Восход
В середине дня был перерыв, и Ёзкан мог с час поиграть в водное поло, а вечером в волейбол. Закончив работу, этот восемнадцатилетний спортсмен, набирающий все лучшую и лучшую форму, покупал себе охлажденного пива «Кео». На закате он сидел на пляже с приятелями и потягивал пиво. Лучшей жизни Хусейн Ёзкан не представлял.
Команды в основном состояли из греков-киприотов, но самыми сильными игроками были турки-киприоты. Он не раз уговаривал младшего брата прийти на пляж и сыграть, но тот не решался. Пятнадцатилетний Али превосходил Хусейна ростом, но был щуплый. Однако настоящая причина заключалась в том, что парень просто не хотел играть в смешанной команде.
– Я им не доверяю, – говорил он. – Они нарушают правила.
Младший брат проводил дома больше времени, чем Хусейн, и в большей степени зависел от мнения отца. Али знал, что Халит Ёзкан не раз жалел, что они переехали в район, где кругом жили греки-киприоты. Ему было бы комфортнее жить в Старом городе, где они не составляли бы меньшинство. Али также знал, что отец боялся. Когда они прочитали в «Халкин сеси» о том, что ЭOKA-Б возобновила свою деятельность, Халит перестал сомневаться в том, что кровопролитие коснется и их.
Хусейн заметил, что чем бы ни занимались отдыхающие – грелись на солнышке, потягивая коктейли, плавали или были поглощены модным триллером, – они всегда поворачивались лицом к солнцу. Лежаки должны располагаться рядами и быть повернуты на восток. Эти иностранцы не желали смотреть в другую сторону. Даже фрау Брухмайер, которая теперь жила на острове, считала, что его красота и очарование – в сочетании синего неба и синего моря.
Им случалось обмениваться несколькими фразами, и пожилая немка всегда справлялась о матери Хусейна. Но и она понятия не имела, что киприоты ходят по лезвию ножа.
Маркоса все больше беспокоила связь Христоса с новым движением за энозис. Ему казалось абсурдным, что кто-то хочет разрушить этот туристский рай. По тому, как расслабленно девушки прогуливались по пляжу в бикини, как мужчины не моргнув глазом оплачивали сумасшедшие счета в баре, он понимал, что туристы, будь то из Греции или из других стран, были совершенно беззаботны. Несмотря на постоянную критику со стороны Христоса, Маркос не менял свою позицию: зачем делать то, что расстроит их мать? Но самое главное: зачем разрушать эту пляжную аркадию?
Каждый вечер клуб «Клер де Лун» был полон. «Мэрилин» пела три дня в неделю, в остальные дни выступали другие артисты кабаре, которых Маркос отобрал лично. Особой популярностью пользовалась исполнительница танца живота из Турции и три танцовщицы из «Ла каз о фол» в Париже, которые умудрялись исполнять канкан на крошечной сцене.
Отпускной сезон продолжался, и репутация «Восхода» и ночного клуба росла. Маркос стал приглашать не только известных в Афинах и Салониках греческих певцов, но и других артистов, в основном из Парижа и Лондона. Саввас тщательно изучал счета, но даже с учетом авиаперелетов эта идея приносила хорошую прибыль. От желающих стать членами клуба не было отбоя, и через несколько месяцев членский взнос существенно увеличился. Цены на алкоголь были астрономическими, но никто не придавал этому значения, поскольку подавалось винтажное виски.
Впервые на Кипре высокие цены сами по себе стали чем-то привлекательным, и все стремились в «Клер де Лун». Люди стояли в очереди, чтобы попасть в клуб, где цены соответствовали статусу и где вечер, проведенный на пурпурном диване, давал им возможность почувствовать себя принадлежащими к сливкам общества. Те, кто мог позволить себе роскошь, считали неуместным соседство скромных одноэтажных домиков, где семьи сеяли пшеницу, выращивали овощи и доили коз. У обитателей этих параллельных миров были собственные причины чувствовать себя довольными жизнью.
– Это то, что нужно толстосумам, – объяснил Маркос, когда даже Саввас ужаснулся, увидев новый прайс-лист, предложенный управляющим клубом. – Они не хотят ничего дешевого.
– Но в баре в городе алкогольные напитки стоят по два шиллинга, – урезонивал его Саввас.
– Доверьтесь мне, – настаивал Маркос.
Когда в клуб стали захаживать кинозвезды и голливудская супружеская пара провела там два вечера подряд, Георгиу доказал, что с лихвой оправдал ожидания. Теперь в глазах босса его управляющий был прав, что бы он ни сделал.
Отель тоже процветал. В конце сентября, когда впервые все пятьсот номеров были забронированы и заняты, Саввас Папакоста объявил, что ужин теперь будет подаваться в бальном зале.
Бальный зал, как и холл, был оформлен в духе недавних археологических находок в Саламисе: мозаичные полы и изящные колонны при входе. Во время раскопок были обнаружены захоронения, полные сокровищ, которым было несколько тысяч лет. Архитектурные и декоративные мотивы некогда цветущего города Констанции, как Саламис называли во времена римлян, вдохновили Афродити, и она использовала многие детали в оформлении самых больших помещений отеля.
Бальный зал был круглый, напоминающий по форме античный амфитеатр. По периметру располагалось двенадцать женских скульптур. Оригиналы из известняка не превышали тридцати сантиметров в высоту, но Афродити заказала статуи выше человеческого роста, и они как бы поддерживали потолок, подобно кариатидам в Эрехтейоне в Афинах. У каждой в правой руке был цветок. Афродити поборола соблазн расцветить скульптуры яркими красками, как, вероятно, были раскрашены оригиналы. Она хотела создать впечатление, что цвет перетекает из стен, которые украшали женские маски, чередующиеся с гирляндами из листьев в золотых и зеленых тонах. Маски точно копировали оригинал из гимназиума в Саламисе, но странным образом были похожи на лицо самой Афродити. Отовсюду в зале на посетителей смотрели ее огромные глаза.
Она даже заказала копии стула, который был обнаружен в одной из гробниц в античном городе. Найденные фрагменты были из слоновой кости, и прохладная гладкая текстура оригинала была воссоздана в дереве. Придавая значение каждой мелочи, мастер трудился над парой стульев два года и с дотошностью повторил резные пластины, некогда их украшавшие. Все восхищенно ахали, рассматривая сфинксов и цветки лотоса тонкой ручной работы. Обивщику предоставили свободу в оформлении сидений, и он выбрал золотой шелк, который гармонировал с позолотой корон сфинксов. На стульях во главе стола восседали Афродити и Саввас. Они выглядели как королевская чета на тронах. Афродити использовала элементы, которые восхитили археологов в Саламисе, и собрала их вместе в одном зале.
Стулья были не единственными предметами, над которыми трудились лучшие мастера Никосии. Тончайшие газовые занавеси, свисающие с высокого потолка, были вышиты золотой нитью и смотрелись единым ансамблем с позолоченными листьями, украшающими стены.
Это был храм, посвященный роскоши бытия, в котором отдавалась дань некоторым, если не всем, античным традициям. Пожалуй, материалы этой дорогостоящей стилизации были даже богаче, чем те, из которых были изготовлены оригиналы.
– Агапи му, тебе нравится?
– Мне кажется, наши гости должны это оценить, – тактично ответил Саввас, увидев в первый раз законченную работу, когда были повешены занавеси и расставлены в форме веера столы.
– Разве это не шикарно?
– Да, дорогая, это правильное слово.
Хрустальные бокалы, белые фарфоровые тарелки и начищенные до зеркального блеска приборы – все сверкало и переливалось в свете люстр.
В центре круга на полу красовалась увеличенная, но точная копия знаменитой мозаики из Саламиса, изображающая Зевса в виде лебедя. Это задумывалось как танцевальная площадка, например для первого танца жениха и невесты или для театральных и музыкальных представлений. В этом плане амбиции Афродити не имели пределов. Фамагуста была известна своими театральными и художественными традициями, и молодая владелица отеля хотела, чтобы ее заведение прославилось непревзойденным уровнем исполнительского искусства.
Желая достойно отметить завершение летнего сезона и начало их первой осени, Афродити воплотила свою мечту в жизнь. Она пригласила танцовщиков из Лондона исполнить «Лебединое озеро». На мозаичном полу в подобном интерьере это станет уникальным событием.
Саввас нервничал:
– Милая, это очень дорого…
– Саввас, нам необходимы такие мероприятия. Мы самый большой отель, но должны стать самым лучшим.
Танцевать на мозаичном полу было тяжело, но Афродити не сомневалась, что найдет выход. Было решено представить только самые знаменитые фрагменты балета.
В приглашении лаконично значилось «Лебеди». VIP-гости, прибывшие со всех уголков Кипра в этот самый шикарный отель острова, потеряли дар речи от того, чего удалось достичь супружеской чете.
Лишь немногие видели исполнение классического балета на круглой сцене, и когда прима-балерина закончила свой грациозный и полный драматизма танец, они не могли отвести глаз от этой волшебницы с лебедиными крыльями. Балерина и мозаика слились воедино. Зрители вскочили на ноги и устроили овацию, требуя исполнения на бис. Даже мужчины тайком утирали слезы.
– Великолепно! – признал Саввас. – Всем понравилось, но меня терзают сомнения относительно расходов…
– Дело не в деньгах, – отрезала Афродити.
– К сожалению, именно в них, дорогая. Так или иначе, все сводится к деньгам.
В течение многих лет то же самое Афродити слышала от отца и надеялась, что оба ошибаются. Иначе ее труды были напрасны. Как можно измерить впечатление от росписи из золотых и зеленых листьев и незабываемый танец умирающего лебедя? В этом вопросе супруги все больше расходились во мнении.
Для Савваса любые расходы, будь то плитка для отделки ванных комнат или ювелирные украшения жены, должны были иметь определенную цель и быть оправданны. Папакоста делил выручку на количество гостей и число занятых номеров и потом подсчитывал прибыль. Для него это была математика, лишенная эмоций.
Он применял тот же принцип в отношении сотрудников. Его критерии отбора были такими же простыми: для работы в отеле нужны самые лучшие, и Саввасу было все равно, кто они такие. Главное, чтобы не опаздывали, выполняли работу безукоризненно, не воровали и не просили повышения заработной платы.
Благодаря такой его прагматичности в «Восходе» работали и греки, и турки, причем их пропорция отражала соотношение этих общин на острове. На каждого турка-киприота приходилось четыре грека-киприота, и все они говорили по-гречески (даже если родным языком был турецкий) и по-английски. Среди сотрудников было также несколько американцев и маронитов[16]. Иностранные гости вряд ли отличали одних от других. Чтобы угодить боссу, все сотрудники должны были работать не покладая рук, невзирая на свое этническое происхождение и вероисповедание. А чем они занимались и куда ходили в нерабочее время, было их личным делом. К концу года в отеле работала тысяча служащих.
Хотя сам Саввас Папакоста не особо интересовался культурным богатством Кипра, на работе отеля это не отражалось. Он согласился раз в неделю устраивать «Вечера Кипра», когда будут подаваться блюда местной кухни и исполняться традиционные танцы.
Предполагалось, что на этих вечерах служащие отеля, греки и турки, будут танцевать в специально сшитых национальных костюмах. Мужчины выглядели сногсшибательно в красных жилетах, с широкими перевязями, в просторных бриджах и высоких кожаных сапогах. Женщины были очаровательными в длинных сборчатых юбках малинового цвета и белых блузках. Участие было делом добровольным, но тех, кто уклонялся, брали на заметку. Время от времени Эмин уговаривала Хусейна поучаствовать. Так он мог бы заработать немного дополнительно, а танцевал парень отлично.
Национальные танцы давались гостям, в особенности американцам, с трудом, зато они наслаждались едой, впервые получая представление о «настоящем» Кипре. Обученный во Франции виртуозный шеф-повар отдыхал, а его место занимали двое коллег из лучших таверн Никосии. Они привозили подносы с готовыми блюдами и весь день готовили новые. Гости с жадностью наполняли тарелки фрикадельками, сыром халлуми, голубцами в виноградных листьях и клефтико[17] и приходили в восторг от разнообразия десертов: катаифи[18], пахлава и всевозможные турецкие леденцы. Многие впервые пробовали зиванию, которой угощали щедро. Даже специально заказали побольше дешевых тарелок, чтобы гости могли их беспрепятственно колотить и писбть потом на отправляемых домой открытках: «Сногсшибательно проводим время!»
Разогретые алкоголем и сладостями, гости отплясывали до полуночи, а потом перебирались в «Клер де Лун», чтобы продолжить вечер. Покинув полумрак пурпурного подземелья, они пересекали холл и оказывались на террасе, где смотрели, как встает солнце. Как Саввас и предполагал, «Восход» был лучшим местом, чтобы встречать рассвет. От этого зрелища и вправду всякий раз захватывало дух.
Глава 7
В октябре народу на пляже поубавилось, но Хусейн продолжал работать. Его попросили починить сломанные лежаки и зонтики, а потом он помогал ремонтировать лодку отеля. За этим последовали еще кое-какие работы на пляже. Посетителей в салоне тоже стало меньше, и Эмин иногда отпрашивалась, чтобы обслужить пожилых клиенток, которые предпочитали делать стрижку и завивку на дому.
Одной из них была жившая на той же улице Ирини Георгиу. Эмин не видела ее несколько месяцев и, направляясь к ней, захватила шампунь и бигуди. Пока накрученные волосы Ирини сохли, у женщин было время посплетничать и обменяться новостями.
– У Маркоса дела обстоят отлично, – похвасталась Ирини.
– Да, ночной клуб пользуется большим успехом, – подтвердила Эмин. – Все только о нем и говорят! Наша постоянная клиентка, семидесятилетняя немка, проводит там все вечера!
– Маркос рассказывал о ней, – кивнула Ирини. – А как твой Хусейн?
– Подзаработал немного. Не знаю, как долго он захочет работать на пляже, но, по крайней мере, так у него есть время для спорта…
Политику женщины не затрагивали. Ситуация в стране все лето была нестабильной, и обе знали об этом. В начале года возникла опасность военного переворота, целью которого было свержение Макариоса, и Турция привела войска в боевую готовность. Туркам-киприотам даже посоветовали запастись продуктами, и Эмин забила до отказа кладовую. Переворот предотвратили, но Макариос по-прежнему сталкивался с противостоянием оппозиции в лице своих епископов и греческой хунты. Страх из-за постоянной угрозы кровопролития лишал женщин сна и покоя. Однако, как ни странно, туризм это мало затрагивало.
Саввас прогнозировал резкое снижение заполняемости отеля с наступлением осени. Несмотря на это, Папакоста собирался получить солидную прибыль. Однако он никак не ожидал, что люди, посетившие отель в июле, захотят в него вернуться в ноябре. Это означало, что «Восход» был по-прежнему наполовину заполнен. Погода была приятная, солнышко теплое и ласковое, море еще не остыло. Шикарные магазины и кафе в городе продолжали работать, а в «Клер де Лун» каждый вечер не было свободных мест.
Раз в неделю Афродити звонила родителям. Трифонас живо интересовался всем происходящим в отеле, и почти все время разговора уходило на то, чтобы ответить на его нескончаемые вопросы. Афродити очень удивилась, когда однажды в ноябре вместо отца к телефону подошла мать. Дочь услышала, как Трифонас Маркидес кашляет, и поняла, что отцу нездоровится до такой степени, что он не поехал играть в гольф.
Афродити подумывала, не навестить ли родителей.
– Я бы хотел, чтобы ты повременила, – сказал ей Саввас. – Гостям приятно нас видеть. По крайней мере, тебя точно…
Это был не просто комплимент. Присутствие Афродити вызывало у дам такое же возбуждение, как у их мужей выступление артистки в ночном клубе. Что жена владельца отеля наденет сегодня? Какие драгоценности на ней будут? Такие вопросы не давали им покоя.
– Я беспокоюсь за…
– Останься до января. После Рождества будет спад, тогда и съездишь.
Она не сразу ответила.
– Но…
– Сейчас ты не поедешь.
– Послушай, Саввас! Мне кажется, отец…
– Я все сказал! – Он стукнул кулаком по столу. – Афродити, мы должны думать только о деле.
Впервые она поняла, что работа для Савваса важнее всего остального. И впервые муж повысил на нее голос.
Афродити ушла потрясенная, дрожа от гнева. Несколько дней появлялась в отеле, чтобы исполнять обязанности жены босса, но с мужем не разговаривала.
Популярность ночного клуба не падала. Она не зависела от сезона; кроме того, на Кипре не было недостатка в богачах, которым требовались выпивка и развлечения. Маркос постоянно находил новых исполнителей и закупал элитное виски.
Богатые бизнесмены приходили на неделе, политики – по выходным. Все засиживались до зари. Хозяин не только знал всех по именам, но и понимал, кого куда лучше посадить. Каждый день он прочитывал по нескольку газет и был хорошо осведомлен о том, кто кому завидует или кто с кем находится в конфликте. Если бы не его потрясающий такт, многие уже давно бы перебрались в другое заведение. «Клер де Лун» был местом, куда стремились все.
Уверенность Маркоса росла по мере того, как ночной клуб становился гордостью его босса. Георгиу купался в комплиментах клиентов, коллег и даже конкурентов. Фактически все, кроме Афродити Папакосты, признавали его талант. Чтобы отметить окончание первого квартала после открытия, Маркос заказал у портного три костюма с более широкими лацканами, чем были сейчас в моде, и со слегка расклешенными брюками, скрывавшими ботинки на высоком каблуке. Покрой костюмов подчеркивал его стройность и слегка добавлял роста.
Когда Георгиу приходил во второй половине дня на работу, чтобы проверить, что в ночном клубе все в порядке, он часто встречал Афродити Папакосту, которая тоже приезжала в «Восход» в это время. Однажды в декабре они столкнулись на входе лицом к лицу. Швейцар распахнул двери, и Маркос машинально отступил в сторону, давая Афродити пройти. Он заметил, как она улыбнулась управляющему отелем – улыбались и рот, и глаза.
Ее лицо изменилось, когда она посмотрела на Маркоса. Губы растянулись, но лучики в уголках глаз исчезли. Взгляд стал пустым.
– Добрый вечер, – вежливо сказала она.
– Добрый вечер, кирия Папакоста, – ответил он. – Как поживаете?
Маркос понимал, как нелепо выглядит такое церемонное общение, но Афродити за все время так и не предложила обращаться к ней по имени. Более того, и сейчас, как много раз до этого, она не удосужилась ответить на вопрос.
Саввас спешил навстречу жене. Она немного опоздала, так случалось, когда он не заезжал за ней домой. Несколько гостей уже собрались в баре, Афродити не успела их поприветствовать.
– Все хорошо, Маркос? – поинтересовался Саввас на ходу.
Не дожидаясь ответа, он схватил Афродити за руку и потащил к бару на террасе. Маркос увидел, как та высвободилась, но на руке, словно браслет, остался след.
Георгиу спустился в «Клер де Лун» и убедился, что бокалы сверкают, бутылки выстроены в нужном порядке, а барные табуреты расположены друг от друга на одинаковом расстоянии. Этот подземный мир в пурпурном цвете принадлежал ему. Он провел рукой по подлокотнику бархатного кресла, чтобы расправить ворс, и подвинул стопку подставок для коктейлей, чтобы она располагалась точно в центре барной стойки. На подставках значилось «Клер де Лун».
Убедившись, что все в порядке, Маркос поднялся в главный бар на случай, если потребуется его помощь. Он знал: Саввасу нравилось, когда его управляющий так делал.
Этим вечером народу собралось много. В отеле устраивали ужин в честь праздника Агиоса Николаоса – святого Николая. Маркос пробирался сквозь толпу к бару, когда его путь, как шлагбаум, преградила рука. Он узнал резной браслет в античном стиле и кольцо с сапфиром. Это Афродити желала, чтобы он забрал у нее пустой бокал.
Жест, полный высокомерия. Ему ничего не оставалось, как взять у нее бокал и продолжить путь. Молчаливый обмен презрением и унизительным раболепием.
Поздоровавшись с официантами и барменами, Маркос подошел к новым посетителям на другом конце террасы. На открытом воздухе было сравнительно тепло. Сначала он скажет что-нибудь смешное, и они рассмеются. Потом поразит их воображение описанием сегодняшней программы кабаре. Затем переместится к другой группе и повторит все сначала. К тому моменту, когда был подан ужин, он уже знал, что все столики в «Клер де Лун» будут заняты.
Афродити всегда знала, где находится Маркос Георгиу. Если где-то смеялись, он был там, в самом центре.
В конце года Саввас сообщил, что прибыль отеля в два раза превысила ожидаемую. Главным ее источником был ночной клуб.
– Из всех работников этот человек – наш главный актив, – признался он жене.
Афродити промолчала и лишь натянуто улыбнулась.
К январю отель опустел, но ресторан и бар по-прежнему пользовались популярностью, а «Клер де Лун» закрывался не раньше четырех утра. Несмотря на необходимость заказать кое-что из мягкой мебели, Афродити чувствовала себя не у дел. Ее миссия была полностью выполнена.
Когда однажды она позвонила в выходной день родителям, никто не снял трубку. Афродити сразу поняла: что-то случилось. Маркидесы никуда не выходили вечером по воскресеньям. Через несколько часов в ее квартире раздался телефонный звонок. Звонила мать.
– Твой отец в больнице, – сообщила она. – Можешь приехать?
Афродити с трудом понимала, что говорит мать. Артемис плакала, и дочь только разобрала слова «анализы» и «очень исхудал».
Она заказала билет на ближайший рейс в Лондон, но раньше вторника вылететь не удалось.
Анализы, о которых говорила Артемис, подтвердили, что у Трифонаса Маркидеса рак легких – он выкуривал по три пачки сигарет в день – и что операция ни к чему не приведет. Состояние отца резко ухудшалось.
Когда Афродити приехала из аэропорта Хитроу в больницу, ее мать сжимала холодные руки мужа. Он умер час назад.
Потрясение полностью лишило сил мать и дочь, но вскоре на них обрушилась еще одна забота: нужно было оформлять необходимые документы. Обе знали, что делать в подобном случае на Кипре, но здесь были брошены на произвол судьбы. На них свалилось множество дел, необходимо было соблюсти столько формальностей! Организовать похороны в Англии оказалось делом хлопотным. У Трифонаса Маркидеса было много друзей в греческой общине по соседству, и все они помогали, чем могли, – женщины хлопотали и готовили еду, их мужья давали дельные практические советы.
Саввас прилетел через тридцать шесть часов.
– Дорогая, мне очень жаль. – Его слова показались Афродити совершенно пустыми.
«О чем он сожалеет? – думала она. – О том, что не дал мне свидеться с отцом, пока не стало уже поздно?» Этого она никогда не простит мужу.
Мать и дочь продолжали оплакивать усопшего. В их переживаниях было неподдельное горе. Саввас был исключен из круга скорбящих.
В течение нескольких недель после смерти и похорон тестя Папакоста приезжал и уезжал несколько раз. Афродити с матерью оставались одни. Каждый раз, уезжая с Кипра, он был уверен, что оставляет «Восход» в надежных руках. Маркос Георгиу точно знал, как следует вести дела, даже лучше Костаса Франгоса.
После службы на сороковой день настало время прочитать завещание. Трифонас Маркидес оставил жене достаточно средств, чтобы жить комфортно. Полагались скромные выплаты каждой из трех его сестер, живших на Кипре, а его доля в «Восходе» досталась дочери. Никакие другие суммы в завещании не упоминались.
– А как же его прочие капиталы? – недоумевал Саввас.
– Не расстраивайся, – увещевала мужа Афродити. – Он так много вложил в наш бизнес. Может, у него больше ничего не осталось.
Она глубоко переживала потерю отца и не слишком задумывалась о деньгах.
– Но у него был экспортный бизнес, я это точно знаю! В доках полно контейнеров с именем Маркидес! – Возмущенный Саввас отказывался верить жене и не скрывал разочарования.
Когда все номера в «Восходе» были забронированы на следующее лето, он начал вести с тестем долгие телефонные разговоры о капитальной перестройке «Парадиз-бич». Трифонас Маркидес обещал поддержать его финансово. Конкуренты уже возводили отель, который мог стать соперником «Восхода», и у Савваса было дурное предчувствие, что его обгонят. Он не представлял, что произошло с наследством, и ходил мрачнее тучи. Афродити понимала, что творится в душе мужа.
Она тревожилась за мать и, естественно, предложила ей вернуться с ними на Кипр. По правде говоря, ни Афродити, ни Саввас особо не уговаривали Артемис, зная, что она не оставит решения горевать до конца своих дней. Но, как оказалось, о переезде не могло быть и речи, принимая во внимание то, что Трифонас Маркидес покоился на кладбище в Саутгейте. Его жена останется рядом, чтобы соблюдать все обряды поминовения. В любом случае ее отношение к Кипру не изменилось.
Когда Афродити наконец вернулась на Кипр вскоре после поминок на сороковой день, она увидела, что Костас Франгос отлично справился с повседневным управлением отелем. Тем не менее было очевидно, что все слаженно функционировало именно благодаря Маркосу Георгиу, на что ей с удовлетворением указал Саввас.