А-а-а-а-а-а!
Вот как тут подумаешь в тишине, наслаждаясь медвежьей неприхотливостью? Надо разворачиваться и топать обратно. Криков Гринча давно не слышно, есть надежда, что ему хватило мозгов не убегать далеко от пещеры и от ребенка. Значит, можно незаметно подобраться, устроиться поблизости и одновременно осуществить две вещи: спокойно думать и охранять эти два недоразумения.
Кстати, почему Гринч так легко поверил дочери? Ну, в смысле, вот вы очнулись после крепкого удара по голове, и тут ваш ребенок, перепуганный, полуголый и грязный, как чертенок, кидается к сидящей с вами в одной пещере горе меха и заявляет: «Папа, это мама, как ты мог ее не узнать?»
Почему он сразу поверил? Он ведь не видел, как мелкая была медвежонком, – она перекинулась ровно в ту секунду, когда он глаза открыл, но взгляд еще не сфокусировал, и девчонка на него налетела уже человеческая.
Все эти мысли крутились в голове как бы фоном, потому что путешествие сквозь живой лес было само по себе захватывающим, волшебным, и… мне почему-то казалось, что так уже когда-то было. Было, было! Еще до того, как я ослепла и оглохла, потеряв нюх и урезав все органы чувств до человеческих. Что это? Медвежья память? Или моя?
А, потом разберусь. Сейчас можно просто идти сквозь объемный и такой понятный мир и тихо радоваться…
Угу, вот ровно до пещерки радоваться.
Я обошла это место по кругу, неслышно ступая по мягкому лесному ковру, и прилегла на холме, над самым входом. Положила морду на лапы и прикрыла глаза. Что там, внутри? Нос говорит, что оба недоразумения на месте, живы, шевелятся и общаются. Вот и хорошо, послушаем, может, чего нового о себе узнаем?
– Кристи, подожди, не скачи… Черт, голова раскалывается, – голос Гринча звучал немного невнятно и очень устало. Я на секунду переполнилась сочувствием – по башке ему прилетело знатно, наверняка сотрясение мозга хватанул. Ему лежать надо, а не за медведями по лесу гоняться.
– Кристи… ну не плачь, детка. Слава богу, этот зверь нас не разорвал, просто ушел.
– Папа! Это…
– Маленький… ну не плачь. Я понимаю, ты испугалась и от испуга… я и сам не до конца понимал, что делаю, когда невольно подыграл. У меня в голове все помутилось, я даже на секунду поверил, что Голди… ох, – он болезненно застонал, заглушая тихие всхлипывания малышки.
Я села и почесала затылок. Та-ак. То есть он малость опомнился и решил, что ему все почудилось?
– Папа, но бабушка Бера же говорила!
– Крис, бабуля просто рассказывала сказки. Ты уже большая девочка, должна понимать: люди не умеют превращаться в зверей, а пращур – это такая легенда из давних веков. Красивая, но только легенда. Наша мама… – тут я услышала, как Гринч мучительно переглотнул, потом откашлялся – у него словно голос пропал от сдерживаемого горя. – Наша мама… она уже не здесь, и…
– Папа же! Ты не понимаешь! Я ведь тоже… я была!
– Ты умничка, ты убежала и спряталась, ты маленькая, и поэтому зверь на тебя не напал, – Гринч говорил таким тоном, словно старался убедить не только дочь, но и себя самого. – Завтра, когда рассветет… мы пойдем и найдем ма… – тут он запнулся, и я поняла, что хотел сказать и не сказал мужчина.
«Мамино тело».
То есть Гринч был уверен, что я… то есть его жена, умерла. Он видел этот момент? Или что? Или…
– Найдем помощь, – твердо поправился «муж». – И все будет хорошо. Мы вернемся в Славскую империю, к дедушке и бабушке.
– Да папа же! Послушай меня!
Э, нет, детка. Не услышит он тебя. Во-первых, если мужчина что-то вбил себе в голову, лося лысого ты его переубедишь. А во-вторых, этому еще и натурально голову пробили, она у него наверняка зверски болит, и общее самочувствие паршивое. Соображает он с трудом, а потому цепляется за «логичное и рациональное» с особенной силой.
Я сама бы так поступила, будь я на него месте.
А на своем месте я…
Твою мать! Дура я на своем месте, если до меня только теперь дошло, что двое в пещере разговаривали по-русски! На чистом, чистейшем русском языке, которого настоящий Гринч никогда не знал и не смог бы до такой степени выучить при всем желании за то время, что прошло с несчастного случая.
И что это еще за Славская империя?!
Глава 7
У меня голова кругом пошла. Это не мой мир! Это не мой Гринч и… не мой ребенок? Но она пахла мной! Именно моим, я откуда-то до глубины души уверена, что именно такой запах должен быть у моих родных детей.
Лысые лоси… как все запуталось.
Я прикрыла глаза, чутко шевеля ушами: мало ли еще чего интересного скажут там, в пещере. Но на самом деле больше всего хотела, чтобы они уже угомонились со своими ненормальными новостями и поспали, что ли. Иначе у меня мозг лопнет.
Словно уловив мое горячее желание, двое людей там, под слоем земли и переплетенных древесных корней, еще какое-то время возились и дышали, а потом я поняла, что слышу, как первым отрубился Гринч, а у него на груди прикорнула ребенка. Я так ясно это увидела мысленным взором, что на секунду даже испугалась, помотала головой и открыла глаза.
Несколько секунд глядела в темноту между соснами и елками, потом вздохнула и снова положила морду на лапы.
Ночь мягкой поступью пришла на остров, разбудив тех, кто отсыпался днем, и вс? вокруг наполнилось их суетливой жизнью. Я лежала, слушала, старалась ни о чем не думать и только краем сознания удовлетворенно констатировала, что моего запаха и дыхания достаточно, чтобы ко мне и моим людям, там, в пещерке, никто не сунулся.
Поесть бы… от всех треволнений у меня разыгрался зверский аппетит. Но я боялась уйти на поиски добычи теперь, когда недобитый Гринч спит, а ребенку больше не защищает густая медвежья шерсть. Потерплю. Лучше отдохнуть и завтра, свежими мозгами и с новыми силами, обдумать, во что же я вляпалась.
Сама не заметила, как задремала.
И вот тут началось… Что это было? Сон? Или чья-то еще память, не медвежья и не моя? Или все же моя? Но…
– Не беспокойся, я тебе все покажу, – сказал вдруг кто-то совсем рядом. Я резко обернулась и уставилась на свое собственное отражение. Во всяком случае, мне именно так показалось – будто в утреннем лесу между двумя соснами кто-то поставил зеркало без рамы и я в нем отразилась.
Только через пару секунд до меня дошло, что в отражении я, да не совсем. Такого платья на шнуровке, с орнаментом одного из местных племен, у меня никогда не было. Да и племя это, если верить историкам, вымерло еще в позапрошлом веке…
А еще у отражения были другие глаза – печальные, усталые и словно погасшие. А медно-золотые кудряшки, с которыми я вечно не могла сладить, были сбиты набок, чуть ли не в колтун, и перепачканы… кровью, что ли?! Мама!
Я машинально схватилась за собственную голову, а потом осмотрела себя: нет, вс? в порядке – джинсы, рубашка, прическа. Это не отражение! Это просто другая… я.
– Не бойся, – серьезно и печально кивнула мне незнакомка с моим лицом. – Я просто хочу рассказать тебе, что происходит и как все случилось. Будешь слушать и смотреть?
Я судорожно вздохнула и решилась:
– Да. Буду.
– Тогда дай мне руку. Вот так. Смотри!
Утреннее небо в резной рамке причудливо изогнутых веток завертелось и исчезло, а я, как в теплую воду, погрузилась в чужие воспоминания.
***
– Я сам устрою свою и твою жизнь, Золотинка, у родителей и так много хлопот… Ничего не бойся, я купил хороший участок, это на острове. У нас достаточно денег, чтобы купить оборудование и материалы для строительства дома, все устроится!
Совсем молоденькая девчонка с чуть раскосыми глазами и огненно-рыжими локонами, смуглая и улыбчивая, смотрит на своего мужа светящимися от счастья и доверия глазами. Сирота-полукровка, которую когда-то зимой подобрали в лесу индейцы, неожиданно получила самый главный приз в жизни – она любит и любима, ее мужчина, пришедший из-за моря, сильный, умный и уверенный в себе. А что волосы у него почти белые и глаза голубые… непривычно и, на ее взгляд, не слишком красиво – ну так и она не первая красотка в племени, со своими ненормально-рыжими непослушными кудряшками и слишком светлой кожей. Настоящая скво должна иметь тяжелые черные косы, яркие, блестящие черные глаза и крепкое тело, пригодное и к охоте, и к длинным переходам, и к рождению детей. Тощие рыжие пигалицы парням не нравятся…
– Опять глупости думаешь, Золотинка? Про то, что таких, как ты, мужчины не любят? – засмеялся муж, подхватил девчонку на руки и закружил под аккомпанемент собственного хохота и ее счастливого визга.
Сильный… добрый… любимый.
