Светя другим – сгораю
– Как Матвей изменился, скажите, ребят? – промолвила она. – Такой стал серьёзный, важный. А взгляд-то какой! Настоящий нейрохирург.
– Настоящий разгильдяй! – вставил Антон и засмеялся, но все пропустили это мимо ушей.
Мама принесла Оксане тарелку с запечённым мясом и картошкой. Матвей подал бокал.
Принимая вино из его рук, Оксана помедлила и заставила Матвея открыто на себя посмотреть. Ему стало душно, как бывает от слишком тесного воротничка, хотя сейчас верхние пуговицы его рубашки были расстёгнуты.
– Спасибо, – промолвила Оксана и произнесла громче: – За встречу!
Матвей мельком улыбнулся, поднял свой стакан, но лишь пригубил – эта порция виски будет последней на сегодня.
– Как у тебя дела, Оксаночка? – спросила мама.
Оксана красноречиво вздохнула.
– Да какие там дела! Всё работаю. Сейчас, кроме горбольницы, устроилась в частную офтальмологическую клинику. По выходным там принимаю. Теперь-то я женщина свободная, времени полно.
Она бросила на Матвея взгляд едкий, как её духи.
– Ты недолго будешь свободной женщиной, – уверяла мама Матвея. – Вот увидишь!
– Надеюсь!
– А родители как?
– Родители хорошо, – Оксана улыбнулась Веронике Николаевне так, как раньше улыбалась преподавателям, но никогда – например, Любе или Антону. – Ждут вас в гости. Давно вы с Александром Евгеньевичем к ним не приходили.
– Саше всё некогда, – махнула рукой мама. – Целыми днями в больнице. Можно подумать, кроме него там нет врачей! Матвей, подай мне салат.
– Приходите, родители будут рады, – снова улыбнулась Оксана. – Но у нас-то что может быть интересного? Всё одно и то же. А вот человек вернулся из заграницы! – она посмотрела на Матвея, подняв ладони так, словно протягивала к столу невидимое блюдо. – Расскажи нам про жизнь за океаном, про то, какие люди там живут.
Матвей не хотел ничего рассказывать. Только не им.
– Жизнь как жизнь, – ответил он. – Люди как люди. Сложены из тех же органов. Болеют теми же болезнями.
– Ты нам про болезни, что ли, собрался рассказывать? – возмутился Антон. – Нашёл, чем удивить! Скажи лучше, а правда, что все американцы тупые?
– А все русские умные? – спросил Матвей, вместо ответа. – Я не верю, что ум – национальная черта.
Антон ничего не сказал, лишь недовольно скривил губы.
– Чем-то же мы отличаемся? – спросила Оксана. – В плане мышления.
Матвей пожал плечами.
– Я бы сказал, что американцы не привыкли думать наперёд. Обычный средний гражданин не видит в этом необходимости. Они живут более расслабленно, что ли.
– Я же говорю – тупые, – отозвался Антон.
– Да не тупые они, – объяснял Матвей. – Просто иначе смотрят на жизнь. Чувствуют себя свободнее. Американцу, например, проще сменить работу или переехать, поэтому они живут с ощущением, что весь мир перед ними открыт. Русский сильнее привязан к месту. И более замкнут. Хотя оно, конечно, понятно. У русского совсем другие условия.
– Вечно ты всех защищаешь! – с досадой отозвалась Оксана.
– А ещё он рассказывает как-то со стороны, – вставила Люба. – Как будто сам не принадлежит ни к русским, ни к американцам.
– Я тоже заметил! – крикнул Антон. – Да он зазнался! Небось давно себя американцем считает, а нам тут впаривает!
Он уже не мог говорить спокойно. Но Матвей относился к его шуму, как отнёсся бы к слишком громкому голосу медсестры в приёмном отделении.
– Нет, не считаю, – ответил он и вдруг усмехнулся сам себе. – Я уже не помню, кто я. За всё это время кого мне только не доводилось лечить: и мексиканцев, и греков, и китайцев. Кого в Штатах только нет, а белых американцев, кстати говоря, не так много.
– И кто из них щедрее? – спросила Оксана.
– В каком смысле?
– Ну кто больше благодарит за помощь? Китайцы, греки или там негры?
– Меня не интересуют деньги пациентов, – ответил Матвей, пытаясь подавить раздражение. – Да и национальность не интересует. Я привык помогать всем.
– Не рассказывай сказок! – шумел Антон. – Знаем мы, кому врачи в Америке помогают. У кого страховка есть! Остальные идут лесом.
– А что? Может, оно и лучше, – рассуждал Толик. – А то у нас по больницам шастают все кому не лень.
Матвей молчал. Он мог бы сказать, что лечил тех, кто не в состоянии себе купить даже бинты с аспирином. Но зачем? Его приятелям такие поступки покажутся обычной глупостью.
– Вот-вот! Там и за здоровьем своим следят, потому что лечиться – дорого! – произнёс Антон как тост и выпил залпом.
– У нас в частных клиниках, знаете ли, тоже не дёшево, – заметила Люба.
– И правильно! – рявкнул Антон, ещё корчась от алкоголя. – Хотят качественного обслуживания, пусть выкладывают шекели!
– А ведь сам Гиппократ говорил, что нельзя лечить бесплатно, – вспомнил Толик, поправляя очки. – Потому что тогда пациент перестанет ценить своё здоровье, а врач свой труд.
– Что бы ни говорил Гиппократ, – сказал Матвей. – Лично я давал слово лечить всех, кому нужна помощь.
– Какое благородство! – съязвила Оксана.
Упершись руками в стол, она глядела на Матвея так, будто они были одни.
– Благородство здесь ни при чём, – сухо ответил он. – Это мои прямые обязанности. Я врач.
– А мы что не врачи, что ли?! – взревел Антон и ударил по столу кулаком. – Или, по-твоему, врачи только хирурги, а остальные так, вешалки для белых халатов?
Антон никогда не умел пить. Он быстро захмелел и стал смотреть на Матвея с хищной злостью. В другой раз Матвея бы это зацепило. Он бы выволок приятеля на свежий воздух и мигом протрезвил, уронив лицом в мокрые осенние листья. Но сейчас скандал был никому не нужен.
Матвей долго на него смотрел, а потом обратился к Толику:
– Подай мне виски.
Толик боязливо захлопал глазами под очками. Потом, стараясь не пересекаться взглядом с Антоном, взял бутылку, которая была от того в опасной близости, и передал Матвею.
Оксана, видя, к чему идёт, поспешила заговорить о другом.
– А какие в Америке женщины? – спросила она громко. – Правда, что они все жутко некрасивые?
Матвей поглубже вдохнул и повернулся к ней, случайно угодив взглядом в сочную грудь, полукружьями виднеющуюся в глубоком вырезе кофточки. Он тут же поднял глаза на лицо Оксаны, но было поздно. По её шельмоватой улыбке понял, что именно этого она и добивалась, когда выбирала наряд.
– Все они разные, – сказал Матвей, припоминая, о чём был вопрос. – Белые, темнокожие, азиатки. Некоторые очень красивые, некоторые – не очень. Как и везде.
– Но здесь-то миленьких явно больше?
Матвей пожал плечами.
– Да, если ты так хочешь.
– А на самом деле?
– А на самом деле, я не знаю. Я был слишком занят и не успевал сравнивать.
– Скажи ещё, что ты совсем на девушек не смотрел! – усмехнулась Оксана.
Мама с любопытством взглянула на него, пригубив вино из своего бокала.
– Почему же, смотрел, – ответил Матвей. – На некоторых даже засматривался. Но меня больше интересовали тела без одежды.
Парни одобрительно загудели.
– А иногда и без кожи, – добавил Матвей.
Антон загоготал на весь дом, так, что куцый смех Толика почти совсем затмился. Люба фыркнула, мама поморщилась, а Оксана сузила и без того узкие глаза.
– Шут.
– Да ладно тебе, Ксюнь, – сказал Толик. – Я хоть и не был в Америке, а уверен, что наши женщины самые красивые. Что ты его слушаешь вообще? На него уже давно нельзя положиться в этом деле.
– Точно-точно! – подхватил Антон. – Он как со своей Аликой связался, так напрочь забыл, что в мире существуют другие бабы. Если бы я не знал его с детства, подумал бы о нём самое скверное.
Имя, произнесённое вслух пьяными устами, заставило Матвея вздрогнуть.
– Кстати, молодец, что бросил её! – продолжал Антон. – С ней ты совсем в каблука превратился.
Матвей посмотрел на Антона так, что тот на миг удивлённо, если не испуганно, скривил бровь.
В последний раз они дрались на втором курсе. Матвей помнил это очень чётко. Сцепились из-за какой-то ерунды. Их быстро растащили, пока никто не успел настучать в деканат, но кровавые сопли, падающие из разбитого носа Антона на белоснежный халат, закрепили за Матвеем негласную победу.
– Я её не бросал, – выговорил он, потом махом плеснул всё, что было в его стакане, в рот и проглотил, не почувствовав вкуса.
– Без разницы – ты её или она тебя, – морщил нос Антон. – Разошлись и хорошо. Она плохо на тебя влияла. Никуда одного не пускала, вечно таскалась хвостом. И всё водила тебя по своим музеям, театрам. Любительница искусства, интеллигентка! Всё прикидывалась, что не от мира сего.
Он повертел ладонью возле головы.
Матвей молча сжал кулаки.
Почему бы ему не вышвырнуть из квартиры этого болвана? Не съездить разок по его перцово-красной морде? Разнимать их будет некому. Женщины не полезут, а Толик всегда так боялся и Матвея, и Антона, что мог только причитать, когда они набрасывались друг на друга.
– Да она точно была не в себе! – подтвердила Люба. – И язва та ещё.
– Вот именно! Смотрела на нас, как на дебилов. Высокомерная…
– Антон! – вскрикнула мама.
Её голос, насквозь пронзённый тревогой, отрезвил Матвея, как неожиданная острая боль. Он выдохнул, расслабленно откинулся на стул, хотя секундой назад готов был вскочить с места и устроить драку, и, повернув голову, увидел маму. Она сидела, чуть подавшись вперёд, нервно выпрямив спину и так надавливая ладонью на край стола, будто могла этим заткнуть Антону рот.
Матвей повторил себе, что скандал никому не нужен. Пара синяков или даже рассечённая скула Антона не стоит того, чтобы до побеления напугать мать. Он велел себе дышать ровнее, разжал кулаки и уселся поудобнее (стулья из прошлого комплекта однозначно были лучше, эти – сплошное мучение для его длинных ног). На Антона он больше не взглянул.
Оксана глубоко вдохнула, поглядела в свою тарелку, сердито поводив сжатыми губами, но ничего не тронула вилкой.
– Какой бы ни была эта рыжая лисица, – выговорила она, – но устроилась так, что только позавидуешь. А муж-то у неё! Не знаю, под какой счастливой звездой надо родиться, чтобы так в жизни везло.
Повисла тишина, способная разорвать барабанные перепонки. Слова попали в голову Матвея и кружились там, упорно не давая ему вникнуть в смысл фразы. Одно только слово запечатлелось чётко и прочно, готовое воплотиться в живое существо.
– Муж? – произнёс Матвей, и пол зашевелился у него под ногами.
– Да, – ответила Оксана, подняла на него глаза, и её реснички часто-часто задёргались. – Погоди, а ты что, не знал, что она вышла замуж?
– Нет, – ответил Матвей, не слыша своего голоса.
Глаза Оксаны распахнулась шире.
– Да ладно! – протянула она.
И по тому, каким восторгом для неё это обернулось, Матвей понял – Оксана удивляется искренне. А впрочем, если бы она знала, какое оружие есть в её арсенале, то нашла бы более эффектный способ им воспользоваться.
Оглушённый, как от выстрела, Матвей повертел головой и заметил, что мама как-то неестественно долго и неподвижно смотрит вглубь кухни. В нём сначала тенью проскользнула, а потом возросла и затвердела страшная догадка: мама обо всём знала! Знала и молчала!
Матвей отвёл взгляд, стараясь не делать резких движений. Ему неистово захотелось опрокинуть этот чёртов стол, на котором они с Аликой столько раз занимались любовью, перебить посуду, всех выставить за порог. И никогда, никогда больше не разговаривать с матерью!
Но вместо этого он лишь сел поровнее, кашлянул, прочищая горло, и сказал:
– Что ж, рад за неё.
И разом отсёк все мысли об этом.
Профессия дала ему нечто большее, чем чисто медицинские знания. Она дала ему топор, который срубает все эмоции, как мачете тропические заросли, ведь врач не имеет права что-либо чувствовать, когда борется за жизнь пациента.
В больнице Матвей так часто видел чужие страдания, что привык не обращать внимания на свои собственные. Заталкивать поглубже в себя боль, страх и растерянность стало для него привычкой сродни профессиональной обязанности. Невозможно спасти человеку жизнь, если ты плачешь над его раскроенным черепом. Нужно действовать. Всё, что способно заставить руку со скальпелем вздрогнуть, нужно забить в самый тёмный уголок сознания и заставить сидеть там тихо, пока не снимешь перчатки и, наедине с собой, не позволишь себе это пережить.
О такой стороне работы врача отец ему не рассказывал.
Сначала Матвею она давалось плохо. Он паниковал и каменел, когда перед ним в крови и поломанных костях разворачивались самые страшные человеческие трагедии. Но теперь он безупречно освоил медицинское хладнокровие.
И тем не менее, что-то заныло внутри. Не боль, а лишь неясный призрак боли. Ноющая пустота там, где должна быть боль.
Все свои силы, весь разум, расслабленный алкоголем, Матвей направил на то, чтобы осторожно вертеть в руках круглый стакан с остатками виски и двумя истончившимися кубиками льда. Закруглённым ребром он ходил под его рукой вправо-влево в то время, как в голове Матвея ещё жужжало слово, перечеркнувшее все планы на счастье. Но теперь слово это для него уже не было опасно. Он повторил его про себя столько раз, что оно разбилось на набор ничего не означающих звуков, и перестал обращать на него внимание.
Глава 4.
Вечер закончился быстро. После чая с маминым пирогом, к которому Матвей даже не притронулся, ребята стали собираться по домам.
Антона погрузили в такси. Толик поехал с ним, чтобы не дать новым приключениям дополнить его и без того бедовую биографию. За Любой заехал молодой человек (кто бы мог подумать, что у неё есть молодой человек!). Оксана уезжать не торопилась. Матвей разгадал её желание, и предложил проводить.
Мама долго не отпускала Оксану в прихожей, пытаясь в последние минуты вместить всё, что она не успела рассказать за столом. Матвей понял, что рано надел пальто. Как и Оксана, у которой над верхней губой выступили капельки пота. Она слушала Веронику Николаевну, до максимума раздвинув веки, и мелко кивала, точно при эссенциальном треморе головы.
На улице совсем стемнело и похолодало. Ветер выбивал из волос остатки домашнего тепла, скользил по шее, холодил рубашку так, что она казалась мокрой, но после выпитого виски Матвея это мало беспокоило.
Оксана надела шапку и обмотала вокруг шеи тёплый платок.
– Не боишься отит подхватить, красавчик? – спросила она. – Весь нараспашку.
Матвей усмехнулся.
– Нет, если только моим лечащим врачом не будет Антон.
Оксана засмеялась и посмотрела на него так, что стало понятно – курс у неё намечен, и с этого курса её не сбить.
– Тебе к метро? – спросил Матвей.
– Тут всего пара станций, – ответила она. – Можно пройтись пешком.
Матвей пожал плечами.
– Идём.
Оксана шагнула к нему поближе, взяла за локоть и подсунула под него свою руку. Матвей не сопротивлялся.
– Эх, Матвейка! – выдохнула она, отчего её плечи и грудь заметно опустились. – Какой же ты счастливый!
– Считаешь?
– Конечно, ты же живёшь в Америке! – её пальцы крепче стиснули его предплечье. – Да ты даже не понимаешь, как тебе повезло!
Матвей ничего не ответил. Если бы Оксана прошла хоть через четверть того, через что прошёл он, она бы даже не заикнулась о везении.
– Ни за что не поверю, что тут лучше, чем в Штатах! – сказала она. – Даже в то, что тут так же, не поверю. Это ты специально говоришь, чтобы мы не завидовали. Чтоб не сглазили!
Матвей усмехнулся.
– Глупости всё это.
Недавно прошёл дождь. Плоские лужи ещё блестели на асфальте, подобно разложенным на дороге стёклам. Деревянные скамейки стояли сырыми, и казалось, если присесть на них, вода начнёт сочиться из дощечек, как из сжатой губки.
– Где ты живёшь сейчас? – спросил Матвей. – Ты же раньше жила…
Он пытался припомнить и не мог.
– С родителями на Фрунзенской, – подсказала она. – Это пока училась. Потом вышла замуж и переехала к мужу в Сокольники. А теперь вот развожусь и снимаю квартиру в этом районе.
Она вздохнула и плотно сжала губы. Матвей понимал, что от него ждут каких-то слов утешения, но сказал лишь:
– Ладно тебе, может, ещё обойдётся.
– Нет, не обойдётся, – ответила Оксана. – Да я и не хочу, чтобы обходилось. Пусть катится.
Она выглядела беспечной, а может, такой и была. Оксана не из тех, кто вскрывает себе вены, когда их бросают, а Матвей не из тех, кто любит копаться в чужих проблемах.
– Тебе виднее, – сказал он. – Найдёшь другого.
Оксана сделала большой вдох и подняла лицо к небу, с которого городские огни согнали все звёзды.
– Чем другой окажется лучше этого? – сказала она. – Да и знаешь, если у вас с Аликой всё оказалось ложью, как тут вообще можно поверить в счастливый конец?
Матвей молчал. Он не был откровенен с Оксаной, когда они лежали в одной постели, с чего бы сейчас ему оголять перед ней душу?
– А ведь это было так похоже на то, о чём песни поют, фильмы снимают, – добавила она. – Я даже думала, что ты на ней женишься.
Матвея передёрнуло, как от пощёчины.
Он не смотрел на Оксану, но чувствовал, что она улыбается. Торжествует.
Она его не простила и не простит, пока как следует не изваляет в грязи то, что когда-то было для него всем.
– Ты так изменился, когда стал с ней встречаться, – продолжала Оксана, выговаривая слова негромко, но жёстко, словно втаптывая их каблуками в асфальт. – Мне ты не стеснялся изменять, а тут даже смотреть на других девушек перестал. Сделался вдруг добрым, внимательным. За голову взялся, учиться начал. Конечно! Ей ведь дурачок не нужен был.
– С тобой мы не встречались, – сказал Матвей. – Развлекались, пока не находили кого-нибудь получше. Так что слово «измена» сюда не подходит.
Оксана снова шумно вдохнула, готовясь нанести следующий удар.
– Одно время мне страшно хотелось с ней подружиться, – сказала она. – Но ты не давал нам даже поговорить. Никого близко к свой драгоценной Алике не подпускал, когда приводил её на наши пирушки. А потом вовсе перестал приходить. Как ты её оберегал ото всех, – Оксана усмехнулась. – Не сильно тебе это помогло. Уехать не успел, она – фьють! – исчезла.
Матвей остановился. Остановилась и Оксана.
– Маменька моя наплела?
– Рассказала, – поправила она. – Наши мамы дружат, забыл? В бассейн вместе ходят, на йогу. Иногда я составляю им компанию.
– Что она ещё рассказала?
Оксана слегка качнулась на каблуках и не спеша пошла дальше.
– Много всего. Например, что ты всё время работаешь и почти не отдыхаешь. Что девушку себе не нашёл. Что совсем не думаешь заводить семью и ничем не интересуешься, кроме своих пациентов.
Матвей сплюнул на высвеченный красноватыми пятнами фонарей тротуар. Нашла мама с кем его обсудить!
Оксана вновь остановилась и повернулась к нему. Взгляд холодный, змеиный.
– А скажи мне, сероглазый, по старой дружбе, уж не за своей ли Аликой ты вернулся?
Мимо них, хлюпнув шинами по мокрому асфальту, проехала машина. Матвею показалось, что она пронеслась прямо по его телу.
– Я приехал в отпуск.
Оксана ядовито улыбнулась.
– Врёшь ведь! Что я не видела, как ты в лице поменялся, когда узнал, что Алика замуж вышла? Да если бы тебя расстреливали, ты бы так не побелел. До сих пор вон вздрагиваешь, когда я об этом говорю.
– Холодно, вот и вздрагиваю.
– Ну-ну.
Оксана зашагала дальше.
– Кстати, откуда ты узнала про неё? – спросил Матвей.
– Случайно получилось. Столкнулись в больнице, где работаю. Я и узнала её не сразу. Что-то знакомое в глазах мелькнуло, потом взгляд этот её насквозь, как будто тебе через глаза смотрят на затылок. Волосы рыжие… И я как-то вдруг вспомнила тебя. Странно даже – сначала тебя вспомнила, а потом уже Алику узнала.
– Она у вас лечится?
– Нет. У нас обследуется мать её мужа. Обычно сын сам мамочку привозил, а тут Алика с ней приехала. Причём главврач лично следит за тем, как проходит обследование этой пациентки.
– Она какая-то шишка? Чиновница?
– Нет, у неё просто много денег. Она директор консалтинговой компании. Бухгалтерия, аудит, налогообложение – чем-то таким её контора занимается. А муж у неё очень хороший адвокат. И очень дорогой. Главный наш такими связями не разбрасывается – понятное дело – и всячески перед ними расстилается. Сам же эту аудиторшу в больницу притащил на полное обследование. Надеется, что ему в случае чего окажут услугу по старой памяти. Сынок их тоже юрист, – добавила Оксана. – Тоже преуспевает и, наверное, когда-нибудь дорастёт до папы. Видел бы ты его машину!
– Значит, у Алики всё хорошо? – спросил Матвей, больше ни на что не надеясь.
– Да у неё всё прекрасно! С таким мужем разве может быть плохо? Очень обаятельный. И о жене думает больше, чем о матери, которая подозревает у себя три миллиона болячек. Я не знала, что такие мужчины ещё остались. Другие и кольца обручальные снимают, а тут прямо семьянин-семьянин. Внешне на тебя похож. Такой же худой, темноволосый и очень представительный – костюмчики, рубашечки. Любит эта лисица такой типаж! Только ростом пониже будет. Ты-то вон… какой у тебя рост, кстати? Метр-девяносто пять? Шесть?
Матвей не отвечал и не смотрел, куда вела его Оксана. Пусть хоть прямиком в ад – всё равно.
Он никогда не подходил Алике. Чёрт знает, каким образом человеку даётся талант, но она точно была одарена свыше. Казалось, Алика смотрит на вещи под другим углом и видит то, что для остальных незаметно. За что бы ни взялась – всё превращала в искусство. Богом в темечко поцелована.
А Матвей что? Ну врач. Ну хирург. Но ведь кроме своей работы, он ни в чём не разбирается, ничего не умеет.
– Только вот выглядит она странно, – сказала вдруг Оксана. – Бледная, вся какая-то тонкая. Нет, она и раньше была худышкой, а тут прямо до прозрачности. Может, диетами себя изводит?
– Вряд ли, – ответил Матвей. – Алика ни дня своей жизни не сидела на диете.
Он слабо усмехнулся. Она бы и двух дней не продержалась без сладкого. В верхнем ящике стола у неё всегда пряталась шоколадка или упаковка мармеладных мишек. Алика говорила, что слишком много думает, а для мозга полезна глюкоза.
Оксана безразлично повела плечами.
– Я особо не лезла. Но главный тоже это заметил, предложил ей воды и спросил, не хочет ли она сдать анализы.
– Думаешь, она может быть беременна? – спросил Матвей, схватив Оксану за запястье.
Оксана остановилась, посмотрела на него, приподняв одну бровь. Матвей тут же разжал пальцы.
– Я ничего не думаю, – сказала она. – Главный ей предложил, не я. Хотя, если тебе интересно, такое возможно. Почему нет?
Матвей с трудом втянул в себя воздух. Он вернётся в Штаты первым же рейсом. Благо даже чемодан не успел разобрать.
– Но Алика сказала, что её ничего не беспокоит, – продолжила Оксана. – Мол, на работе какие-то встряски.
– Возможно, – отозвался Матвей, ему чертовски захотелось курить. – У журналистов нервная работа.
Оксана наморщила лоб.
– А причём тут журналисты?
Матвей окинул взглядом улицу. Ни одного чёртового магазина до самого перекрёстка вдали. Что за район такой?
– Ну как же, – сказал он, думая, где достать сигарет. – Алика ведь училась на журналиста. Уже должна была закончить институт. Наверняка сейчас работает в каком-нибудь издательстве.
– Уж не знаю, где она там училась, – ответила Оксана. – Но она точно не журналист.
– То есть как?
– Вот так. Ни в каких издательствах она не работает.
– С чего ты взяла?
– Мамаша её мужа рассказывала. Она вообще любит поговорить. А ещё больше – пожаловаться.
Матвей замотал головой.
– Тут что-то не сходится. Алика училась на журфаке и мечтала об этой работе. Да ей меня было проще бросить, чем журналистику!
– Говорю тебе, она не журналистка!
– А может, ты просто ошиблась? Обозналась?
– За дуру меня держишь? – спросила Оксана, глядя ему прямо в глаза. – Это была твоя Алика. Я с ней разговаривала!
Матвей выдохнул.
– Ладно, допустим. Возможно, она после института не пошла ни в газету, ни на телевидение. Тогда чем она занимается? Неужели всерьёз взялась за писательство?
Оксана посмотрела на него разочарованно, как на глуповатого ребёнка.
– Она работает на маму своего муженька. Мамаша считает чужие деньги, а Алика у неё кто-то вроде помощника или секретарши.
Матвей так удивился, что даже рассмеялся.
– Секретарша? Ты серьёзно?
– Серьёзно.
– Да перестать! Где Алика и где – что ты там говорила? – бухгалтерия с аудитом?
Оксана назидательно качнула головой.
– Знаешь ли, мой дорогой, наступают моменты, когда поэты берутся за лопаты.
– Бред какой-то! – выдохнул Матвей. – Я даже представить этого не могу.
– Не представляй. Да только её всё равно, кроме как по знакомству, никуда бы не взяли.