Там, в Чаттануге, все чернокожие, казалось, знали друг друга: «Для чернокожих было всего две школы», – вспоминает он. Многие из учителей Джексона раньше учили его мать, ее братьев и сестер. Они знали, что он должен поступить в колледж, и поэтому, когда другие дети учились составлять предложения, ему разрешалось уйти в другой конец комнаты и читать «Беовульфа»[22 - «Беовульф» – древняя англосаксонская эпическая поэма. – Прим. науч. ред.] и Шекспира.
Джексон не болтался на улице с другими детьми. Когда его друзья начинали строить планы, которые могли закончиться неприятностями, он шел домой. Он знал одно непреложное правило: не позорить свою семью. Если бы он каким-то образом оказался в тюрьме, он был уверен, что родные его бы навещали, но не стали бы делать ничего, чтобы вытащить его.
Днем 1 февраля 1960 года четверо первокурсников Государственного университета Северной Каролины (альма-матер тети Эдны) вошли в универмаг Woolworth’s в Гринсборо, штат Северная Каролина. Они взяли несколько мелочей – зубную пасту, расческу, – а затем сели за буфетную стойку магазина и попросили, чтобы их обслужили. В таких заведениях тоже была сегрегация: белым разрешали садиться за стойку, в то время как чернокожие должны были оплачивать покупки только стоя. За то, что эти четверо сели за стойку, их могли арестовать, применить физическое насилие, возможно даже убить. Они отвоевывали собственное достоинство у расистской системы, которая каждый день пыталась его у них отнять. Один из них, Франклин Маккейн, спустя годы рассказывал: «Почти мгновенно, присев на простой дурацкий табурет, я почувствовал такое облегчение. Я ощутил такую чистоту, и мне показалось, что этим простым действием я обрел частичку мужественности».
Сотрудники отказались их обслуживать и закрыли весь магазин раньше времени, а четверо молодых людей вернулись в кампус, чтобы рассказать сокурсникам о случившемся. С каждым днем к Woolworth’s приходило все больше протестующих: через три дня их были уже сотни. Это движение вдохновило десятки других сегрегированных городов на подобные сидячие забастовки, в том числе Чаттанугу. 19 февраля чернокожие ученики из средней школы Ховарда начали мирно садиться за буфетные стойки в магазинах в центре Чаттануги. Движение росло, пока через пять дней на центральных улицах города не появились тысячи людей, черных и белых. Мэр Чаттануги П. Р. Руди Олджиати приказал очистить улицы, а пожарные направили шланги на толпу: к стыду, это был первый южный город, который вот так расправился с протестующими за гражданские права, но не последний.
Демонстрации продолжались в Чаттануге до августа, когда буфетные стойки были объединены во всех городских закусочных. Три года спустя были объединены все общественные объекты в городе. Движение с сидячими забастовками имело аналогичный успех по всему Югу и стало важной вехой на пути к ликвидации сегрегации на национальном уровне в соответствии с Законом о гражданских правах 1964 года. Кроме того, они непосредственно привели к созданию Студенческого координационного комитета против насилия (SNCC). Он стал центральной национальной организацией студентов колледжей, борющихся за гражданские права.
«Я участвовал, сидел за буфетной стойкой, – говорит он. – А когда появлялась полиция, просто убегал!»
Джексон, которому было всего одиннадцать лет, принимал участие в сидячих забастовках, но никому в своей семье об этом не говорил.
Когда Джексон перешел в седьмой класс, у него было несколько одноклассников, которым было по 17 или 18 лет: по сути, это были взрослые мужчины, но они только что окончили исправительную школу и все еще оставались на уровне младших классов. «Они забирали у нас деньги или заставляли делать за них домашние задания», – говорит Джексон. Но, к его удивлению, они защищали его, если на улице ему кто-то докучал: «Сэм с Лукаут-стрит? Да, я его знаю. Я знаю его маму. Оставь его в покое».
Вот как на это смотрел Джексон: «Моя работа заключалась в том, чтобы ходить в школу и приносить домой хорошие оценки. Я был в списке отличников, я плавал, бегал и делал домашние задания. Я не засиживался допоздна. Меня больше беспокоило, с какой реакцией я столкнусь дома, чем давление сверстников».
Когда Джексон перешел в среднюю школу Риверсайда, он по-прежнему оставался заучкой, но иногда по субботам допоздна гулял, и, когда семья шла на воскресную службу в Объединенную методистскую церковь Уайли Мемориал, было заметно, что у него красные глаза. «Мы пили пиво, как газировку», – говорит он. Мама ясно дала понять, что ему нельзя пропускать церковные службы. Компромисс был найден: он надевал солнечные очки.
Как и многие другие выдающиеся ученики старших классов до и после него, Сэм проводил свое время на внеклассных занятиях. Он участвовал в организации модели ООН. Он играл на трубе, флейте и валторне в марширующем ансамбле; он знал, что у него был отличный стиль игры, когда выступал с оркестром на поле, но еще он знал, что это не самое крутое занятие. Он соревновался в плавании и бегал с барьерами в команде по легкой атлетике. «Я точно не привлекал красоток, – жаловался он. – Популярность ко мне пришла, потому что я был смешным». Но тем не менее он был достаточно популярен, чтобы его выбрали президентом выпускного класса.
Когда Джексон рассказывает о своем детстве в условиях сегрегации, он часто пытается отмахнуться от этой темы, подчеркивая счастливые моменты и преуменьшая то, как она на него повлияла. Но… «Внутри меня кипел гнев, – признает он. – Так случилось из-за того, что я рос в условиях угнетения в сегрегированном обществе. Все детство я видел места "только для белых", а дети, проезжая мимо тебя на автобусе, кричали: "Ниггер!" Тогда я ничего не мог с этим поделать. Я даже не мог высказать кое-что из того, что меня злило, – меня бы убили. Но у меня была собственная мечта. Я был полон решимости выбраться и сделать так, чтобы семья гордилась мной».
Семья Джексона хотела, чтобы он сделал «продуктивную» карьеру: по сути, это означало стать врачом, юристом или, возможно, учителем. В Чаттануге не было чернокожего педиатра, поэтому мама надеялась, что он восполнит этот пробел. Джексон тем временем хотел уехать как можно дальше от Теннесси. Он был кандидатом на поступление в Военно-морскую академию в Аннаполисе, а также подал документы в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, Калифорнийский университет в Беркли и Гавайский университет. «Я прочитал слишком много книг о мире и очень хотел его посмотреть», – говорит он.
Когда мать узнала, что Джексон записался на корабль торгового флота, она приняла решение за него. «Мама решила, что я буду учиться в колледже Морхаус[23 - Морхаус – исторически сложившийся частный колледж гуманитарных наук для чернокожих мужчин в Атланте, штат Джорджия. – Прим. науч. ред.] в Атланте, – сказал он, – и я поступил именно туда».
2
Настольная лампа (с лампочкой)
«Самообладание, уравновешенный характер, высокие идеалы и цели считаются главной целью образования». Так говорилось в «Вестнике колледжа Морхаус», пособии, которое выдавали всем студентам, прибывшим в кампус осенью 1966 года. В нем излагались возвышенные идеалы колледжа: «Характер выполняемой работы и растущая эффективность каждого факультета гарантируют самые высокие и долговечные результаты в жизни студентов и тех, среди кого они будут работать».
Морхаус, мужской колледж в Атланте, основанный через два года после Гражданской войны, был одним из самых престижных учебных заведений страны, исторически предназначенных для черных. Заведение тщательно охраняло репутацию своих выпускников, примерно 225 в год, которых называли людьми Морхауса. Его самым известным выпускником был доктор Мартин Лютер Кинг – младший. «Нам говорили, что мы входим в первую десятку черной расы, которая выведет всех из тьмы к свету, – вспоминает Джексон. – В то время примерно 75 % всех [чернокожих] врачей в Америке были мужчинами, выпускниками Морхауса. Люди Морхауса были издателями, редакторами, они были лидерами гонки».
Именно эта мечта о достойном будущем побудила Элизабет отправить Сэма в Морхаус, и именно поэтому Эдгар и Перл были готовы заложить дом номер 310 1/2 на Лукаут-стрит, чтобы оплатить необходимые расходы: в 1966–1967 учебном году обучение, проживание, питание и стирка в Морхаусе стоили минимум 1430 долларов. (С учетом инфляции это эквивалентно 11 545 долларам в 2021 году.) «Каждый студент должен обеспечить себя постельным бельем, одеялами и настольной лампой (с лампочкой)», – предупреждал «Вестник».
В воскресенье 11 сентября 1966 года первокурсникам Морхауса разрешили заселяться в общежития начиная с 8 утра. Мать Джексона высадила его – с постельным бельем, одеялами и настольной лампой – и поехала домой, уверенная в том, что в объятиях Морхауса он будет в безопасности от искушений. Она ошибалась. «Я начал сходить с ума», – говорит Джексон.
Как только мама уехала, Джексон покинул кампус Морхауса, купил литр пива и пошел вверх по улице к приглянувшейся ему баскетбольной площадке. Он спросил, кто следующий, и провел остаток дня в этом неблагополучном районе. (Университетские дома, расположенные рядом с кампусом Морхауса, были первым в США жилищным проектом для черных семей, который был построен на федеральные средства.) «Я играл в баскетбол, тусовался с ними в тот вечер», – говорит Джексон. Его новые друзья понятия не имели, что он студент Морхауса, и подумали, что он недавно переехал в их район.
Джексон вернулся в кампус к первому дню ориентации первокурсников, во время которого студентам пытались привить идеалы Морхауса и запугать их строгостью учебного заведения. Перед студентами выступили с традиционной речью и сказали взглянуть налево, а затем направо: одного из этих людей (внимание, спойлер!) не будет здесь уже в следующем году.
Джексон поступил в Морхаус, чтобы изучать морскую биологию. Он хотел стать океанографом, потому что смотрел по телевизору «Морскую охоту» (приключенческий сериал с Ллойдом Бриджесом в роли подводника), не говоря уже о том, что был большим поклонником классической истории о подводной лодке «20 000 лье под водой» (романа Жюля Верна, а не диснеевского фильма 1954 года). Он мечтал стать черным Жаком Кусто[24 - Жак-Ив Кусто – французский исследователь Мирового океана, автор множества книг и фильмов, один из изобретателей акваланга. – Прим. науч. ред.], несмотря на то что вырос почти в 500 километрах от ближайшего океана.
«Впервые я был предоставлен самому себе. Я делал все то, чего не делал в старших классах: напивался, не спал ночами, играл в карты, заводил много подружек, – говорит Джексон. (Морхаус был колледжем для мужчин, а через дорогу находилось родственное учебное заведение – Колледж Спелман, исторически предназначенный для чернокожих женщин.) – Тем не менее я ходил на занятия, а средний балл оставался в районе четверки».
Джексон продолжал наведываться в район социального жилья, чтобы поиграть в баскетбол с друзьями, которые прозвали его Слимом. «Я бывал там каждый день, и чаще всего подолгу», – сказал он. Будучи принятым в башню из черного дерева, он чувствовал себя более комфортно за ее пределами, с горожанами – или, как их называли в кампусе, парнями из квартала. Джексон с любовью описывает их так: «Придурки, которые стояли на углу. Они курили травку, пили вино, пиво, несли всякую чушь. Помногу. Это были мы».
Парни из квартала считали студентов Морхауса заносчивыми, или, на тогдашнем сленге, saditty. Джексон был согласен с ними, он видел, как его сокурсники не только считали себя выше местных жителей, но и были научены этому администрацией школы: «Они игнорировали тех, кто жил в общине: они вторгались в жизнь местных и считали, что они могут ею управлять». Поэтому когда парни из квартала здоровались с людьми Морхауса, они часто не получали ответа. «И это служило поводом для избиения, – говорит Джексон. – Либо их прогоняли обратно в кампус. В основном потому, что они не любили разговаривать».
Иногда парни из квартала грабили студентов Морхауса, что Джексона не беспокоило: «В девяноста процентах случаев они были правы в том, что человек, у которого они забирали вещи, мог позволить себе остаться без них. И это были люди с мелкобуржуазными идеями, которые на самом-то деле нуждались в подобном уроке».
Однажды, однако, их жертвой стал человек, которого Джексон знал по школе. Он посмотрел Джексону в глаза, но, прежде чем тот успел что-то ответить, кто-то ударил студента, парни из квартала освободили его от ценностей и все вместе убежали. «В результате я оказался в кабинете директора, – сказал Джексон. – Из-за того что парень узнал меня, он сообщил об ограблении и сказал, что я был с ними. В результате меня несколько раз приговаривали к условному сроку, потому что я отказывался назвать людей, которые это сделали».
Прошло еще полгода, прежде чем ребята из квартала узнали, что Джексон учится в Морхаусе: они заметили его на танцах, где он появился в форме колледжа. «Слим, ты реально учишься в колледже?» – спросил один из них удивленно. Джексон признался, и таким образом в очень малой степени он улучшил отношения между горожанами и студентами: «Это действительно изменило их представление о парнях из Морхауса, и они перестали так часто их избивать».
Джексон нашел свой собственный способ участвовать в жизни Морхауса и стал чирлидером. Он обнаружил, что у этой работы есть свои плюсы, например возможность прослушивания и отбора девушек-чирлидеров из Спелмана. «Мне приходилось ездить в другие колледжи для черных. Я общался с баскетбольными и футбольными командами, встречался с девушками, – он нежно рассмеялся при этом воспоминании. – Дело было вовсе не в школьном духе».
Некоторые из первокурсников Морхауса, может быть, восемь из них, особенно выделялись: на несколько лет старше остальных, более напряженные, более устрашающие. Многие из них носили прически в стиле афро и ожерелья из плетеной веревки. Все они относились к занятиям серьезнее, чем среднестатистический первокурсник. Они были ветеранами Вьетнама, учились в колледже по Биллю о льготах для ветеранов. Однажды ночью Джексон и его друзья засиделись допоздна, пили и буянили, выводя из себя некоторых из тех ветеранов, которые пытались учиться.
Насколько он помнит тот ночной разговор, они пришли и прочитали им лекцию.
– Вам, ребята, нужно учиться, стать повнимательнее и посерьезнее! Война идет. Мы только что с нее вернулись.
– Какая на хрен война?
– Во Вьетнаме.
– Где это? – спросил я.
– Пойдем за картой.
– На этой карте нет места под названием Вьетнам!
– Вот здесь: Индокитай. Это Вьетнам. У нас там война. Мои друзья умирают там – твои родственники будут умирать там.
Не потребовалось много времени, чтобы это предсказание сбылось. Один из двоюродных братьев Джексона из штата Джорджия – они вместе проводили каждое лето, бегали по грунтовым дорогам и попадали в неприятности – ушел в армию примерно в то же время, когда Джексон поступил в колледж. «Естественно, полтора месяца спустя моего кузена убили во Вьетнаме, – сказал Джексон. – Я реально как будто проснулся».
Он старался получать достаточно хорошие оценки, чтобы не вылететь из колледжа, но все остальное в его жизни ходило ходуном. Для многих людей колледж строится не только на учебе, но и на индивидуальности: вдали от дома у вас есть свобода экспериментировать с тем, как представить себя миру, и понять, каким человеком вы хотите быть во взрослой жизни. Джексон всегда был сложным парнем с целым набором разных личностей внутри себя и жил в доме, где за ним присматривали четверо взрослых. Теперь он выяснил, что может быть другим человеком или даже целым набором разных людей – от парня из квартала до чирлидера и участника антивоенного протеста. (Еще он обнаружил, что разнообразие общественных кругов дает ему доступ к более широкому выбору женщин: «Как в разных видах спорта есть свои фанатки, так и в этих кругах есть свои фанатки».)
Чем больше Джексон читал о Вьетнаме, тем сильнее укреплялись его убеждения против войны.
Он сменил специальность на архитектуру и поменял стиль одежды, отказавшись от гардероба с паттернами в елочку: «Не успел я покинуть родной дом, как стал хиппи. Джинсы-клеш с заплатками, кожаные жилеты с бахромой и, знаете, такие дикие футболки в стиле тай-дай[25 - Тай-дай – метод окрашивания ткани вручную с созданием ярких цветных разводов. – Прим. науч. ред.] и все такое прочее».
Признаком времени стало то, что он ходил на занятия по английскому языку к профессору, который во время обсуждения в классе романа Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом» призвал студентов использовать галлюциногены: «У вас, ребята, столько отличных идей, может быть, вам стоит попробовать это».
Джексона даже призывать ни к чему не приходилось. В студенческие годы он употреблял все наркотики, которые попадались ему под руку, включая кислоту, травку и даже героин в период, когда ничего другого не было в доступе: «Мы и правда думали, что правительство убрало всю марихуану с улиц. Марихуаны не было. Кислоты было очень мало. Единственное, что можно было достать, и в большом количестве, был героин, его мы и брали». Джексон и его друзья некоторое время снюхивали его, а потом решили, что с таким же успехом можно вводить его внутривенно. «Я любил накидываться по выходным, – говорит он. – Мне не хотелось делать это на регулярной основе. Я понимал риски».
Понимание рисков не смогло предотвратить передозировку героином. С Джексоном произошел внетелесный опыт, в ходе которого он увидел, как друзья спасают ему жизнь: «Я как будто парил над комнатой. Посмотрел вниз и увидел себя, рядом какой-то парень бьет меня в грудь, пока другой парень пытается удержать меня, а я просто наблюдал за всем этим дерьмом. Это хреновое чувство». Но, по-видимому, недостаточно хреновое, чтобы тут же остановиться: у Джексона было еще два предсмертных опыта, прежде чем он отказался от героина. «Третий передоз стал концом моих отношений с героином. Я не хотел умирать из-за наркотиков, а я видел такое. Мне хватило ума, чтобы все понять и остановиться», – рассказал он.
«В момент, когда событие происходит, оно не кажется историческим», – говорит Джексон. И вы особенно не думаете об этом как об историческом событии, когда смотрите фильм «Джон Голдфарб, пожалуйста, иди домой!» – сатира времен холодной войны с Питером Устиновым в главной роли, которая каким-то образом заканчивается тем, что Ширли Маклейн забивает победный тачдаун футбольной команде «Нотр-Дам». Однако вечером 4 апреля 1968 года, в четверг, когда шел весенний семестр второго курса, Джексон находился именно там – на вечере кино в кампусе, где он посмотрел, как он считал, «один из худших фильмов, когда-либо снятых».
Джексон знал, что доктора Мартина Лютера Кинга[26 - Мартин Лютер Кинг – лидер движения за права чернокожих в США с 1954 по 1968 годы, убит снайпером в Мемфисе. – Прим. науч. ред.] застрелили в Мемфисе и доставили в больницу. Кассир в винном магазине сообщил ему эту новость, когда Джексон покупал литр пива, чтобы выпить во время просмотра фильма. Однако он не ожидал, что кинопоказ будет прерван. Кто-то пришел в театр и объявил: «Доктор Кинг умер. Нам нужно что-то сделать». Все вышли на улицы, скорбя, пытаясь понять смысл этих бессмысленных событий.
Джексон чувствовал себя как в тумане. Глядя на своих сокурсников, он видел, что многие из них выглядели такими же оцепеневшими, как и он. А потом, «разумеется, кто-то бросил кирпич в витрину магазина, а я стоял и думал: "Это не то, что мы должны делать"». Когда Джексон вернулся в общежитие, чтобы проведать своего соседа по комнате, его там не оказалось: «Он уже был на улице с кучей других людей, крушил и сжигал наш район».
Кинг был в Мемфисе, потому что приехал поддержать забастовку городских мусорщиков. Несколько дней спустя Роберт Калп и Билл Косби оплатили билеты на самолет для всех студентов Морхауса и Спелмана, которые хотели поехать в Мемфис на марш с работниками санитарной службы, чтобы работа Кинга не закончилась с его смертью. (Калп и Косби были звездами популярного в то время телешоу «Я – шпион», сериала о приключениях секретных агентов, который произвел революцию благодаря тому, что главные роли в нем играли представители разных рас.) Джексон прилетел в Мемфис с группой студентов Морхауса и Спелмана. «Мы все думали, что все выльется во что-то жестокое, хотя рядом была Национальная гвардия, – сказал Джексон. – Калп и Косби пытались дать нам инструкции, как себя вести и воплотить мечту Кинга о ненасильственном характере». Марш оказался мирным. Студенты улетели обратно той же ночью. «Мы были рады, что смогли что-то сделать, кроме как жечь, грабить и разрушать свой район», – добавил он.
