Скелеты из разных шкафов. Реальные истории из эпохи 90-х

(отзывы моих самых пытливых читателей)

Оля Писарь:

– Всё? Как это всё?! – ловишь себя на последней строчке последнего рассказа. И понимаешь, что хочется ещё и ещё. Ложку за ложку этих острых историй, в каждой из которых своя глубина, ширина и целая, отдельно прожитая жизнь. И как в одну небольшую книгу можно было уместить столько судеб? Словно автор, как опытный грибник, собирал их в своё лукошко полжизни, протоптав немало лесных чащоб.

Ольга:

– К книге два подхода, первый как написано и второй о чем написано. Написано замечательно, простым доступным слогом, читается легко. Второй момент, о чем… И тут, лично для меня… Шок, такого откровения не ожидала, наверное потому, что лично знаю автора., но то, что книга заставляет думать… это однозначно. Не много современной литературы сподвигает к этому. Спасибо, ждём новых творений.

Юлия В.:

– Вроде бы простые истории, но хочется перечитать книгу ещё раз. Рассказы читаются на одном дыхании. Удивляет и завораживает искренность, тонкий психологизм сюжета в сочетании с простотой и легкостью изложения. Все как в жизни, без прекрас, надуманности и морализаторства. Книга об обыкновенных людях, и в чем-то героях и героинях нашего времени. Такого же непростого, как судьбы, описанные Натальей в своей книге. Это однозначно талантливое произведение стало для меня глотком свежего воздуха. Большое Вам спасибо, Гнедова Наталья!

Стыд

Я уже давно не задаю вопроса «почему», а понять «зачем» так и не удаётся. И мои размышления – всё те же попытки осознать: какой в этом есть смысл. А он ведь должен быть, иначе для чего этот путь…

С мужчинами мне не везло никогда: кто казался вполне достойным – не обращал на меня внимания, кому нравилась я – на меня не производил никакого впечатления, более того – казался слабаком.

Свой выбор спутника жизни я сделала сама, хотя, как и большинство невест, меня разрывали сомнения и даже терзали смутные предчувствия, но окончательное «да» по разным причинам всё-таки произнесла.

Может быть, потому-то так долго не хотела признавать неудачу семейной жизни, моя женская гордыня не хотела принять ошибку этого выбора, а ведь по большому счёту как в банальной песенке « я его слепила из того, что было».

Но чувство разочарования и предшествующие этому итогу гамма эмоций пришли не сразу. Сначала, как и у всех молодожёнов, были радостные ожидания, общие планы, обустройство гнезда и рождение запланированного малыша. Наше начало выпало на время глобальных перемен, когда и сильные терялись в беспрестанно и круто меняющемся потоке событий, а тут человек обыкновенный, как оказалось, слабый даже на уровне физических данных.

Первое чувство, которое меня обидно ранило, это стыд. Чувство стыда за себя более щадит самолюбие, потому, что ты осознаёшь свой промах, и есть шанс исправить оплошность, вернуться в прежнее равновесие, даже, особенно расстаравшись, реабилитироваться с запасом. Другое дело стыд за другого, близкого человека, которого воспринимают оптом с тобой.

Мой Невенечка пить как здоровые русские мужичины не умел: природа не та. Некоторые пьют как кони, но в тарелку с пресловутым салатом не падают, а после бурной попойки готовы не только к любовным приключениям, но и дело делать.

Моей половине хватало нескольких рюмашек крепкого напитка, и вот мутноватый глаз слегка косит, душа требует продолжения, хотя субординация в лице начальника пока деликатно подсказывает остановиться на дистанции. Но Невенечке каждый раз все сложнее слышать, и рвется наружу ловко попавшая в спотыкающийся пляс строчка песенки «… Нога Попала В Колесо…» А вместе с его ногой попала в это колесо и моя женская судьба…

Отвращение

Трясина, в которую попадает твой близкий, затягивает постепенно, даже почти незаметно, тем более мой Невенечка человеком оказался «стеснительным»: не демонстрировал уже закрепившуюся привязанность к алкоголю и изобретал разные варианты маскировки. Дома припрятывал в разные уголки бутылочки со своим пойлом и подсасывал содержимое незаметно, болтаясь по поздней ночи как заядлый сова, тогда как мне всегда нужно было лечь спать пораньше.

Когда ты видишь постоянно человека «под шафе», невольно начинаешь забывать про его нормальное состояние и воспринимаешь данность как некую норму, хотя и неприятную и даже уродливую.

А Невенечка двигался в своём пристрастии значительно дальше. Когда труба алкогольных приключений звала в очередной поход, придумывались срочные командировки, ночные дежурства, благо профессия позволяла такие рокировки. Конечно же, эти приключения в условиях маленького городка не могли остаться незамеченными, и кроме теперь уже жгучего стыда начинали вызывать чувство отвращения за ложь, за попытки манипулировать самыми близкими и такими беззащитными. Тем более алкоголик быстро теряет человеческий облик, как бы ни старался держать лицо.

Помню, как однажды заявившись домой поздним вечером, Невенечка не смог дойти до туалета и напустил прямо в штаны. Приятельница, чаёвничавшая у меня в это время, не смогла сдержать презрительный смешок. А «стеснительный» не вышел из туалета, пока она не ушла. Как ни странно мне уже не было стыдно – вместе с брезгливым отвращением появилось и холодное отстранение. Это не моё, такое не может быть моим, такое не может вызвать мое сочувствие. И передергивающее все моё нутро отвращение вылилось в хлёсткие грубые слова, оскорбительно перекрывающие всё когда-то сказанные в поддержку утопающему Невенечке: «Х..ня ты плюшевая»…

Отстранение

Эта позиция давалась, ой, как нелегко. Тогда мне, работающей, но не получающей заработной платы и не смеющей из сострадания обрушиться с проблемами на родителей-пенсионеров, деваться было некуда. Мой воспалённый мозг смог защититься от всего, что уничтожало меня, только отстранением. Но это пришло не сразу…

После почти бессонной ночи, когда вынужденно прислушиваешься к каждому шороху в бессознательном ожидании загулявшего Невенечки, готовишься рано утром на работу, заставляешь себя встряхнуться. Смотришься в зеркало и старательно убеждаешь вселенную, что всё хорошо. И чтобы избежать сочувственно понимающих взглядов или ещё более унижающих расспросов, одеваешься поинтереснее и улыбаешься… улыбаешься. Всё у меня хорошо, у меня не может быть иначе.

Эта защитная маска спасала, даже тогда, когда скрыть мои печальные обстоятельства стало уже невозможно. Однажды ночные приключения Невенечки закончились койкой в госпитале, куда избитого, обобранного и теперь уже запойного, привезли отхаживать. Дежурил в эту ночь сам начальник госпиталя, детей которого в числе прочих я учила. И он решил успокоить меня телефонным звонком, мол, не волнуйтесь – жив, помощь оказана, можете навестить.

Да, от многодневной безызвестности полегчало, но ни навещать алкоголика, ни выражать сочувствие его выбору я не собиралась и не могла. Может быть, мой равнодушный ответ прозвучал и сухо, и не по-женски жестко, но только так, отстранившись, я могла защитить, да что уж там, сохранить себя и дочь.

Помогла собрать себя из разбитых осколков несбывшихся надежд и стать более решительной, помогла, как ни странно звучит, война. Военный городок отправлял уже во вторую чеченскую компанию эшелоны, в числе которых был и мой Невенечка, убегающий от зашедшей в тупик семьи, мечтающий, наконец. воплотить свои лейтенантские планы повоевать, да и банально заработать.

Это неожиданное расставание стало для меня нескрываемой радостью настолько, что мы с дочкой устроили себе маленький праздник: купили подарочки и полакомились вкусняшками. Эшелон не отправляли несколько дней, и заботливые жёнушки осаждали вояк пирожками с пылу с жару, прощальными слезливыми напутствиями, а я кривилась от мысли, что дверь сейчас откроется, и на пороге появится наш герой под шафе.

В один из вечеров Невенечка всё-таки появился, и чтобы перезагрузиться, снова устроила себе и дочке вечер приятностей… Боже мой, какой становишься глухосердечной и даже циничной, устав от роли созависимой. А ведь сначала были и призывы к разуму, помощи родных, и слёзы бессилия, и обращения к докторам. Но Невенечка оставался на своей волне…

Глоток свободы

Этот год, подаренный мне войной, позволил не просто отдохнуть, но и подготовиться к сжиганию мостов…

Раньше спасительным островком были краткие поездки в родной город, где в приятной компании могла побаловать себя и дочку небольшими покупками, походами в театр и кафешки или просто прогулками, когда доставляет удовольствие затеряться в незнакомой толпе. Теперь же в моём распоряжении был целый год свободы и покоя: можно собраться с мыслями, взвесить все за и против и, что немаловажно для загнанной постоянным безденежьем женщины, наконец, получить необходимые средства для реализации далекоидущих планов.

Война подарила семьям вояк неожиданные «боевые» – сумма около тысячи долларов в месяц по тем временам просто фантастическая. От этих свалившихся вдруг денег у некоторых бабёнок военного городка просто сорвало крышу: покупки тряпичного и мебельного барахла, автомобильного хлама всех мастей и щедрые вечеринки в компании малознакомых людей – гуляй рванина!

Моя цель была иная: подготовить место для отступления, каждая копейка складывалась для покупки хотя бы небольшой квартирки в родном городе.

И мне хотелось, чтобы эта пауза в отношениях стала бесконечной! Мои письма в ответ геройствующему Невенечке были редкими и казёнными, и в каждой строчке звучала готовность всё изменить. В это время ушли из жизни один за другим мои родители, и я стала ещё решительнее – больше огорчать своими неудачами стало некого…

Помню день приезда героя в отпуск: я «работала» до позднего вечера, придумывая неотложные дела, пока завуч, знавшая о возвращении Невенечки, просто меня не выгнала… Весь путь домой меня передёргивало от неприятия неизбежности встречи, а в голове гвоздём сидела одна страшная мысль: «Лучше бы ты там остался навечно -один раз поплакала, и свобода»…

Этот год войны стал временем поразмышлять и переоценить настоящее в семье и для Невенечки. И появление дома участника боевых действий сначала действительно принесло долгожданный супружеский мир. Но не надолго… Улетучились постепенно и обещания иной жизни, и не сдержали страсти алкоголика карьерный рост и искренняя забота о взрослеющей дочери… Мои испытания созависимой продолжались.

Месть.

Точкой отсчета для моей жёниной мести стало брошенное в лицо Невенечки обручальное кольцо, когда тот своё толи потерял, валяясь по канавам, толи пропил. Но с того вечера, получив в ответ промычавшее тупо «в смысле?», больше себя супружеской верностью не обременяла.

Сначала это была имитация загулов, которые Невенечка старательно не замечал, даже придумывал варианты моего ночного отсутствия для всё уже понимающей дочки.

«Ну раз тебе и здесь все равно, – ёщё больше раздражаясь, думала я, – будь, что будет, ты же не про-о-о-тив!» И каждое моё приключение на стороне случалось не столько из обычного недостатка мужниного внимания, сколько из ласкающей израненное самолюбие мести.

Невольные соучастники моей женской мести отличались разными достоинствами: кто-то был неутомимым и изобретательным, кто-то имел интеллект и перспективы, кто-то вообще был согласен на всё, только бы быть рядом. Но у всех них, развлекающих, а главное, отвлекающих меня от убогости семейного существования, был один главный недостаток: они так и оставались чужими, мне не хотелось ни с одним из них что-то создавать. И я под увеличительным стеклом копалась в сомнениях: кто-то слишком стар, кто-то непозволительно для меня молод, а кто-то настолько любвиобильный, что невольно задумаешься об испоганенной судьбе девочек-падчериц. А может быть, в этой череде не случилось просто Моего – видимо, такая судьба определена кем-то свыше.

Ну а Невенечка, никогда не бывавший ревнивцем, готов не замечать мою личную жизнь, лишь бы ничего не менялось.

Издевательство

Мои издевательства над всё более деградирующим Невенечкой иногда принимали форму театральности, которые не только тешили моё уязвлённое самолюбие, но и, как ни цинично звучит, даже уже развлекали… Один из таких лечебных спектаклей особенно удался.

Невенечка, несмотря на запои, зарплату старался всё-таки до дому принести. В тот вечер наш герой решил по пути домой заглянуть на огонёк ничем не обременённого собутыльника. Вечер для обоих удался, тем более жена хозяина не только с привычным удовольствием составила компанию, но и наметала на стол.

Приволокся Венечка, едва тёплый, благо идти было лишь от соседнего подъезда, и, стянув с себя верхнюю одежду, рухнул, не дойдя до спальни.

Повод для спектакля был подан, и я приступила к подготовке декораций и продумыванию мизансцен…

Утро началось с невинного вопроса: получена ли зарплата – в семье постсовковых бюджетников каждый день имеет значение. Совестливый по природе Невенечка засуетился, стал торопливо проверять карманы по нескольку раз, вслух повторяя вчерашний маршрут движения. Я молча наблюдала за первым актом реалити-шоу и в подходящий момент произнесла витающую отчасти видимо и голове Невенечки мысль: « Что? Потерял, а может быть…. обокрали!?»

Невенечка залепетал что-то оправдательно невнятное и помчался к событыльнику. Когда они уже вдвоём появились на пороге, ко второму акту спектакля я подготовилась: глаза на мокром месте, ребёнок, во избежание лишних переживаний, предупреждён и сцена «ка-а-к теперь прожить» развернулась со всей страстью.

Собутыльник оправдывался по—особенному яростно: не понимаю, как так получилось, ведь мы никуда, прямиком к нам, а мы, да ни в жисть…

Я слушала молча, и от жалости к себе слезы натурально плыли по щеке, дочка, включившая в спектакль, дергала меня за рукав и жалостливо спрашивала: «Мама, а как же мы теперь совсем без денюшек?…»

Среди соседей слухи разнеслись быстро, и мне приходилось со скорбным лицом и набежавшей слезой несколько раз вещать о случившемся и стыдливо отбиваться от предлагаемой помощи.

Невенечка с собутыльником продал какие-то железяки, разбросанные по полигону, на металлолом и немного компенсировал «украденное».

Спектакль стал поучительным, но искусство лицедейства не всесильно.

Наказание

Моего героя несло и несло: отравленный мозг медленно приводил Невенечку к стадии, когда у него появилось ощущение некой безнаказанности. В пьяном бреду он уже не стеснялся не только обвинять меня во всех грехах, но и, как ему казалось, ловко шантажировать. И звучали убогие для мужчины слова: да куда ты денешься, если подашь на развод, останешься на улице – квартира-то служебная. И вообще я у тебя всё заберу, как жить будешь?!

Однажды это омерзительное выступление, да ещё в присутствии моей мамы, в сердце которой рухнуло представление об образе офицера, довело меня до следующего шага: сор из избы. Чтобы остановить эту затянувшуюся сцену, я решилась на отчаянный для себя поступок – сдать выступающего героя в милицию. Спустившись к соседям, чтобы не дать Невенечке испариться, я с уже привычной теперь слезой на глазах попросила о помощи. Сердобольная соседка участливо объяснила наряду особенность ситуации: в семье маленький ребенок и старушка-мать, а дебошира унять не получается.

У молодых ребят, прибывших по заявке, итак к военным отношение неоднозначное: всегда существовала между двумя ведомствами определённая натянутость, а тут ещё Невенечка решил покуражиться… На приглашение пройти, герой изъявил желание испить чаю. Молодые милицейские, видимо, щадя женскую половину дома, вежливо ждали в коридоре. А чаёвничающий на кухне Невенечка ещё и громко вещал о прорехе в семейном бюджете, в связи с водворением его персоны в медвытрезвитель. Один из парней, взглянув на меня, в изнеможении прислонившуюся к стене, с улыбкой заметил: «Не волнуйтесь, девушка, у нас он посидит а-абсолютно бесплатно».

Появился Невенечка дома через сутки хмурый и видимо уставший от гостеприимства конкурирующего ведомства и с порога заявил: «Ну, тебе совсем на меня наплевать…» Нет, не наплевать. Просто я уже не знала, что ещё можно сделать, какое наказание придумать, чтобы остановиться…

Костыль

Я старалась быть сильной, поддерживать все светлые начинания Невенечки, даже постоянно предлагать что-то новое и неординарное. Хотя роль опоры, как и каждой женщине, мечталось видеть в мужчине, но судьба уготовила мне тяжкую участь – быть костылём для алкоголика.

Впервые определение «костыль» к собственной персоне возникло при случайной встрече с местной ведуньей, куда меня настойчиво потащила подружка. Я отнекивалась, говорила, что не очень-то верю в доморощенных целительниц, но всё же, подгоняемая отчасти женским любопытством, отчасти смутной надеждой на чудо, как последнее средство достучаться до разума пропадающего Невенечки, согласилась отправиться за компанию. Вот она-то, скорее психолог-самоучка, чем знахарка, и зародила мысль о моём пути: сильная, мол, держи, его держи, иначе не сможет…

Обидная роль для мечтательной особы быть подпоркой, костылем. Ладно бы для человека больного, который судьбу свою не выбирал – бесчеловечно не помочь, но тут другое. Сколько бы ни рассуждали о болезни алкоголиков, приводя массу доводов, убеждая в глубинности зависимости на генетическом уровне, все равно мой разум протестует, не желает принимать никаких аргументов. Алкоголизм – распущеннось человеческая, эгоистичное желание хапнуть удовольствие, и пусть жизнь самых родных, самых беззащитных рушится.

Держать невыносимо тяжко, особенно когда Невенечка в череде обычных дел вдруг выпадает из жизни. Тяжесть костыля врезается в разум и душу, придавливает так, что дышать невыносимо. И не спасают общие дела и увлечения, а так хочется не терять времени на бессмысленное и пустое, а путешествовать по заповедным уголкам России, строить дом своими руками, уже мечтать о внуках и готовиться к их появлению.

Чемодан без ручки

От этой жизни наизнанку рядом с непредсказуемыми вывертами Невенечки я постепенно становилась Несобой. Это не я рыдаю так, что начинает сотрясать мелкой дрожью и приходится давиться пригоршнями успокоительных, чтобы сковать себя. Это не я, хлещу в отчаянном бессилии бессмысленно улыбающегося Невечку, который хватается за мои онемевшие руки и, спотыкаясь, бормочет: «Права не-не имеешь… я офицер…». Это не я, по природе бойкая на перчёные выражения, изрыгаю отцу своего ребёнка унизительно оскорбительное определение: «Падаль!» Это не я не могу больше вытерпеть, и летят в пространство страшные слова ненависти и проклятия, нарушающие мамин завет: «Не желай постылому – пожелаешь милому»…Это не я, превращаясь в монстра, швыряю сползающее на пол тело Невечки в стену и в озлобленном ослеплении пинаю-пинаю…

И только мысль, что сейчас убью и накажу прежде всего себя, сломаю жизнь дочери, останавливает.

И теперь уже моё Я не может уснуть до утра, думает, думает, что же делать с этим чемоданом без ручки, от которого уже избавиться невозможно – теперь подхватит совестливая дочь, а я не позволю тащить своей кровинке непосильный груз.

Приступы щедрости

Наш герой в начале запоев частенько старательно изображает бурную деятельность хозяйской полезности и радушия. Потому может метаться по дому, часами имитируя свою нужность. Эта пустое шатание сначала вызывает глухое раздражение, а потом спасительно отключаешь эмоции и не позволяешь себе реагировать на бессмысленную суету Невенечки, уже заходящего на вираж.

Но иногда эта суета переходит все границы терпения, и ты не можешь не включиться в действие абсурда. Это соучастие как неизбежность проигранного сражения чаще всего случается в финале очередных приключений алкоголика. А некоторые из этих трагикомичных событий всплывают в памяти настойчивее всего.

Живя в небольшом городке, где все друг друга назойливо знают, а выбор товаров ограничен вкусом местечковых лавочников, стараешься сделать редкие покупки как можно подальше. Вот и тогда мы с дочкой, готовясь к новому учебному году, отправились в областной центр по соседству. А вернувшись, ощутили ароматы похмелья, но не сразу заметили сюрприз: любимая игрушка нашей девочки исчезла.

Это была не просто игрушка. Огромная, выше самой хозяйки, розовая мышь, подаренная любящей тётушкой, была предметом особой гордости и девчачьей зависти подружек.

Радушный хозяин, возвращаясь к роли заботливого отца, уже осознающий вопрос «где», но еще соображающий, как половчее ответить, мычал что-то фантастически невнятное. Были гости, коллега, живущий в пригороде вместе с ребёнком. Сказочная мышь так поразила детское воображение, что хозяин решил игрушку не то подарить, не то дать поиграть на время.

Все варианты развития душещипательной истории «доброго дяди» вызвали не только едкие реплики «а был ли мальчик», но и бурю негодования: как посмел отдать тем более не тобою подаренное.

История исчезнувшей игрушки надолго внесла ещё больший раздор и в без того рушащийся семейный очаг. Но Невенечка, как ни обещал, игрушку не вернул и подобную тоже не купить не смог. Так и осталась эта история примером никудышного отца в начале пути алкогольных приключений…

Подарок Невенечки со стажем был иного характера: всё сам-сам.

Были в жизни Невенечки периоды просветления, когда он начинал созидать: собственноручные ремонты семейного очага, строительство гаражей и, наконец, обустройство долгожданного дома. Столько планов, интересных идей, тщательная подборка материалов и необходимого инструмента! Но и этот отвлекательный процесс нарушался очередным выпадом. А повод мог быть абсолютно любой: заглянуть на огонёк к соседям, встреча с одногруппниками, очередной приезд родителей или свадьба уже взрослой дочери…

Невенечка уже в вираже по полдня стоял, зависнув на крыше старого гаража, как бы обдумывая общую картину реконструкции. Время от времени нырял в потайное местечко, принимая на грудь следующую порцию, которой много уже и не требовалось, и снова изображал проектную деятельность.

В один из таких моментов и попался Неченечке на глаза, особенно разговорчивому в такие периоды, новый сосед. Желая продемонстрировать добрососедские отношения, Невенечка одарил новичка, ещё несведущего о «слабеньком горлышке», щедрым подарком-сварочным аппаратом. Протрезвев, Невенечка пыжился рассуждать разумно: сосед-сварщик при случае поможет, а у самого горе-хозяина звездочки в глазах, и работает непрофессионально. Только почему-то просить об услуге соседа так никогда и не решился…

Конечно, эти приступы щедрости – такая малость, когда потеряна безвозвратно большая часть жизни…

Голубь мира

В начале Невенечкиных приключений голубем мира частенько являлась в трещащую по всем швам семью свекровь. Недаром говорят, свекровь – своя кровь… Приезжая сначала по зову мечущейся и уже не знающей к кому взывать невестки, а потом и по собственной тревоге сердца, мать Невенечки бросалась помогать. Первым делом, по русской традиции, выясняла, кто виноват. А виновата, как часто бывает у свекровей, конечно сноха: Невенечка плохо ухожен, мало обласкан, и вообще вот она-то никого не ждёт и всё-всё делает по хозяйству сама – такая женская доля. И желая защитить Невенечку, объяснить материнскому сердцу причину сыновьих бед, свекровь в ночной беседе на кухне направляла на путь истинный. Полупьяненький Невенечка, повесив стыдливо голову, больше помалкивал, мыча невнятно то ли согласие, то ли возражение, а фантазийные варианты возникшей ситуации комментировала со всей страстной секретностью сама гостья. Я мало прислушивалась к этим доверительным беседам, видя их неубедительность и, увы, всякий раз безрезультатность, но один монолог резанул мой слух. «Сыночек, – торопливо предполагала свекровь, – у тебя есть женщина?! Так ты разведись, чего ж мучиться?!» Невенечка вдруг вместо мычания отчетливо возразил: «Ты что, мама, а как же ребёнок?» Следующая фраза ночного диалога не могла не удивить теперь уже и меня: «Какой ребенок? У тебя есть где-то ещё ребёнок?»

Невенечкин ответ, что у него всем известная одна дочь, казалось, разочаровал готовую к неожиданным поворотам судьбы мамашу. Причин неожиданных запоев выявить не удалось, а и без того прохладные отношения к чужой крови и вовсе охладели.

Всё копившееся к Невенечке раздражение часто несправедливо выплескивалось на эту чужую кровь мамы пропадающего алкоголика. Летели в лицо старушки обидные слова о «поганой крови», дурной наследственности, звучали больше от бессилия, чем от здравого смыла резкие фразы о плохом воспитании (что уж там воспитывать здорового мужика). И ни капли сочувствия на рассказы матери, о том, как она, разыскивая пропавшего по всему городку, угодила на стаю бродячих собак и едва унесла ноги. Это черствое равнодушие моей измотанной души возвращалось унизительным бумерангом, когда однажды, не вытерпев раздавливающей безызвестности, обратилась за помощью к сослуживцам Невенечки, получила такое же безучастное «ничего не знаем».