Ключ к тайне

Глава пятая

За нами следят

В этот вечер нам так и не пришлось попасть в Кендал.

В темноте мы свернули не туда, куда следовало, и целый час потратили на поиски дороги. У повозки, ехавшей впереди, слетело колесо, а так как дорога в этом месте была очень узкой, то нам пришлось ждать, пока колесо починят. Было тепло, и в конце концов актеры решили провести ночь в поле, чтобы сэкономить расходы на ночлег в гостинице. Они все равно рассчитывали прибыть в Кендал задолго до начала дневного представления.

Обо всем этом я узнал потом. А разбудил меня громкий спор где-то под ухом. Я сразу почувствовал, что повозка стоит.

– Не дури, Уильям, – говорила обладательница доброго голоса.

– Уверяю тебя, Джейн, внутри что-то есть. – Голос толстяка звучал взволнованно, как у испуганного ребенка.

– Конечно, внутри что-то есть…

– Но это «что-то» двигается и шуршит.

– На тебя подействовала пьеса. Я всегда говорила, что в «Ричарде Третьем» слишком много призраков…

– Тише, Джейн! Слышишь? Или это мне опять чудится?

Я не мог больше оставаться в сундуке, который, к счастью, был сколочен из грубых досок, окованных железом, и сквозь щели проходил воздух, иначе я давно бы задохнулся. Теперь я попытался откинуть крышку, но от долгого лежания руки и ноги мои онемели, а сам я так ослабел, что едва мог сдвинуть ее с места.

Вдруг крышка сама приподнялась, раздался возглас удивления, и в желтом свете фонаря надо мной повисло, как полная луна, пухлое лицо женщины.

– Черт побери! Уильям, иди-ка сюда, посмотри-какой подарок нам сделали феи! – Не дожидаясь мужа, она мощной рукой обхватила меня за плечи и посадили, как больного ребенка в кроватке. – Что вы стоите разинув рот? – закричала она, обернувшись к актерам, теснившимся вокруг. – Несите скорее воды и миску с мясом! А ты, Уильям, дай наперсток вина, если не жаль.

Через пять минут, сидя в траве у веселого костра, я совершенно пришел в себя. Я пытался бормотать извинения, и начал было объяснять, в чем дело, но Уильям Десмонд остановил меня величественным жестом:

– Ни звука, мой мальчик, ни звука. Чем меньше слов, тем лучше. Ты повстречался с нами на дороге в Кендал. Раньше, насколько помнится, мы не встречались. У тебя вид честного малого. Нам и в голову не приходит принимать тебя за молодого преступника из Пенрита. Никто не посмеет обвинить мой театр в том, что под сенью его скрывается беглец, преследуемый законом.

– Обвинить-то они нас посмеют, – вмешалась его жена, – но вряд ли сумеют доказать это.

Я снова принялся за ужин и очистил вторую миску великолепного жаркого. Я все еще испытывал страшную усталость, но главная тяжесть свалилась с моих плеч. Не только мистер и миссис Десмонд, но и все остальные сидевшие вокруг костра актеры были добры ко мне. Наконец-то я чувствовал себя в безопасности!

Оторвав глаза от миски, я огляделся. Я не знал, где мы находимся, так как мне никогда не приходилось уезжать так далеко от дома. При свете луны я различал контуры низких холмов по обеим сторонам дороги и смутные силуэты гор к западу от нас. Повозки стояли в лощине на берегу ручейка, который с веселым журчанием пересекал дорогу. Привязанные неподалеку лошади мирно щипали растущую среди грубого вереска сочную траву.

Неужели я спасен? Здесь, рядом с теплом и светом костра, это не вызывало сомнений. И все-таки я не был спокоен.

Тот, кто привык бывать один в горах, сразу чувствует появление других людей. Эта способность особенно обостряется, если за вами следят.

И вот, когда мы сидели у костра, меня не покидало странное ощущение, что за нами следят.

Не за мной одним, а именно за всеми. Конечно, актеры разглядывали меня, пока я ел ужин, и я понимал, что мысленно они строили на мой счет всевозможные догадки. Но я говорю не о добродушном любопытстве случайного спутника.

Нет, мне казалось, что кто-то тайно подглядывает за нами из темноты, обступившей костер, кто-то лежащий, скорчившись, в высоком, мокром от росы папоротнике, и его горящие глаза так и сверлят окружающую тьму.

Это была странная фантазия, но я никак не мог от нее отделаться. В просторах шепчущегося папоротника могла спрятаться целая армия, поэтому нечего было думать о том, чтобы разыскать там одного человека. У меня начался озноб – не от страха, а оттого, что я слишком мало спал.

Уильям Десмонд несколько минут молча разглядывал меня и вдруг спросил:

– Ты умеешь петь, мальчик?

Я вздрогнул. В эту минуту мне меньше всего хотелось петь, но я готов был сделать все, что угодно, лишь бы отблагодарить актеров за ужин.

– Завтра мы показываем пьесу «Два веронца», – объяснил он торопливо, – там есть песня, замечательная песня. Ее всегда исполнял мальчик-слуга. Но разве в труппе есть хоть один мальчик, способный выдавить из себя верную ноту? – Он вызывающе оглядел присутствующих, но никто не сказал ни слова. – У Джорджа голос дребезжит, как треснувший горшок. Маленький Френсис пел, как ангел, но он бросил нас в Ланкастере: несчастный щенок сбежал, испугавшись этих гор. Дошло до того, что мы не можем ставить ни одной пьесы, если в ней больше двух женских ролей. – Он снова обратился ко мне: – Попробуй-ка выучить эту песню и спой ее. Вот и все, что от тебя требуется.

Он запел слабым, но приятным голосом:

Это была простая песенка, состоящая всего из трех коротеньких куплетов. Я обещал постараться. Мне очень хотелось хотя бы такой малостью отблагодарить актеров за их доброту.

Но сейчас важнее всего было выспаться, поэтому я завернулся в огромный кусок ткани, лежавший в телеге, и заснул так крепко, что не слышал, как запрягли лошадей и двинулись в путь.

Я открыл глаза, когда солнце уже взошло и утро наполнилось гомоном птиц. Я приподнялся на локте и выглянул из повозки.

По сторонам все еще тянулись болота и поросшие вереском холмы, но я понял, что мы приближаемся к Цели своего путешествия. Передо мной маячили широкие спины миссис и мистера Десмонд – он был у нас за кучера, – но большая часть труппы шла пешком, разбившись по двое и по трое.

– Эй-э-эй!

Внезапно слева, на ломаной линии горизонта, в ослепительном золоте утра появились черные силуэты: люди махали руками, гривы и хвосты лошадей развевались.

– Эй вы, остановитесь!

В горном воздухе голоса звучали негромко.

Осторожно выглянув из повозки, я увидел, что их было четверо.

– Поезжай, – сказала миссис Десмонд.

В голосе ее чувствовалось напряжение. Повозка и так ехала не останавливаясь. Мы продолжали свой путь.

– Я лучше слезу, – предложил я, – и побегу другой дорогой…

– Ни в коем случае, – ответила она, не поворачивая головы. – Лежи спокойно, натяни на себя какие-нибудь вещи и помалкивай.

Я повиновался, так как уже понял, что с миссис Десмонд лучше не спорить. Я не мог снова залезть в гроб, который находился в другой повозке, но спрятался как сумел среди вещей. Выглянув в последний раз, я увидел, что всадники скачут с горы напрямик, чтобы отрезать нам путь у следующего поворота. У нас не было ни малейшего шанса опередить их.

Не прошло и двух минут, как я услышал впереди топот копыт и жалобный скрип колес останавливающейся повозки.

– Что случилось? – закричал Десмонд повелительным тоном. – Мы и так опаздываем в Кендал. Что это за…

Дальше слов нельзя было разобрать. Он соскочил с козел и пошел по дороге. Я слышал звук незнакомых голосов, но не мог уловить ни единого слова. Затем шаги повернули обратно. Десмонд говорил ворчливо:

– Уверяю вас, дорогой сэр…

– Я должен убедиться собственными глазами.

– Вы не верите моему честному слову? – возмутился актер.

– Вовсе нет, вовсе нет. Но задок повозки откинут, туда можно было забраться и без вашего ведома.

Как жаль, что я не попробовал спастись бегством. Теперь уже было поздно. Я знал, что, если дело дойдет до схватки, мои новые друзья легко справятся с четырьмя незнакомцами, но с моей стороны было бы нечестно допустить это. Я не имел права подвергать их опасности попасть в тюрьму, так как ни один судья не поверил бы слову бродячего актера против местного дворянина. Если меня найдут – а помешать этому могло лишь чудо, – я буду утверждать, что спрятался в повозке без чьего-либо ведома.

– Пожалуйста, – неожиданно сказал Десмонд, которому, видно, надоел этот спор. – Смотрите, если желаете.

Наверное, он не мог поступить иначе, но сознаюсь, что мне было горько разочароваться в нем. Я слышал, как человек прыгнул на задок повозки.

– Здесь кто-то есть! – вскрикнул он торжествующе и мгновенно вытащил меня из моего убежища.

Его рука так быстро схватила меня за плечо, что я не успел прийти в себя от неожиданности.

– Но это же мальчишка! – воскликнул тот, что был постарше, презрительно оглядев меня с ног до головы.

– Конечно, – без колебания подхватила миссис Десмонд. – Это бездельник Сэмми. Спрячется где-нибудь и спит, отлынивая от работы.

– Слезай-ка с повозки, чертенок, – приказал ее муж. – Пройдись немного пешком для разнообразия.

Я послушно вылез, но четыре незнакомца даже не удостоили меня взглядом. Они подошли к другой повозке, однако и там никого не нашли. Надо отдать им справедливость, они попросили извинения за беспокойство, сели на лошадей и легким галопом поскакали по дороге. Десмонд крикнул им вслед:

– Мы сообщим в ратушу, если повстречаем леди.

– В чем дело? – поинтересовался я, когда мы снова покачивались в повозке.

Актер засмеялся:

– Они разыскивают молодую леди. Сбежала из дому сегодня ночью, видно, из-за семейных неприятностей, хотя они не очень-то откровенничали со мной на этот счет.

– Может быть, она бежала со своим возлюбленным? – сказала его сентиментально настроенная жена.

Джейн Десмонд за всю свою жизнь насмотрелась столько романтических итальянских комедий, что при одном упоминании о любви таяла, как снег. По-моему, это был ее единственный недостаток; она была добрая женщина, с большим сердцем, и после двух недель знакомства я готов был биться за нее не на жизнь, а на смерть, как за собственную мать.

Я не ломал себе голову над этим происшествием. Мы ехали вниз с горы, и в ярко-зеленой чаще долины перед нами открылся Кендал. Через несколько часов мне предстояло по-настоящему выступать перед зрителями. Я повторял свою песенку до тех пор, пока не выучил ее наизусть.

Мы устроили сцену во дворе гостиницы. По сравнению с Пенритом это была жалкая лачуга с таким неудобным расположением комнат, что большинству из нас пришлось переодеваться в повозках. Миссис Десмонд сказала, что я, если хочу, могу и ночевать в повозке, и я с благодарностью согласился. Впереди ждала неизвестность, и я был рад сберечь деньги за ночлег.

В тот день не случилось больше ничего примечательного. Я не испытывал никакого страха или чувства неловкости перед появлением на сцене. Одетый в ярко-желтый камзол, который был мне узок в плечах, я вышел вместе с остальными, как мне велели, и, когда заиграла музыка, я спел свою песенку. Зрители хлопали – не очень громко, только чтобы подбодрить меня, а от миссис Десмонд я получил хороший шлепок, когда вернулся за кулисы. Оказалось, что мой желтый камзол с треском лопнул, и она, выбранившись, как извозчик, с веселым видом начала искать иголку с ниткой.

– Хорошо, что тебе больше не надо выходить на сцену, – сказала она, вкалывая мне иголку между лопаток. – А пьеса нравится?

– Очень хорошая, – ответил я вежливо.

– Я рада, что молодой Шекспир начал писать комедии вместо шумных хроник, где через каждые десять минут идут бои, а в промежутках казнят одного-двоих, чтобы развеселить зрителей. В жизни и без того хватит трагедий, так покажите зрителю что-нибудь повеселей, вроде «Двух веронцев». Вот мое мнение. Что касается трагедий, то после смерти бедного Кита Марло их уже некому писать…

– А кто был Кит Марло?

– Он был самый лучший из всех драматургов. Ты бы посмотрел его драму «Доктор Фаустус» – мы до сих пор еще ставим ее. Или трагедию «Мальтийский еврей». Как он писал! Он был не старше, чем этот юнец из Уорвикшира, но разве может Шекспир сравниться с ним теперь или когда-нибудь в будущем?

– А что случилось с мистером Марло? – спросил я.

– Его закололи кинжалом. – Она вздохнула. – Мы так и не знаем толком, как это произошло, да и вряд ли когда-нибудь узнаем… Ну ладно, хватит об этом. У тебя приятный голос, Питер. Ты, наверное, очень волновался при мысли, что на тебя смотрит вся публика?

– Нет, – ответил я, и это было правдой.

Я не думал о зрителях во дворе. Только раз, когда я пел последний куплет, у меня вдруг снова появилось странное ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Это был не прямой, открытый взгляд зрителя, а пристальный взор человека, прячущегося в потаенном месте.

Однако чувство это было настолько фантастичным, что я даже не решился сказать о нем миссис Десмонд и промолчал, а вскоре и сам забыл об этом.

После представления мы провели замечательный вечер, так как, переночевав в лесу и сэкономив на ночлеге, актеры решили воспользоваться этим и устроить сытный ужин. Все поздравляли меня за исполнение моей крошечной роли, а Десмонд сказал:

– Почему бы тебе не остаться с нами, Пит? Поездка продлится всего месяц или два; до начала зимы мы должны возвратиться в Лондон. Бог знает, что нас там ждет, но стоит ли волноваться заранее?

«Зачем волноваться заранее? Неплохой девиз», – подумал я и принял предложение. Засыпая на груде тюков, служивших мне постелью, я радостно бормотал:

– Я еду в Лондон! У меня есть работа. Я актер!

Это была волнующая мысль, но никакие волнения не могли помешать мне уснуть в эту ночь. Я крепко спал до рассвета, как вдруг какой-то шум, как мне показалось, разбудил меня, и я сел, моргая и сонно вглядываясь в сероватый сумрак.

Я сразу почувствовал, что, кроме меня, в повозке кто-то есть. Но если бы я и сомневался, то эти сомнения быстро рассеялись. Прежде чем я успел повернуть голову, чей-то голос над правым ухом произнес тихо, но внушительно:

– Только пикни, и я пырну тебя ножом.

Глава шестая

Соперники

Знакомо ли вам ужасное ощущение, когда сердце вдруг метнется вверх и остановится и вам начинает казаться, что оно повисло в воздухе где-то между своим обычным местом и потолком? Вот чувство, которое я испытал.

– Поклянись, что не крикнешь, – раздался снова тот же голос.

Теперь я различал, что это был низкий и приятный мальчишеский голос. Судя по тону, моей жизни ничего не угрожало.

– Ладно, – проворчал я, поворачиваясь и приподнимаясь на локте.

Мальчик стоял позади меня, и в руках у него действительно был небольшой кинжал, сверкнувший в полутьме полоской белого света. Сам мальчик тоже был невелик ростом, моложе меня на год или два. Втайне мне стало стыдно за свой страх.

– Что ты здесь делаешь, парень? – спросил я грубо, вспомнив, что я член труппы и отвечаю за сохранность багажа.

– То же, что и ты, – нагло отпарировал он. – Сплю.

– Но я актер.

– С каких это пор?

Я с удовольствием сбил бы с него спесь, но мне казалось, что это было ни к чему. Поэтому я посоветовал ему не лезть не в свое дело. Он только усмехнулся и смерил меня с головы до ног таким взглядом, как будто я был хвостатым четвероногим с Кесуикского рынка.

– Пожалуй, я тоже поступлю в актеры, – сказал он небрежно.

– Ого! – фыркнул я. – Это не так-то просто.

– Верно, не так уж и трудно, если… если даже ты справился.

Я спросил его, не хочет ли он получить по шее. Он ответил, что нет. Он хочет получить работу. Тут я заверил его, что он не единственный: по дорогам Англии непрерывной вереницей, как бусы на шнурке, движутся такие же нищие. А что касается места актера, то я высказал предположение – это не была заведомая ложь, – что в труппе Уильяма Десмонда, кажется, нет свободных мест.

Не подумайте, что я вел себя, как собака на сене. Я просто боялся, что в труппе будет еще один мальчик из Камберленда. Мне нужно было скрыться из Камберленда так, чтобы не сохранилось ни одной ниточки, по которой слухи о моем местопребывании могли бы дойти до ушей сэра Филиппа Мортона. Кроме того, мальчишка обладал такой самоуверенностью, что он наверняка будет иметь огромный успех и вытеснит меня с теплого местечка.

Он посмотрел на меня с ехидной улыбкой и сказал, растягивая слова:

– Ну уж это ты врешь!

Тут меня вдруг осенило, что это он и следил за мной ночью на дороге. С тех пор он, видно, не отставал от нас, подползая все ближе и ближе и подглядывая из укромных мест… Он знал обо мне гораздо больше, чем мне бы хотелось.

Никто не смел обзывать меня вруном, и, сжав кулаки, я вскочил на ноги, но он успел проскочить у меня под рукой и спрыгнул с задка повозки. Я погнался за ним. Во дворе был колодец, и я подумал, что неплохо бы сунуть его головой в воду и подержать минуту-другую, а потом вышвырнуть на улицу. Но я не сумел это выполнить, так как у колодца, нагнувшись и подставив красную шею под ледяную струю, стоял сам мистер Десмонд – остальные актеры никогда этого не делали.

– Что случилось? В чем дело? – спросил он, выпрямляясь и переводя взгляд с одного на другого.

– Этот дурачок… – начал было я.

– … хочет поступить в вашу труппу, – перебил меня мальчик и сделал Десмонду низкий реверанс, которому позавидовала бы любая королевская фрейлина.

Десмонд прямо рот разинул. Но не успел он вымолвить и слово, как мальчик торопливо добавил:

– Велите теперь ему сделать так же. Бьюсь об заклад, он не сумеет. Он такой же, как и другие мальчики в вашей труппе, мистер Десмонд: как вы их ни наряжаете, они все равно остаются мальчиками в юбке и ничуть не похожи на дам.

Десмонд покраснел сильнее, чем от растирания полотенцем. Он повернулся ко мне:

– А ну-ка, Питер, сделай реверанс.

Конечно, у меня ничего не получилось. Я просто не знал, как это делается. Я попробовал еще раз, выставив вперед одну ногу и неуклюже присев на пятку другой. Несколько секунд я покачивался, стараясь сохранить равновесие, но не удержался и шлепнулся в грязь. Их смех не улучшил моего настроения.

– Все дело в практике, – сказал я, – если бы я был одет в женское платье, мне было бы легче.

– Это верно, – мягко подтвердил Десмонд, словно стыдясь своего смеха. – Мастерство актера нечто большее, чем реверанс.

– Конечно, – поспешил согласиться и мальчик.

Лицо его вдруг приняло трагическое выражение – в запальчивости я чуть было не сказал, что он похож на утку, умирающую во время грозы, но, к счастью, вовремя заметил, что Десмонд с горящими глазами прислушивается к голосу мальчишки, который начал декламировать:

Прочтя несколько строф, мальчик остановился, а затем, сбросив с себя маску неутешной вдовы, вдруг превратился в кокетливую служанку из какой-то комедии.

– Постой, – сказал Десмонд, – где ты научился играть на сцене, мальчик?

Мальчик отвел глаза:

– А какая разница, сэр?

– Конечно, никакой. У тебя есть талант. Ты нам подойдешь. Как тебя зовут?

– Кит. А полное имя – Кристофер, – ответил мальчик.

– Кит… а дальше?

– Кит Киркстоун, – ответил он без запинки.

Но что-то в его голосе подсказало мне, что он лжет.

Я так прямо и сказал. Я был зол на то, что он назвал меня лгуном, а еще больше злился потому, что это была правда.

– Все это выдумки, – вмешался я. – Киркстоун вовсе не фамилия, это название горной местности на подходе к Пэттердейлу.

Мальчик взглянул на меня; его голубые глаза сверкнули от бешенства, а вздернутый нос сморщился в презрительную гримасу. Затем с очаровательной улыбкой он повернулся к актеру:

– Тем больше оснований к тому, чтобы это имя… подошло!

Жалкая игра слов, но в те времена мы часто придумывали разные каламбуры: это был любимый вид острот, и ни один драматург не мог и страницы написать без них. Десмонд засмеялся:

– Ты и острить умеешь!

– Остряк-простак! – сорвалось у меня.

Но Десмонд взглядом заставил меня прикусить язык.

– Киркстоун подойдет, – усмехнулся он. – Мы не задаем нескромных вопросов. Нам важно настоящее, а не прошлое. Вы должны подружиться, мальчики: в нашей труппе все друзья.

В ответ я протянул руку, и Кит дал мне свою. Я сжал ее с такой силой, что у него на глазах выступили слезы, хотя в действительности я сдержал себя и причинил ему гораздо меньше боли, чем мне хотелось.

Я вдруг подумал, что веду себя трусливо и низко: ведь он был намного ниже меня ростом. Может быть, он, как и я, сильнее и выносливее, чем кажется с первого взгляда, но я почему-то был уверен, что это не так. Он был чем-то похож на девочку, и эта мягкость в сочетании с наглостью раздражала и отталкивала меня.

Но актер он был замечательный, тут уж ничего не скажешь! Играть он умел!

Представления в тот день не было, но мы трудились с утра до поздней ночи. Через два дня мы должны были играть «Двух веронцев» уже в Ланкастере. Кит засел за роль Юлии, героини, которая, переодевшись мужчиной, отправляется на поиски своего возлюбленного. А мне предстояло играть роль Люцетты, ее служанки.

Теперь, припоминая все пьесы, в которых мне суждено было участвовать, я понимаю, что «Два веронца» была легкая и довольно слабая комедия. Интрига не отличалась оригинальностью; она повторялась в театре изо дня в день, переходя из пьесы в пьесу. Ох, уж эти мне переодетые героини! Как нам надоедало их играть! Конечно, авторы не случайно злоупотребляли этим старым приемом. Нам, мальчикам, приходилось играть все женские роли, и нелегко было добиться, чтобы мы держались естественно. Поэтому они и использовали простейший способ хоть на время избавить нас от фижм и кринолинов и вернуть нам короткие обтянутые штаны, к которым мы привыкли. Героиня притворялась юношей, а мы имели возможность играть самих себя. Объяснение мое, быть может, звучит не очень складно, но вы сами понимаете, что я хочу сказать.