– Вот она! Видишь? – вот на снимке эту царапину выкаблученную.
Я был расстроен и подавлен свалившейся на меня неудачей и, конечно, ничего не увидел.
– Ставлю диагноз, – сказал он торжественно. – При резкой и неудачной нагрузке на стопу она повернулась, вывихнув малоберцовую кость и сломав большеберцовую. Перелом весьма неудачный… Вот такой, – он показал костяшками пальцев. – Как английская дабл-ю. Кто-то очень удачно тебе вправил малоберцовую кость и сложил перелом большеберцовой без смещения. Скажи спасибо, осколков нет. Перелом очень близок к суставу – нарост образующийся при его сращивании будет мешать при ходьбе. С футболом покончено и хромота на всю жизнь. Все – ставим шину и гипсуем.
Мне поставили шину – через пятку на обе стороны лодыжки. Замотали ногу в прогипсованный бинт. Когда разрешили, мы уехали и вернулись к окончанию матча – 0 : 2 не в нашу пользу. Ну что ж, годится – бывало и по десять мячей доставали из сетки.
Потом все заинтересованные лица собрались в тренерской для документального оформления моей трагедии. Но перед этим зашел ее виновник пожать мне руку:
– Извини, так получилось.
Судья составил протокол – все подписались, кому нужно.
Врач с «неотложки» напутствовала:
– В аптеке выпишешь костыли и притопаешь в поликлинику, если не на чем ехать – оформим больничный.
Еще вызвалась отвезти меня на «скорой» домой.
Зашел Беденко попрощаться.
– Жить будешь?
Я промолчал.
– Пашков подходил, матерился – какой-то деревне, мол, проиграли.
– Что он понимает в колбасных обрезках…. Тезка, заедешь по этому адресу – я сейчас напишу. Там жена ждет-волнуется, а я поеду к родителям – неизвестно как нога себя поведет, когда кончится заморозка. Скажешь, что я изломался, и меня отвезли на свалку истории.
– Конечно, заеду!
– Спасибо, – мрачно поблагодарил, представляя, что ему скажет теща.
Меня высадили перед воротами, и домой я уже скакал на одной ноге.
Родители смотрели на меня и некоторое время оба молчали.
– Доигрался хрен на скрипке, – наконец оценил ситуацию отец.
Мама нахмурилась:
– Что Тома твоя скажет?
– Да выгонит – зачем ей калека сдался, – спрогнозировал отец.
– Конечно, – согласился я. – Вы примите?
– Куда же тебя девать? Чай не чужой.
Такие слова могли сказать и мама, и папа. Пусть будет хором.
Я постарался скрыть волнение благодарности.
– Что же, спасибо за приют.
Отец смерил меня проницательным взглядом.
– А что на работе скажут? – спросил он внезапно.
– Почему ты думаешь, что они могут что-то сказать? – совершенно искренне удивился я.
Отец смачно прищелкнул языком:
– Я однажды по дороге на работу разбился – мотоцикл занесло, а они записали: бытовая травма и заплатили копейки по бюллетеню.
– У меня оформленный протокол, соревнования официальные на первенство области, судья сказал – стопроцентно оплаченный больничный лист.
Отец глубокомысленно кивнул.
– У вас есть анальгин?
– Может, выпьешь: кровь разгоняет, а кровь у тебя сейчас – главный строительный материал.
– Хуже не будет? А вдруг «скорую» придется вызывать для обезболивающего укола – воздержусь.
Приготовив таблеток пачку и квас для запивки, я улегся на диван разглядывать телевизор. Нога ныла противно, но нестерпимой боли еще не было.
– Тамара-то знает? – подсела мама.
– Должны передать.
– Как ты попал на футбол? – ведь говорил, что бросил ходить.
– Тома отпустила поболеть, а ребята уговорили поиграть. И вот в таком я дерьме оказался. Обидно.
– Живи пока здесь – там-то от тебя сколько проку?
Я проглотил таблетку на всякий случай, запил квасом из банки и ничего не сказал.
– Все-таки жалко твою работу в райкоме – на виду, в тепле – чего не сиделось?
Тут я по-отцовски прищелкнул языком:
– Там угождать надо, а не работать.
– Ну, угождал бы – вон Анатолий Михайлович уже второй секретарь. Лиза, теща его, не нахвалится.
– Что-что, а угождать Анатолий Михайлович умеет – далеко пойдет.
