Неистовый узник

Глава 2

В последующие дни Николай усердно налаживал новую жизнь. Ездил по городу, присматривался, как живут люди. Жидкая пачка гривен ушла на бензин и на продукты. Он встречал знакомых – кто-то его узнавал, кто-то нет. Прошедшая война (хотя прошедшая ли?) сильно изменила людей. Многие ожесточились, завернулись в кокон, демонстративно не узнавали знакомых. Кто-то уехал, кто-то погиб. Он тоже не горел желанием общаться с людьми, жил в своей скорлупе. Колесил по Краснодолу, остальное время проводил дома, наводил порядок, прибирался в саду и надворных постройках. Посетил кладбище, с трудом нашел могилку отца – хоронили батю в спешке, ни памятника, ни оградки, хорошо хоть соседка указала нужный ориентир. Он битый час сидел рядом с холмиком, мрачный как туча, дымил махоркой, купленной на базаре.

Несколько дней Николай провел в каком-то тягостном унынии. Днем наматывал километры, вечера проводил в одиночестве, смотрел телевизор, на котором вещал единственный канал из Донецка, тянул мелкими дозами дешевую водку, купленную у коллеги-таксиста. На третью ночь в калитку позвонили. Он долго не открывал: пока услышал, проснулся, добрел через просторный двор – несколько минут прошло. На участок вторгся ночной патруль в полном составе и принялся прессовать. Ему в лицо светил фонарь, хриплый голос настойчиво вгрызался в голову:

– Калаченко Николай Егорович? Это проверка. Вы должны были явиться в комендатуру, чтобы встать на учет, и до сих пор не явились. Позвольте поинтересоваться, чем вызвано столь ярое нежелание следовать установленным правилам?

– Это неправда, – бормотал Николай, пятясь под напором автоматчиков и протирая заспанные глаза. – Я дважды являлся в комендатуру, и всякий раз там чего-то не хватало – то электричества, чтобы занести меня в базу, то ответственного за данную работу делопроизводителя. Если не возражаете, я попробую еще раз…

– Почему так долго не открывали? – наседали ополченцы.

– Побойтесь Бога, товарищи военные! – возмущался Калаченко. – Хотите проверить? Поднимитесь наверх, усните, а я позвоню в калитку и посмотрю, как скоро вы откроете…

– Калаченко, не дерзить! – сверлил мозг хриплый голос. – Вы пока под надзором, невзирая на то, что с вами поступили по-человечески и отпустили на все четыре стороны. И никакие мы вам не товарищи. Забыли, что служили в украинской армии? Кто там у вас – господа, панове?

– Вообще-то товарищи, – бормотал Николай, – это обращение к военнослужащим никто не отменял…

– Показывайте, Калаченко, свои апартаменты. Мы обязаны осмотреть все помещения и постройки. Включите свет во всем доме и во дворе. Это приказ коменданта. И постоянно находитесь у нас на глазах.

– Да пожалуйста, – пожал плечами Николай. – А кого ищете-то, товарищи? У меня даже женщины нет, не обзавелся пока…

Бойцы самопровозглашенной республики с сумрачными лицами ходили по дому, заглядывали во все кладовки и закоулки. Николай покорно следовал за ними, зевая в кулак. Бойцы посматривали на него с подозрением – и в принципе, он их прекрасно понимал. Но чаша терпения уже переполнялась.

– Вы так смотрите на меня, мужики, – дерзил он, – словно я абсолютно не вписываюсь в этот интерьер. И вообще из другого анекдота.

– Помолчите, Калаченко! Мы делаем свою работу. В другом месте острить будете.

Так и подмывало спросить – в каком? Но больше он не дерзил, смиренно терпел посторонних. Патрульные блуждали по саду, словно привидения, похоже, им совершенно не хотелось уходить. Осмотрели сетку, забор. Залезли в подвал, где еще прозябали соленья трехлетней давности, поинтересовались, нет ли на участке других подвальных помещений. Николай развел руками.

– Хорошо, Калаченко, но завтра обязательно зайдите в комендатуру, вас уже заждались, – сказал напоследок старший патруля. – Похоже, жизнь на гражданке у вас также не складывается. Вы не выглядите добрым и счастливым. Мы знаем, что вы работаете таксистом, но в наше время трудно сколотить на этом капитал. Подумайте хорошенько, не желаете ли записаться в ополчение? Зарплату, как в Иностранном легионе, не гарантируем, но, по крайней мере, будете сытым и не умрете со скуки.

Николай обещал подумать, запер за ополченцами дверь и задумался.

На следующий день он сходил на рынок, прогулялся по центру, заглянул в возрождающийся сквер, где гуляли влюбленные парочки и замученные мамы с колясками. Дойдя до церкви, зашел и туда. На выходе бросил несколько монеток безногому старику, сидящему на паперти. Старик щеголял продырявленной шляпой и почему-то георгиевской ленточкой. «Святой вы человек», – вздохнул ему вслед инвалид.

Вторую половину выходного дня Николай опять провел за рулем, подвез в поселок Камышинский двух пожилых женщин. Расплатились гражданки продуктами – парой килограммов картошки, крупным язем и рецептом его приготовления, при котором язь может храниться даже на жаре. Еще один заказ поступил из общежития завода турбин – бывшие погорельцы переезжали в отремонтированный дом, и им требовалось отвезти кучу вещей. «Четыре ходки, приятель, – умолял его прихрамывающий новосел, – и все перевезем. А с нас по двадцать гривен за ходку». С деньгами в этой израненной стране было что-то не так – по неким причинам на всех их не хватало. Уважающий себя таксист за такие деньги из машины бы не вышел. Николай же весь остаток дня крутил баранку за ничтожную сумму. Несколько раз возникало ощущение, что за ним наблюдают – он не мог бы поклясться, что это так, но на всякий случай делал вид, будто ничего не замечает. «Бродячие» патрули больше не донимали, и паранойя по вечерам пропадала. Он поднимался на мансарду, окна которой выходили на три стороны, выключал свет и наблюдал за окрестностями, отогнув шторы. Слежки не было. Лишь баба Люба из дома напротив постоянно торчала у окна. Очень скоро выяснилось, что у старушки по причине смерти единственного сына окончательно «поехала крыша» и она никого не узнает. Несколько раз Николай пытался с ней заговорить, проходя мимо ограды, но та делала испуганное лицо и пряталась.

Немного бодрости придал седьмой день от начала его гражданской жизни. Вернее, поздний вечер. Николай сидел в гостиной, вытянув ноги в полуразвалившемся кресле, сквозь дремоту смотрел телевизор, по которому показывали что-то из советской военной героики. Рядом на табуретке стояли две пустые бутылки «Жигулевского» (это пиво было непобедимо, как и его отвратительный вкус). И вдруг он что-то почувствовал – интуицию не обманешь. Навострил уши, подобрался и услышал скрип на крыльце. Молния в голове – кто-то взломал калитку, пересек двор… «Добрый вечер в нашей хате»? Поздно думать – соображать надо! Он словно предчувствовал, что сейчас произойдет. Только не успел! Входная дверь распахнулась от мощного удара, вылетел с мясом крючок, на который он запирался, когда находился внутри, и в дом ворвались трое – в чем-то черном, мешковатом, с бандитскими рожами. Явно не герои светской хроники. Их намерения явственно читались в динамике движений! Они преодолели короткий коридор, влетели в гостиную.

– Вот падла! – взревел один из них. – Своих предал! Сидит, балдеет! Сейчас ты, сука, за все ответишь! Привет тебе, гаденыш, от лейтенанта Шелеха! Помнишь своего начальника? – И все трое двинулись на него, размахивая кулаками.

Поздно вставать и что-то предпринимать. Но выучка позволила сохранить самообладание. Николай движением бедер вывел кресло из равновесия. Левые ножки оторвались от пола, а сам он перевалился через правый подлокотник, загремел на пол, одновременно отталкивая кресло от себя. Видимо, главный из троицы, летящий в атаку со сжатыми кулаками, запнулся об него, охнул и треснулся грудью о левую боковину. Кресло развалилось на куски. Он откатился, ослепленный болью, освобождая место другим. Второй уже перепрыгивал через раскромсанное кресло. Опять Николай не успевал подняться! Он схватил бутылку от «Жигулевского» – она упала на пол с перевернутой табуретки – и метнул ее с положения лежа. Это был хороший бросок. Посудина дважды перевернулась и ударила мужика по лбу! Кость была крепка, в отличие от стеклянного изделия. Бутылка раскололась на мелкие кусочки, они разлетелись по комнате. Мужик запнулся, как-то растерянно всплеснул руками – и словно задумался, нужно ли падать. Николай уже не думал – подлетел, как на трамплине, хватая за ножку табуретку, и побежал к окну. Даже храбрый человек должен уметь быстро бегать. Три скачка – и он, развернувшись, метнул табуретку. Она усилила аргументацию – увлекла за собой мужика, повалила. Но наперерез летел третий – он немного замешкался, но с направлением не ошибся. Прыгнул на Николая – увы, тот был бессилен перед законом всемирного тяготения, но, падая, успел отвести руку и ударил противника локтем по виску. Он зашипел, словно не до конца раскупоренная пивная бутылка, – второй удар, третий! Николай выкрутился из-под него, словно угорь, и взлетел на полусогнутых. Он понимал, что происходит, и все же имел твердое намерение завершить «разъяснительную работу». В гостиной царил разгром. Он выбежал на открытое пространство, нагнулся, схватил отколотое горлышко бутылки, весьма удачно оказавшееся под ногами. Надо же, «розочка» – популярное оружие уголовников и участников пьяных застолий! Вовсе не пустяк, пусть не убьет, но может навсегда обезобразить лицо. Он стоял, согнув ноги, и хищно скалился, держа на виду всю троицу. А те понемногу приходили в себя, вставали – побитые, униженные, окончательно разозленные, и стали приближаться, жадно пожирая свою жертву глазами. Что-то щелкнуло в руке у одного из «оппонентов» – как у факира из рукава, выскочило тонкое лезвие.

– Ну, все, гаденыш, напросился… – процедил он.

– Шо, Колюнчик, думал, связал концы и выскочил на волю? – сипло хохотнул второй.

– Пошли, братва, дадим корешу треста, – оскалился обладатель ножичка. И приготовился к прыжку.

– Ну, все, товарищи бойцы, хорош блатовать! – возвестил от порога бодрый голос, в котором звенели юмористические нотки. – Уделал он вас, как пить дать, уделал! И не стыдно, ребята? Какой-то «укроп» надавал по сусалам бравому спецназу! Хорош, говорю, расслабились! Калаченко, отставить, выбрось «розочку»!

На середину комнаты вышел ухмыляющийся комвзвода специальной разведки Илья Ткач. Он насмешливо смотрел, как его бойцы, чертыхаясь, принимают «мирные» стойки, натужно ухмыляются. Унизил их парень, конечно, сильно. У одного болела грудина, у второго расцветала роскошная шишка на лбу, третий покачивался, переживая удар в висок. Николай поколебался, выбросил зазубренное горлышко. Если честно, чего-то подобного он и ожидал.

– Да хрен он нас уделал, Илья, – проворчал, опуская глаза, обладатель отбитой грудины. – Все равно бы мы его дожали.

– Ладно, не маши кулаками после драки, Серега, – рассмеялся Илья. – Все, мужики, представление окончено, всем спасибо, до утра свободны! Утром на службу, и чтобы подлечились!

Подчиненные, ворча под нос, поволоклись из дома. Николай угрюмо смотрел на Илью. Перевел взгляд на перевернутую мебель и с досадой сплюнул.

– Ну, извини, – развел руками Илья. – Виноват, что это оказались мои люди, а не твои бывшие кореша, мечтающие перерезать тебе горло. Зато теперь я спокоен – если они придут, ты окажешь достойное сопротивление. Во всяком случае, несколько минут продержишься.

– Проверяешь, старлей? – проворчал Николай.

– Есть такой грешок, – признал Илья. – Не в том плане, что ты заслан, а просто интересно, как ты готов действовать в критической ситуации и на что способен.

– На многое способен, – вздохнул Николай. – Учили меня. Я что, похож на вражеского агента? Считаешь, у меня тут подпольный кружок?

– Да ладно, уймись! Никакой ты не агент, и подпольный кружок в твоей хате – это что-то вроде гей-клуба в подвале гестапо, то есть смешно. А за мебель прости. Кресло жалко – в нем так удобно бездельничать перед телевизором, верно?

– Я работал весь день, – буркнул Николай. – Могу и побездельничать, мое право.

– Конечно, – кивнул Илья и вдруг задал неожиданный вопрос: – Ты не сильно напрягся? Выпить хочешь?

Николай удивленно смотрел, как офицер ополчения извлекает из сумки банки с консервами, кусок сыра, бутылку не самой отвратительной в Донбассе водки. Поколебавшись, он направился к буфету за посудой.

Посидели, в принципе, неплохо. Выпили, закусили. Илья исподтишка разглядывал дезертира, а тот смущался, не знал, как себя вести.

– Не боишься мхом порасти? – вкрадчиво поинтересовался Илья. – Днем занимаешься всякой херней, вечерами, как бука, дома сидишь. Размялся бы, трахнул бы какую-нибудь девчонку. Ты парень видный, неужто не нашел бы? Или недостаточно взрослый?

– Слушай, старлей, я был достаточно взрослый для смерти, – вспыхнул Николай и выругался сквозь зубы. – Дебальцево это четко показало. А выжил, потому что подготовили нормально. Уж как-нибудь разберусь со своими личными делами. Извини, не сдержался…

– Нормально, – отмахнулся Илья, – хорошая беседа, как шахматы, без мата не обходится. Ладно, прекращай свои меморандумы. Нормально сидим, не порть вечер.

– Ага, не порть, – гундел Николай. – Устроил мне проверку по полной программе… Я что, должен был орать твоим архаровцам – не убивайте меня, хлопцы, я свой по самые гланды, я, типа, тут «засланный казачок», выполняю особо важное правительственное задание? Не верите вы мне, мужики, – тоскливо вздохнул он. – Ну, прости, не знал, что это твои люди, иначе не стал бы им рыла чистить, выпить бы предложил… Да ладно, справлюсь, если снова за решетку не посадите. Я же вижу, как за мной следят каждый день, словно я тут шпион под прикрытием…

– Никто за тобой не следит, – возразил Илья. – Ну, может, пару раз патрули поглядывали, не больше. У нас людей не хватит, знаешь ли, отслеживать каждого перебежчика. Ты не один такой, парень. Обещаю, не будет больше слежки, слово офицера. И парней своих подальше задвину.

– Быдловатые они у тебя какие-то, – усмехнулся Николай.

– Ты тоже без высшего образования, – улыбнулся Илья. – Ладно, извини, специально выбирал, старался, не все у меня такие. А проверял я тебя по другому поводу. Вот ты сидишь, ничего толкового не делаешь, а ведь мог бы принести пользу молодой свободолюбивой республике. Понимаешь, о чем я? Не хочу давить, торопить, иначе ты все сделаешь наоборот. Просто подумай. Искупать свою вину все равно надо. Раз уж пришел к нам, будь ласков как-нибудь соответствовать. Сейчас такое время, когда лучше в армии, нежели на гражданке. В армии ты сыт, одет, обут, располагаешь, как и в мирной жизни, свободным временем, поскольку войны сейчас нет, а есть лишь небольшие минометно-бомбовые «недоразумения». А на гражданке надо крутиться, поскольку работы нет, а кушать хочется. Пока еще все устаканится – годы пройдут. А ты не создан для мирной жизни. И мир в наше время уж больно на войну смахивает. Мне надо полностью укомплектовать свой взвод, пока не началась новая заваруха. Присматриваюсь, подбираю достойных. У меня спецназ – разведчики, диверсанты, люди, умеющие не только драться, но и шевелить мозгами. Взвод укомплектован наполовину. Это элита, гордость наших вооруженных сил, служить в ней реально почетно. Мы выполняем любые задачи. Повторяю – ЛЮБЫЕ.

– Ты, по ходу, делаешь мне предложение? – буркнул Николай, отводя глаза.

– Ну, в некотором роде, – согласился Илья. – Время есть, подумай, неволить не буду. Колхоз – дело добровольное. Из-под палки у нас служить – занятие неблагодарное. Не сказать, что я сильно в тебя влюблен, но сегодняшняя сценка впечатлила. Ты же понял интуитивно, что происходит, и все равно в драку ввязался. И бежал ты от своих красиво, с музыкой – мне рассказывали. Обещаю нормальный рабочий день – с выходными, с сидением у домашнего очага. Будут ночные бдения, но нечасто. С дальними рейдами пока туговато. В любой момент, если не понравится, можешь уйти, держать не будем.

– Знаю я вас, – посмурнел Николай. – Вход – рубль, выход – три… Черт… – Он задумался и как-то незаметно для себя проглотил стопку, зажевал «цыганкой сайрой».

– У тебя даже специальности на гражданке нет, – продолжал напирать Илья.

– Я в охране работал…

– И к какому месту ты это приложишь? Скажи еще, что ты не хочешь, потому что у тебя есть большие духовные потребности… Ладно, парень, думай, время есть. – Илья махнул свою стопку и отобрал у Николая банку с консервами. – И не вздумай сразу отказываться, а то обижусь. Ладно, шучу…

– Да подумаю я, подумаю, – вздохнул Николай. – Честно говоря, не знаю, старлей, темная какая-то материя, я вроде навоевался. Но серьезно говорю – подумаю.

В бутылке оставалось еще на пару тостов. За мир во всем мире, за дальнейшее понимание и сближение братских народов. В головах загудело, мозги раскисли – водка была того качества, что снимает тормоза и развязывает языки.

– Слушай, а что ты там бухтел про концлагерь под Беленском? – вдруг поинтересовался Николай. – Сочинял или на самом деле есть такая штука?

Илья рассказал, мрачнея с каждой минутой, во всех подробностях, не приукрашивая. Никакой военной тайны он не раскрывал – наоборот, об этой штуке должно знать как можно больше людей. Пусть знают все, подхватывают, разносят информацию по миру. Даже в Украине найдется немало людей, для которых это неприемлемо. Он прошел через ужас, не сломился, выжил, бежал. Никто другой похвастаться этим не мог. Две недели в лагере отняли десять лет жизни. Организм постепенно восстановился, но только не душа. От воспоминаний сразу начинало трясти. Он старался бежать от этих воспоминаний, но они подстерегали каждый день, в самых неожиданных местах. Теперь вот этот парень – вроде нормальный, хотя и себе на уме. А ведь повстречай он его где-нибудь в окрестностях Беленска или Кашлан – «замочил» бы, не задумываясь…

– Ну, не знаю… – растерянно протянул Николай. – Мне точно с фашистами не по пути. У меня прадед всю войну прошел – под Берлином ранение получил, калекой остался. Деда – тогда еще мальчонку – в Германию угнали, на заводе «Даймлер-Бенц» разнорабочим трудился… Не знаю, старлей, все равно не верю, хотя понимаю, что нет тебе резона сочинительством заниматься… Возможно. Отморозков везде хватает. Можно подумать, у вас их нет.

– Таких – нет, – резонно возразил Илья. – Для самого это стало шоком, приятель. Теперь понимаю, о каких европейских ценностях трындят ваши власти…

Пойло заканчивалось, разлили по последней.

– Шабаш, Николай, – нетвердым голосом проговорил Илья, заглядывая в пустую консервную банку. – О работе поговорили, о политике, осталось о бабах. Девушка есть?

– Где? – так же нетвердо спросил Николай.

– Да хоть где, мне без разницы.

– В Киеве была, – пожал плечами Николай. – Красивая, статная, железная такая бизнес-леди. Целой фирмой командовала. Любила меня без памяти… Ну, как девушка – на четыре года старше. Муж, ребенок, все дела. Приезжала каждый день, запрещала деньги тратить, подарки покупала, следила, чтобы с другими не путался. Не по мне это как-то – неудобняк был страшный. Я вроде не альфонс за бабий счет жить. Да и не любил я ее по-настоящему, просто нравилась, в постели с ней было, как на американских горках. Потом у нее муж заболел чем-то неизлечимым, фирма затрещала… Ладно, не хочу об этом. А у тебя есть девушка?

– Есть, – кивнул Илья, – только далеко – в Беленске.

– Где-где? – удивленно переспросил Николай.

Язык у Ильи развязался, как помело. Хотелось выговориться, облегчить душу. Одна-единственная девушка – просто девушка, ни больше ни меньше, а весь свет на ней клином сошелся, и никакие другие в голову не лезут! Он рассказывал про свой сон, в котором видел эти глаза, про госпиталь, где девушка с этими глазами выхаживала его, практически мертвого, от побоев и истощения. Как Олеся Моравская ответила взаимностью на его чувства, но, когда он сбежал из плена и прибыл в Беленск, чтобы забрать ее с собой, очень некстати всплыла больная мама и маленькая дочка. А у него на «хвосте» висели силовики, и тащить весь этот табор не было возможности… Да, имелась связь с Олесей, он несколько раз звонил ей по мобильнику, с девушкой все было в порядке. Но с некоторых пор он перестал выходить на связь – стало опасно, СБУ может подслушивать (с девушкой неоднократно беседовали сотрудники этой организации). Пока проносило, но рисковать он не мог. И ситуация просто доканывает, мотает нервы, мешает спокойно жить…