмотря на то, что мои эссе в сетях могут спокойно набирать двадцать и более «ка» показов, один единственный «золотой лайк», проставленный читателем собственным кошельком – одна купленная книжка – крайне дорогого для писателя стоит. Нет, это я не о монетизации творчества и не о бизнесе на книгах. Я, как и раньше, пишу лишь то, что хочу, как хочу и только когда мне есть, что написать. В иных случаях предпочитаю молчать. Просто поверьте, любому независимому автору это важно. Это значит: твое творчество нужно. Это значит: люди хотят тебя читать. Они тебя хотят слушать и тебе доверяют. А потому готовы заплатить за твои буковки свои кровные. А это, знаете, мотивирует.
Тем не менее, уверен, всё у нас получится. Давно уже пора было признать: мы – империя. А добра или зла – здесь уже каждый волен решать для себя сам. Кому добра, а кому, конечно же, и зла. «Что русскому хорошо, то немцу – смерть». Причем смерть лютая.
Все мы, народы населяющие, как минимум Российскую Федерацию, ЯМы – русские, ЯМы – империя. И если к нашим более, чем ста девяноста народам присоединить всех, кто по соседству свои постройки счёл или ещё сочтёт нужным поставить, мы и получим ответ на вопрос не какова она, наша империя, но каков он, наш глобальный «русский мир». Считаете нас «империей зла»? Будьте-нате, не станем расстраивать чужих надежд, будем этому соответствовать. Не бегать и на всех углах, разбивая о землю лоб, как тот дурак, переубеждать. А один раз возьмём и заявим: «Да, мы такие!». И никаких трамваев мы не ждём. Получите и распишитесь.
И всё сразу встанет на свои места. Неадекватная реакция? Агрессивная политика? Имперские интересы? А чего вы от нас хотели. Мы – империя зла, нам самим названием предназначено. Нам нужно выбирать, либо мы делаем все, как мы хотим и мы счастливы, либо мы делаем все, как хотят другие и ненавидим и их, и себя.
Так что не выходит с боем, попробуем с гёрлом. Не мытьем, так катаньем. Не в бровь, так в глаз. Уверен, саду цвесть. И это неминуемо. Кто бы и что бы там не говорил. Главное, чтобы каждый делал своё дело. То, что он умеет лучше всего. И никак не иначе. Солдат – воевал, а писатель – писал.
Работайте, братья. Мы, братья, здесь тоже. Работаем.
«Танки на запад! Танки на запад! Красный марш!
«Так-так!» – говорит пулемётчик.
«Так-так-так!» – говорит пулемёт.
«Так-так-так!» – говорит пулемётчик.
«Так-так-так!» – говорит пулемёт».
Нам нет инструкции по применению, потому что при одном только взгляде на любую инструкцию, в нас подсознательно возникает неудержимое желание её немедленно нарушить.
ЯМы – русские. С нами Бог. И если Бог за нас, какая разница, кто против?
ЯМы – одно целое. Мы – веник. Банный, чтобы выбить грязь из пор. Сорговый – чтобы вымести сор из избы. Имперский – связанный с претензиями на первенствующее положение. Где бы и в чем бы то ни было.
ЯМы – победим. Потому что если не мы, то нас.
Каждый о своём. Доходчиво. Язык картонному набату вырван будет!
Каждый о своём.
