Спасибо за сына

В его руках несколько тарелок, которые он аккуратно ставит на столешницу рядом с раковиной. При этом неотрывно глядя на меня. Наверное, вызвался помочь маме убрать со стола грязную посуду.

Я отворачиваюсь обратно к вазе, снова испытывая чудовищную неловкость и стыд. Надеюсь, Старовойтов ничего не станет говорить, просто уйдёт.

Но Глеб не уходит. Слышу его негромкие шаги. Вместо того чтобы отдаляться, они приближаются. И вот я уже ощущаю спиной тепло от очень близкого присутствия.

Со мной снова происходит нечто странное. Я замираю и даже бессознательно задерживаю дыхание. Но и не думаю отшатнуться или отойти.

– Только не говори, что ты его простила, – раздаётся над ухом бархатный баритон. В котором отчётливо слышится осуждение.

Глава 11

Рвано втягиваю воздух, вдавливая пальцы в столешницу. От шеи вниз по позвонкам проходит дрожь. И мне кажется, я даже не могу скрыть странной реакции на давнего знакомого.

Возникает ощущение, что ещё немного, и Глеб совсем сократит расстояние между нами. Моё тело так откликается на его близость, что я себе не доверяю. От страха хочется сбежать.

Только интонация его голоса немного отрезвляет, вызывая возмущение.

Сколько лет мы не пересекались? Со дня нашей с Калугиным свадьбы точно больше не виделись. А до неё? Урывками, случайно, на днях рождения Арсения. И всё.

И вот спустя восемь лет он объявился в моей жизни и смотрит так, словно я ему что-то должна. Весь из себя такой правильный и взрослый. Будто лучше меня знает, что мне делать с моим браком.

Оборачиваюсь, закидывая назад голову, чтобы удобнее было видеть его лицо. Такой же высоченный, как мой братец. Приподнимаю в искусственном удивлении бровь, демонстрируя своё отношение к его вопросу. Весьма прохладное.

– Может быть, и простила, – произношу с вызовом, задирая подбородок, – это мой брак и мой муж. А тебя с чего вдруг это волнует?

Старовойтов кладёт руки на столешницу, по обе стороны от меня, захватывая в ловушку. Я тут же напрягаюсь, вытягиваюсь струной, боясь соприкосновения наших тел. Испуганно сглатываю слюну.

В любой момент в кухню может кто-то зайти. И ладно, если это будет мама или Арсюха. Они лишь посмеются. Мама – натянуто, брат – дразня. А вот если это будет муж – скандала не избежать. Чувства Володи меня мало волнуют. Скорее, я бы с удовольствием посмотрела на его физиономию, увидь он меня рядом с таким, как Старовойтов. Но не сейчас. Ещё рано.

– Истомина, ты чего такая дерзкая стала? – усмехается, не сводя глаз. Изучает меня, словно видит впервые в жизни и ему очень интересна смена настроения на моём лице. – Ершишься так, будто я предлагаю тебе что-то непристойное.

Пялится, словно это самое непристойное вот-вот должно слететь с его губ.

– Отойди, – упираюсь ладонью ему в грудь, – сюда могут войти.

Опускает свои длиннющие ресницы, смотрит на мою руку. Губы гнутся в улыбке. Весело ему.

– Чёрт, тогда мне придётся на тебе жениться.

Похоже, Старовойтов решил проверить на мне, в обойме ли он до сих пор. Пользуется ли популярностью не только у девиц, которым на днях перевалило за двадцать. Но и у взрослых женщин. А я пока к таким играм не готова. Сердце и так кровоточит. Пущу в него Глеба, потом себя по кускам не соберу.

Замираю, услышав шаги в коридоре. С мольбой во взгляде смотрю на Глеба. И он, сжалившись, отходит на почтительное расстояние. Как раз в тот момент, когда порог кухни переступает Володя.

Муж переводит настороженный взгляд с меня на Старовойтова, замечая звенящую в комнате тишину. Хмурится, что-то там себе думает. Должно быть, прикидывает, есть ли между мной и Глебом что-то общее.

А я задаюсь вопросом. Почему Арсюха из них двоих продолжил дружить только со Старовойтовым. А Калугина будто вычеркнул из жизни. Ведь они неплохо общались какое-то время. А потом всё. Как отрезало. Надо бы задать братцу пару вопросов.

– Есения, поздно уже, поехали домой, – предлагает Калугин, а у меня от его голоса все внутренности выстраиваются в очередь, чтобы выйти через рот. Аж выворачивает наизнанку.

Ощущаю на себе цепкий взгляд Глеба. И мне даже кажется, что он в любой момент готов броситься на Калугина и, пересчитав зубы, избавиться от парочки лишних.

Я растягиваю губы в подобии улыбки, не смотря на мужа. В моём взгляде слишком многое можно прочитать.

– Володя, ты поезжай, а я хотела у родителей на ночь остаться. – Забираю со стола принесённые Глебом тарелки и отворачиваюсь к раковине, делая вид, что старательно их мою. Хотя, вообще-то, надо бы забить ими посудомоечную машинку. Но мозг совсем не работает. Хочется только избавиться от Володи. И Глеба.

– Всего хорошего, – раздаётся голос Старовойтова. Ошарашенно оборачиваюсь, замечая, как он пожимает Калугину руку, нависая над ним, давя высотой своего роста. По выражению лица так и читается: вали отсюда подобру-поздорову, а то костей не досчитаешься.

Не ожидала от Глеба подобного поведения. Он что, сейчас реально выпроваживает моего мужа из дома моих родителей?

Калугин морщится, но пытается держать лицо. Смотрит на меня зло, словно действительно ожидал, будто за ту побрякушку, что он мне презентовал, я его прощу.

Невольно сравниваю этих двоих.

Муж у меня очень привлекательный. Подтянутый, статный. Знает, насколько ему идут костюмы, и держит себя в форме, чтобы красиво в них выглядеть. Поэтому я отлично понимаю свою ассистентку, запавшую на него.

Но сейчас я ловлю себя на мысли, что он до боли мне напоминает принца из «Шрека», весь такой гладкий и напомаженный, рядом с небритым и суровым Глебом.

Из мыслей выбивает голос брата. Он в свойственной ему манере души компании влетает в кухню, где все мы собрались. Окидывает нас удивлённым взглядом. И находит того, кого искал.

– Погнали, Старовойтов, если наелся маминых салатов, о которых так мечтал. Покажу тебе одно местечко.

Вновь приподнимаю бровь, бросая немой вопрос Старовойтову. Как он там сказал? Мой брательник умолял спасти его от скуки? Улыбка против воли расползается по губам. Первой искренней за весь вечер.

Думала, ну вот наступил тот момент, когда я увижу сконфуженного Глеба. Но ничего подобного не происходит. Подмигивает мне, отчего у меня, как и в семнадцать лет, заходится сердце и алеют щёки.

Калугин топчется на месте, как позабытый пакет с мусором. Без поддержки моих родителей ему явно неуютно. А брат, и тем более Старовойтов, не протянут ему руку помощи.

– Сеня, можно тебя на минутку? – напоминает о себе почти бывший муж, стоя в тени брата и Глеба. Посылает мне невербальные сигналы. Давая понять, что, если откажусь, ситуация для меня выйдет боком.

Киваю и следую за ним на улицу. Закутываясь в пальто.

– Любимая, прости меня, – Калугин заглядывает в глаза с выражением побитого щенка, вдруг сжимая мои плечи пальцами, словно боясь, что я сбегу от него прямо сейчас, – я был не прав. Я люблю тебя больше всех и не могу тебя потерять. С Катериной я расстался. Клянусь, больше подобного не повторится.

Опускаю глаза, изучая под светом вечерних фонариков брусчатку. Лишь бы Калугин не прочитал ничего по выражению моих глаз.

Вздыхаю, отбрасывая противную назойливую мысль о том, что этот брак ещё можно сохранить. Ведь это было бы правильно, разве нет?

Все мужья изменяют. Не все попадаются. Эту истину до меня как-то донесла одна из подруг, случайно или нарочно прочитавшая переписку мужа.

– Я больше не буду заводить речь о детях и приму тебя такой, – добивает муженёк, – ты права, это не твоя вина, что ты не можешь родить.

Каждое слово – новый проворот ножа в моём сердце.

– Ты же знаешь, Сенечка, другого такого ты не найдёшь, – чуть сильнее сжимает мои плечи Калугин.

И я понимаю, о чём он. Володя повторяет ранее сказанные слова о том, что я никому не нужна. Не важно, какой я человек, привлекательная ли у меня внешность. Всё это уходит на задний план перед одним-единственным обстоятельством – я бесплодна.

Горькая улыбка кривит рот, когда я поднимаю глаза.

– Ты прав, Володя, – едко отвечаю, проглатывая ком, – только мне нужно обо всём подумать. Поезжай домой. Позже всё обсудим.

Калугин вглядывается в моё лицо, пробуя найти ответы на свои вопросы. Стараюсь придать ему доброжелательное выражение, но это даётся мне с огромным трудом. Потому что чем дольше говорил муж, тем сильнее мне хотелось развода.

Уж лучше быть одной, чем с таким.

– Хорошо, Сенечка. Надеюсь, ты будешь разумной. Про долг отца забудь. Конечно, я бы не поступил так…

Киваю, дожидаясь, когда он отойдёт от меня. И Калугин уходит, несколько раз оборачиваясь. Залезает в машину и вскоре скрывается за воротами.

Подарок мужа, как ошейник и поводок, давит на грудь. С трудом справляюсь с застёжкой и наконец стягиваю удавку. Тут же становится легче. Не удивлюсь, если обнаружу на коже раздражение. Минуту раздумываю, а не выбросить ли в кусты колье. К соседям или на проезжую часть. Но ведь Калугин может и его обратно попросить. Поэтому, предусмотрительно опускаю украшение в карман пальто. Деньги мне ещё пригодятся.

Отдышавшись, возвращаюсь в дом, застав парней на том же месте.

– Мелкая, а ты не хочешь с нами? – вдруг обращается ко мне Старовойтов, глядя в упор.

Глава 12

Арсений строит рожи, выражающие его отношение к этой идее. Явно не планировал разбавлять вечер посиделками с сестрой, но Глеб его игнорирует.

Задай он мне этот вопрос неделей раньше, я бы не раздумывая отказала. Но сейчас мне, пожалуй, нечего терять. Уверена, что под присмотром старшего брата я не наделаю глупостей.

Хотя сердце подсказывает, что пускаться во все тяжкие рано. Надо пережить бурю. Оформить развод, а потом уже кутить.

Но кто знает, что будет завтра? А я слишком часто в этой жизни отказывалась от развлечений.

– Если не помешаю вам, – пожимаю плечами, пытаясь скрыть робость. – А куда вы собираетесь?

– А у нас ретровечеринка. Хотим заявиться на сельскую дискотеку. Местный диджей, мой старый знакомый, обещает поставить неистлевающую классику вроде Талькова. Как тебе идея?

– Боюсь, у меня с собой нет кожаной юбочки, и я могу не пройти дресс-код, – снова смеюсь, представляя себя в топике с «Титаником» и с залаченным начёсом на голове.

– Пойдём, сеструха, – Арсений обнимает меня своей лапищей, притягивая, – разберёмся на месте. Если что, скажем, что ты не с нами, и отправим домой.

Закатываю глаза.

Через пятнадцать минут мы уже переступили порог сельского дома культуры. Современные композиции сотрясали танцпол. Молодёжи было не так уж много. Местные двигались под биты не хуже, чем завсегдатаи в том ночном клубе, где я умудрилась напиться.

Тянула через трубочку колу, пока Арсений договаривался с диджеем сменить композицию. Последнего, похоже, не очень устраивал музыкальный вкус моего брата. Но наконец из колонок полилась старая песня с шумом дождя.

– Потанцуешь со мной? – Глеб протягивает ко мне руку.

Я теряюсь. Наверное, собираясь сюда, я ожидала чего-то подобного. Но меня всё равно терзает, что официально я замужняя женщина. И всё это не очень правильно. Пусть и вполне невинно.

Вкладываю свою ладонь в его распахнутую, и пальцы тут же сжимаются, пуская мурашки предвкушения по коже. Глеб выводит меня на заметно опустевший танцпол. И мы оказываемся в самом центре, подсвеченные разноцветными прожекторами.

– Знаешь, Есь, ты ведь мне всегда нравилась, – сообщает Старовойтов в лоб, стирая все мысли из моей головы, – только твоему отцу я не нравился. Ему не нравилось даже, что я с Арсом дружу. Что уж говорить про единственную и горячо любимую дочь.

Мы покачиваемся в такт мелодии. И на миг кажется, что я возвратилась в последние школьные годы. Только в то время я не танцевала на дискотеках, а зубрила уроки, готовясь к поступлению.

– Зачем ты это сейчас говоришь? – спрашиваю, заглядывая ему в глаза, пытаясь что-то в них прочитать.

Шутит? Играет со мной? Смеётся?

– Затем, что я рад, что твой тупой муж совершил ошибку, и, возможно, у меня появился шанс.

Вот теперь воздух вылетает из лёгких полностью. Спотыкаюсь на месте, но Глеб поддерживает, не давая упасть. Опускаю взгляд на свои ноги.

– Глеб, столько лет прошло. Ты же совсем ничего не знаешь обо мне. Я уже не та девчонка, которую ты помнишь.

По его губам скользит улыбка.

– Так дай мне возможность тебя узнать, – его пальцы ласково проходятся по моей щеке к подбородку, – потому что мне кажется, что я всю жизнь сравнивал всех своих девушек с младшей сестричкой лучшего друга. И всё не в их пользу.

Глеб наклоняется ко мне. Ощущаю щекочущее дыхание на губах. Короткую заминку. Словно он даёт мне возможность оттолкнуть его. Качнулась вперёд и судорожно вздохнула, стоило его губам коснуться моих. Так аккуратно, будто он опасается, что я сейчас исчезну. А осознав, что я на месте, позволяет себе большее.

Одной рукой обхватывает мою талию, прижимая меня к торсу, вторую запуская в мои волосы. Запутываясь в них пальцами. И я тянусь к нему, испытывая щемящую в сердце боль. Тоскливую. Горькую. Сама не понимая, почему по щеке скатывается предательская слеза. Может, оттого, что вдруг приходит осознание, что, выходя за Калугина, я совершила жуткую ошибку.

Потому что поцелуй с Глебом нечто абсолютно иное. Новое. Необычное. Чувственное, глубокое и настоящее. Словно всё, что было до него, – искусственное и пластмассовое.

Совершенно опьянённая нашей близостью, я прижимаюсь к нему, желая углубить поцелуй. Слиться с Глебом. Ощутить его сильное тело.

Вздрагиваю, приходя в себя лишь тогда, когда в клуб возвращается современная музыка, от которой дощатый пол поднимается на пару сантиметров под давлением битов.

Глеб уводит меня в тёмный угол, явно планируя продолжить. Не знаю, где брат. Да и неинтересно. Он давно взрослый мальчик.

Старовойтов вжимает меня в стену, целуя шею. Я прикрываю глаза, отдаваясь ласкам. Плавлюсь от каждого соприкосновения нашей кожи. И несмотря на то, что не выпила ни капли, испытываю опьянение.

– Знаешь, Истомина, – Глеб улыбается, глядя на меня блестящими в темноте глазами, – только не смейся. Но мне всегда нравилась твоя семья, хотя я ей не очень. Отец, который готов выдрать глотку любому, кто покусится на ваш с Арсюхой покой. Мама, с которой рядом тепло находиться. У меня никогда ничего подобного не было. И я всегда вам жутко завидовал. Я бы тоже хотел дожить до лет твоего отца и смотреть на жену таким же взглядом. И любить общих детей. Двоих, троих – сколько бог пошлёт.

Слова медленно долетают до моего сознания. А когда оказываются на месте, я разбиваюсь на тысячи осколков. Бьюсь, ломаюсь, как одна из маминых любимых чешских ваз. Раз – и весь пол в стеклянных крошках.

Жмурюсь, опуская лицо.

Боль расползается по телу. Такая сильная, что мне кажется, я не выдержу. Хочется кричать. Выть.

Кусаю губы, поднимая взгляд на Глеба.

– Знаешь, Старовойтов, – улыбаюсь ему, кривя губы, – у нас ведь с тобой никогда ничего не получится. Я мужа люблю.

Произношу и впервые понимаю – вру. Нещадно вру. Потому что от той любви не осталось и следа. Да и была ли она? Или симпатия плавно перетекла в привычку, а я, просто не зная ничего иного, спутала чувства?

Отталкиваю Глеба и несусь к выходу, ощущая, как глаза застилают слёзы. Горькие, мешающие дышать.