– Внутри самолета небольшое помещение будет. Там можно от лишних глаз укрыться. С местным людом, если потребуется, мой человек пообщается. Удовлетворит деревенское любопытство так сказать. Ждать недолго: следующим утром улетите с деревни. Успеете?
– Успеем.
– Подводу, если потребуется, Конюхов организует на всякий случай. Я с ним договорюсь. А ты уж там на месте решай, как все лучше сделать. Летчики предупреждены, что ответственный груз обратно повезете. Помогут с погрузкой, если что.
– Хорошо. Но повозка вряд ли потребуется, если полосу в нужном месте подготовить, – произнес Сергей. – Да, пожалуй, так и нужно сделать.
– Вот и славненько. Скажешь потом в каком месте.
– А там, в прочем, другого и не найти. В поле только. Деревня на холме. А место ровное только в поле. К югу от деревни.
– Тогда до встречи. Где ты остановился, я знаю. Сам тебя найду. Груз, сам понимаешь, в Ленинград нужно доставить. Самолет с Молотова и обратно. Поэтому еще многое нужно согласовать и обговорить.
Они расстались, без рукопожатий и прочих атрибутов вежливости. Просто поднялись с лавки, и пошли в разные стороны. Некоторое время спустя Озолс оглянулся, но Ямпольский уже скрылся за поворотом набережной. Генерал уже намеревался повернуть домой, но вспомнил, что осталось еще одно не выполненное на сегодня дело.
Он чуть замешкался, взглянул на часы и решительно зашагал к Литейному мосту. Спустя полчаса Озолс уже был в своем кабинете. Несмотря на позднее время, генерал набрал номер знакомого военкома. Можно было, конечно, позвонить из дома, но в Большом доме[24 - Неофициальное название административного здания построенного для управления НКВД в 1930 году.] такого рода звонки с домашнего телефона не приветствовались.
– Дежурный по Володарскому военкомату[25 - В декабре 1948 года переименован в Невский.], сержант Зайцев, – донесся из трубки ленивый голос.
– Генерал Озолс. Начальник у себя?
– Одну минуту, товарищ генерал, – заметно приободрившись, ответил дежурный.
Прошло не больше минуты, и на том конце провода послышался знакомый Иварсу хрипловатый голос. Откашлявшись, начальник поздоровался:
– Здравия желаю, товарищ генерал!
– Привет, Семен Семенович. Извини, что в поздний час, но другого времени нет.
– Да, что вы, товарищ генерал! Знаете же, что меня дома никто не ждет. Вы, наверное, по поводу просьбы вашего знакомого из Ачема?
– И по этому вопросу тоже, – сухо ответил Озолс.
Месяц назад Иварсу позвонил Григорий Конюхов. Рассказал о житье деревенском послевоенном, да заодно, как бы невзначай обмолвился о своем земляке, деревенском парне, которому хотел бы помочь. Только вот помощь та выглядела несколько странной. А суть ее сводилась к следующему. После окончания войны призывы на срочную службу не проводились. Уж слишком многочисленной армия в те годы была. И до окончания демобилизации последних военных призывов новобранцев на службу не набирали. Конюхов же хотел, чтобы его земляка призвали служить в армию. В долгие объяснения не пускался, сказав лишь, что родители просили помочь и что для Тольки Ларионова, как звали парня, так будет лучше.
Хоть и не любил Озолс пользоваться своим служебным положением в личных целях, но отказать знакомому в помощи он не смог. Именно у Григория жила его семья во время войны. С ним многое его связывало в прошлом. К тому же и в предстоящих делах, возможно, потребуется его помощь.
– В середине ноября твоему парню повестка придет. Только служить он будет в Германии. Здесь лишь в следующем году новый набор намечается, – по-военному четко проговорил военком.
– Ну, и прекрасно, – согласился тогда Озолс. – Твою проблему тоже решим. В ноябре крейсер «Аврора» на Петроградской набережной поставят на вечную стоянку. После этого все и решим.
– Благодарю, товарищ генерал!
– Да, перестань. Не стоит того.
Ноябрь 1948 года
С местом для посадки самолета у Конюхова проблем не возникло. О своем выборе он сообщил председателю колхоза и районному начальству. Михеев был категорически против посадки самолета в поле, а вот начальство решение Конюхова одобрили. И, что бывало очень редко, похвалили за понимание исторической роли предстоящего полета. В связи с чем и Михееву пришлось согласиться с предложением Конюхова. Позвонил и Озолс, который предложил устроить полосу в том же месте. Хотя он мог и не говорить: другого варианта кроме колхозного поля все равно не было. Это было единственное во всей округе подходящее по размерам ровное место. Жаль, что засеяно озимыми, но без этого представить зимой пахотную землю было сложно. Знать бы раньше, так под пары оставили. Но для такого дела чем-то жертвовать в любом случае пришлось бы. Хотя на этом участке поля будущий урожай и попытались сохранить.
Для этого всем колхозом три дня собирали и возили на санях, раскидывая по будущей взлетной полосе свежевыпавший снег. Хоть с ним ачемянам повезло. Сразу после праздников навалило его прилично, и, судя по погоде, таять он не собирался. Митька Гавзов со своим звеном снег трамбовали и ровняли. Сзади к трактору прицепили бревно, которое и таскали взад и вперед все время. Помимо этого ночью привозили с реки бочки с водой и поливали укатанный снег. Все шло по плану, и к вечеру четырнадцатого ноября полоса длинной в триста метров была готова.
Протащив последний раз бревно, Митька остановил трактор посреди укатанного поля. Начало темнеть.
– Все, – проговорил он, вылезая из кабины. – Васька, дуй за Конюховым. Скажи, чтобы шел работу принимал. Если все устроит, тогда и по домам.
– А чего ноги мять? – заворчал Васька. – Он тут в обед был и похвалил. И без него понятно, что тут сейчас не только самолет сядет, а эскадрилья поместится. А то темнеет уж. Пока схожу, пока то да сё, окончательно стемнеет. Чего в потемках тут смотреть?
– Оманов! – повысил голос Митька. – Не начинай!
– Да, ладно, ладно. Схожу, – натягивая поглубже шапку, согласился Васька. – Чего сразу орать-то.
Он вылез из кабины и лихо спрыгнул на землю.
– Вон наст какой! – произнес он, потопав ногами по замерзшему снегу и пошел в деревню.
– Ну что ты за непонятливый такой. Говорю же, что Конюхов предупредил, чтобы его позвали, когда закончим, – крикнул ему в след Гавзов.
– Чего? – переспросил подошедший Толька Ларионов. – Из-за мотора ничего не разобрал.
Он наводил порядок в стоявшем на краю поля старом амбаре и закончив с делами, подошел к бригадиру. Председатель распорядился, чтоб в нем сделали что-то наподобие зала ожидания на случай непогоды или чего еще.
В этот момент трактор, пускавший черные клубы дыма, неожиданно заглох.
– Да Васька паразит за Конюховым идти не хотел, – ответил Митька.
Он подошел к трактору и похлопал по отдающего жаром капота.
– Притомился бедолага.
– Ты бы, Дмитрий Павлович, с поля-то его убрал, – проговорил Толька.
– Маленько остынет, тогда и отгоню, – согласился Гавзов. – Ты в амбаре-то все прибрал?
– Прибрал как смог. И тетка Мария приходила, обтерла все там. Еще бы печку туда и жить можно.
– Кто приходил? – переспросил Гавзов.
– Сальникова Мария, – пояснил Ларионов. – Сказала, что председатель ее нарядил туда.
– Вот же человек. Думает, мы не справимся.
– Кстати, я там подпол обнаружил, – оставив слова Гавзова без внимания, продолжил Толька. – Доски на полу маленько прохудились. Мария попросила новые приколотить. А под досками крышка оказалась. Я приподнял, так оттуда такая вонь! Я закрыл и заколотил старыми: новых все одно нет…
– Там в тридцатых годах, еще до образования колхоза, ледник был. Кто-то из кулаков толи мясо хранил, толи дичь лесную, – пояснил Митька.
– Интересно бы внутрь залезть.
– Да, уже чего интересного. Я туда пацаном ползал. Кости там валяются. И вонь стояла такая, что терпеть нельзя.
