– Едва ли наобум.
– Я прошу немного, – продолжаю я. – Упомянутый мной человек обладает необходимыми знаниями для обращения со старинной живописью и ее атрибуции. Если понадобится, он способен реставрировать шедевр. Специалистов его уровня во всем мире можно пересчитать по пальцам.
– Мы подумаем, – отвечает Янг, стараясь вернуть разговор в нужное ей русло. – Можете еще что-нибудь сказать?
– Этого старика задушили или ему перерезали горло?
Спецагенты снова переглядываются, потом Лопес откашливается и начинает:
– Откуда вам…
– Простыня натянута под самый подбородок, – перебиваю его я. – Вы же показывали мне фотографию. Предполагаю, это было сделано, чтобы скрыть травму.
– Давайте не будем этого касаться, – встревает Янг.
– Можете назвать время наступления смерти? – спрашиваю я.
– И этого тоже не будем касаться.
Иными словами, я числюсь у них в подозреваемых.
Вот только не понимаю почему. Уж если бы я прикончил старика, то забрал бы картину с собой. А может, и не забрал бы. Допустим, мне хватило ума убить его и оставить картину на месте, чтобы ее нашли и вернули моей семье.
– Есть у вас еще какие-либо соображения, которые могли бы нам помочь? – спрашивает Янг.
Я не заморачиваюсь с банальной теорией, по которой Отшельник был вором, кравшим картины. Большую часть украденного он сбывал, а полученные деньги пускал на то, чтобы скрываться от правосудия. Создал анонимную офшорную компанию, купил апартаменты. Вермеера он оставил себе. Возможно, любил эту картину или ее было очень трудно продать. Не хотел попадаться на горяченьком.
– Итак, до сегодняшнего дня вы никогда здесь не были, – продолжает Янг, тон у нее нарочито непринужденный; я молчу. – Мистер Локвуд, я к вам обращаюсь.
Интересная штука получается. Они твердо уверены, что у них есть доказательства моих прежних визитов в эту башню. Но я здесь никогда не был. Ясно мне и другое: они решились на нестандартный трюк и привезли меня на место преступления, чтобы выбить из колеи и расколоть. Если бы они следовали нормальному протоколу расследования убийства и отвезли меня к себе на допрос, я был бы начеку, выстраивая стратегии защиты. Скорее всего, я бы потребовал присутствия адвоката по уголовным делам.
Неужели они думают, что я попался в их сети?
– От имени моей семьи я выражаю благодарность за обнаружение картины Вермеера. Надеюсь, теперь вскоре найдется и украденная у нас картина Пикассо. А сейчас я намерен вернуться к себе в офис.
Янг и Лопесу это не нравится. Янг смотрит на Лопеса и кивает. Тот выходит из спальни.
– Один момент, – говорит Янг.
Она лезет в папку, достает другой снимок и показывает мне. Я снова удивлен.
– Мистер Локвуд, вы узнаёте это?
– Называйте меня просто Вин, – предлагаю я, чтобы выиграть время.
– Хорошо, Вин. Вам это знакомо?
– Вы же видите, что да.
– Если не ошибаюсь, это ваш фамильный герб?
– Да, это он.
– Нам понадобится много времени, чтобы тщательно осмотреть квартиру жертвы, – продолжает Янг.
– Допустим, – отвечаю я, не понимая, куда она клонит.
– Но кое-что мы уже нашли. Помимо картины. В шкафу этой спальни. – Янг улыбается, а у нее, оказывается, приятная улыбка. – Всего один предмет.
Я жду.
В спальню возвращается Лопес. Вслед за ним входит криминалист с чемоданом из крокодиловой кожи, украшенным металлическими накладками. Я мгновенно узнаю этот чемодан, но не верю своим глазам. Бессмыслица какая-то!
– Вы узнаёте этот чемодан? – спрашивает Янг.
– Вы считаете, я должен его узнать?
Но я уже узнал его. Много лет назад тетушка Плам заказала такие чемоданы для всех мужчин семьи. Все они украшены фамильным гербом и монограммами с нашими инициалами. Когда она вручила мне подарок, я изо всех сил постарался не нахмуриться. Мне тогда было четырнадцать. Я не возражаю против дорогих и роскошных вещей. А вот против вещей вульгарных, на которые напрасно потрачены деньги, возражаю.
– На чемодане есть монограмма с вашими инициалами.
Криминалист наклоняет чемодан, и я вижу безвкусную монограмму а-ля барокко с инициалами ВХЛ3.
– Это ведь ваши инициалы? ВХЛ3 означает Виндзор Хорн Локвуд Третий?
Я не шевелюсь, не произношу ни слова и вообще ничем не выдаю своего состояния. Пусть мои слова не покажутся вам излишне мелодраматичными, но находка перевернула мой мир.
– Итак, мистер Локвуд, у вас есть желание рассказать нам, каким образом ваш чемодан очутился здесь?
Глава 3
Янг и Лопес хотят объяснений. Я начинаю с абсолютной правды: этот чемодан я не видел много лет. Сколько? Здесь память меня подводит. Я повторяю, что много. Более десяти? Да. Более двадцати? Я пожимаю плечами. Могу ли я хотя бы подтвердить, что чемодан действительно принадлежит мне? Нет. Вначале я хочу пристально его рассмотреть, открыть и взглянуть на содержимое. Как я и думал, Янг это не нравится. Не могу ли я ограничиться внешним осмотром и подтвердить, что чемодан мой? Я извиняюсь и отвечаю, что никак не могу. Лопес напоминает про мои инициалы и фамильный герб. Да, герб и инициалы действительно мои, но это не значит, что кто-то не мог сделать точную копию чемодана. Зачем кому-то это понадобилось? Чего не знаю, того не знаю.
Вот так.
Через какое-то время я спускаюсь по винтовой лестнице, захожу в укромный уголок и отправляю эсэмэску своему помощнику Кабиру с просьбой немедленно послать машину к «Бересфорду». Незачем возвращаться обратно в сопровождении федералов. Помимо этого, я прошу его подготовить вертолет для срочного полета в Локвуд, семейное поместье в Мейн-Лайне, пригороде Филадельфии. Обстановка на дорогах между Манхэттеном и Филадельфией непредсказуема. В такое время поездка туда может занять часа два с половиной. На вертолете я доберусь за сорок пять минут.
Мне нельзя терять время.
Черная машина дожидается меня на Восемьдесят первой улице. Взлетная площадка находится на Тридцатой, у Гудзона. Пока едем туда, я звоню на мобильный своей двоюродной сестре Патрише.
– Излагайте, – как всегда, произносит она.
– Хитрюга, – говорю я и невольно улыбаюсь.
– Прости, братец. Все о’кей?
– Да.
